Он не любит мотели. Ненавидит их однообразие, убогость и безвкусие. Боится их пустоты и печати казенности на каждой вещи. Он воспринимает эти временные ночные пристанища как напоминание о собственной неустроенности и бездомности. Вечно один. Вечно чужой. Когда-нибудь наступит конец его пытке, а пока, судьбой гонимый, он летит, куда глаза глядят, встречая новый день в новом месте. Надеясь калейдоскопом лиц, мест, событий отвлечься от вечной боли в душе. И это удается иногда. Тоска отступает, замирает на дне, под гнетом новых впечатлений, забитая мыслями, что с ней у него не было бы столько встреч, что он бы не решился бросаться в самое пекло, будь она рядом…

Да только по ночам приходит отрезвление, что череда нового в его жизни нужна только чтобы смять память о ней. Подчеркнуть, что приключения были бы не нужны, казались бы пресными, будь она рядом.
Она и есть его самое большое приключение в жизни…

Его родной дом остался далеко в прошлом. Ему нет туда дороги. А он и не стремится, ведь там даже воздух пропитан ею. Каждая вещь несет ее отпечаток. Особенно теперь, в счастливой жизни ее со Стефаном. Там труднее будет делать вид, что ему все равно, больнее будет равнодушно дышать, зная, что она дышит где-то рядом. Там постоянно придется доказывать кому-то и, в первую очередь, себе, что он живет не ради нее.
Ему все еще слишком горько видеть счастливыми их. Пару раз у него возникала шальная мысль приехать в Мистик Фоллс назло Стефану, чтобы хоть как-то отомстить своему фартовому братцу, чтобы добавить в его совершенное счастье толику ревности и горечи, но нет сил для подобного поступка. Деймон боится раствориться в ее глазах, только встретившись с ними взглядом. Боится потерять те крохи уверенности, что он обрел, навсегда оставив в ее руках свое сердце.

А ведь он старался научиться быть без нее. Пытался что-то доказать себе и потенциальным окружающим: пил, трахался, снова пил и опять трахался. И так бесконечной чередой. Каждой каплей алкоголя пробивая очередную брешь в душе, каждым поцелуем не с ней, царапая незаживающие раны. В конце концов, от его души не осталось ничего: пустота, горечь, пепелище. Не может прорасти нечто прекрасное в мертвом сердце. Не может образоваться радость и спокойствие на могиле любви.

И только этот ненавистный мотель дарит целебный бальзам для опустошенной души вампира. Он приезжает в Денвер каждый год, в один и тот же день, чтобы впитать воздух прошлого, чтобы вернуть частичку потерянного себя.
Ночь за окном неумолимо забирает краски из окружающего мира, заливая мир своей чернотой. Перекладывает жизнь на черно-белую пленку, четче вычерчивая грани, углубляя тени, стирая цвет. Но ночь – это друг. Он пуста, так же как и его душа. Им нечего делить друг с другом. Им нечего отнять друг у друга. Как два порожних, выпотрошенных временем сосуда, они с ночью равны в своей бесконечной бездонной пустоте. Он любит ночь. Темнота убирает соблазны света, унифицируя мир по серой шкале. При отсутствии солнца ему легче не думать о той, что ассоциируется только с его лучами и яркостью. А ночью - будто и не было ее в его жизни. Как будто это просто выдумка воспаленного дневными красками разума.

Но сегодня все по-другому. Сегодня он в том самом мотеле. Снова. И ночь не кажется такой беспробудно черной, как обычно. Неуверенный свет фонарей добавляет призрачности и зыбкости его надеждам. Как и тогда, в первый раз, он сидит у окна, положив ноги на стул. Как и тогда, он ничего не ждет. Просто здесь живы еще воспоминания о единственном ее поцелуе. Как и тогда, он плывет по течению жизни, в глубине души веря, что все не напрасно.
Неизменный стакан виски в руках приятно холодит кожу. Деймон чувствует, что она скоро появится. Что ей тоже нужны их тайные встречи. Что, возможно, однажды она войдет в его жизнь, чтобы остаться навсегда...

- Что ты тут делаешь?
- Это мой вопрос, Елена.
Она смутилась:
- Этот мотель… мне просто хотелось побыть одной.
- И только? А я уже вообразил невесть что, - усмешка не вышла едкой, наполненная до краев горечью и болью.
Она стояла такая потерянная, такая робкая и смущенная, что ее легко можно было принять опять за человека. Настороженно глядя на него, молча ждала пока он подойдет ближе.
- Я не люблю мотели. Но в этом поселилось слишком много воспоминаний, - его тянуло к ней чем-то невидимым и крепким. Он бы рад был не приближаться, но ноги двигались сами собой.
Глаза в глаза, как тогда. Слишком больно обоим. Слишком страшно сломать и разрушить воздвигнутые стены. Но нет сил бороться. Магнитом взаимного притяжения крепко схваченная и привязанная, она сделала последний шаг в личную пропасть.
И замерла, чувствуя всем телом невидимые разряды тока, пробегающие между ними. Оба закрыли глаза, боясь спугнуть нечто, всегда рождающееся во время близости их тел.
Ругая себя, но не в силах справиться с собственными руками, он легко дотронулся до ее лица. Не открывая глаз, даже на расстоянии чувствуя ее каждым сантиметром пылающей кожи. Едва касаясь, заскользил пальцем по любимым чертам, поглаживая щеки, пробегая невесомо по носу, обрисовывая скулы. И она поддавалась, растаяла под его прикосновениями. Умирала от сладкой пытки и возрождалась под его руками. Он помнил каждую клеточку ее кожи. Ему не надо было смотреть на нее, чтобы видеть. Руки хранили память не хуже сердца. Его воспоминания – единственное, чем он жил, преследуемый горечью поражения, гонимый по свету оторванным от ветки листком. Ему бы уйти сейчас, чтобы не добавлять в копилку горечи новые минуты украденного счастья, но слишком силен соблазн разорвать вечность на «до» и «после».
Робкие прикосновения становились увереннее и отчаяннее. Огонь, никогда не гаснущий внутри, а только подернутый коркой разлуки, разгорался ярким пламенем.
Они оба тяжело дышали, переплетаясь руками, боясь открыть глаза и увидеть во взгляде партнера, что это ошибка.
Он первый невесомо прикоснулся губами к ее губам, нежно обведя кончиком языка их контур. Она поняла, что ждала их поцелуя все это время, пытаясь заглушить воспоминания ласками другого, кусая губы в кровь при близости не с тем, из-за страха прокричать его имя, постоянно бьющееся в ее висках.
И вдруг все пропало. Резко открыв глаза, она увидела, что он стоит у окна. А ее тело сразу почувствовало себя осиротевшим и сломанным: как будто с его отстранением оторвалась частичка ее.
Она медленно подошла к нему. Провела рукой по напряженным мышцам шеи, рук. И просто прижалась, крепко-крепко щекой к нему сзади, пытаясь укрыться от всего мира за его спиной, как за стеной.
- Ты уверена, что хочешь этого? Еще пару мгновений и для меня уже не будет пути назад, Елена, - его голос, хриплый от желания и горечи, каждым звуком вызывал отклик во всех клеточках стремящегося к нему тела.
Ей бы уйти, чтобы не мучить его больше. Не пытать его прикосновениями, не бить безнадежностью короткой встречи. Не смотреть в глаза, в которых плещутся надежда с болью.
Но как уйти, когда в его руках осталась огромная часть ее души? Как оторваться от свежей и живительной струи, зная, что без него она опять утонет в болоте тоскливых, но правильных отношений со Стефаном?
- Не оставляй меня, Деймон. Только не сейчас… - какая же она все-таки слабая…
Какой же он рядом с ней безвольный!
Проклиная ее и себя, рывком развернулся, едва успев удержать ее от падения. И, поймав ее тело в тиски крепких и сильных рук, накинулся неистово, жадно. А она таяла под его сердитыми и отчаянными ласками, подобно воску принимая нужную форму. А она растворялась в нем без остатка, чтобы наутро возродиться снова.
Она не помнила, как они оказались на постели. Одежда, такая ненужная и предательская, когда хочется влиться в другое тело, сдиралась рывками, не заботясь о сохранности. И не важно, в каком виде она будет. Завтра об этом. Только его обжигающие губы имели значение. Только ее свистящие стоны разрывали тишину. Жадные руки по податливой коже. Требовательные губы на теле. Зубы, прикусывающие сосок. Язык, изучающий изгибы. Его цель ниже, туда, где уже пульсирует ее желание. И не было сил его остановить. И хотелось отдаться ему без остатка. Всю себя подарить, каждой клеточкой дав наслаждение. Вобрать его вожделение, чтобы создать себя заново, другой, новой, только его. Его нетерпеливые руки сминали нежную влажную кожу ее естества, длинные и умелые пальцы проникали внутрь, задавая темп ее стонам. А она выгибалась навстречу его движениям, ловя каждый нюанс.
Смятые простыни, хранящие движения переплетавшихся тел, сбиты в комок. Крики птиц за окном - пустой и напрасный фон. Нет ничего в этом мире, кроме его прикосновений и ее ответа на них. Ночь, вобравшая в себя жизнь как обычно, оставила их двоих на пустой планете, подарив несколько часов единения.
Она уже не могла стонать, срываясь на крик, а он не в силах удерживать в себе желание, одним сильным толчком проник в нее. Глубже. Еще раз. Сильнее. Отчаяннее. А она ловила его движения, встречая своим телом каждое проникновение, чтобы запечатлеть его обладание и ее покорность. Они стали единым целым в вечном древнем танце любви мужчины и женщины.
Подобно смертельно раненным они вырвали у жизни мгновения счастья, краткие и горькие, за которые потом придется расплачиваться весь год…

Он, как всегда не сразу замечает ее появления, хотя ни на секунду не перестает ее ждать. Просто внезапно возникает ощущение целостности, покоя. Она стоит напряженная, всматриваясь с тоской и горечью в его лицо, ища на нем следы его мыслей.
- Как там Стефан? - вопрос слетает с языка прежде самой мысли.
- Все хорошо… - она виновато улыбается.
- Все так же страдает по твоей человечности? - его несет по набившим оскомину эмоциям ревности.
- Деймон, ему и, правда, очень больно. Он чувствует себя виноватым. До сих пор чувствует!
Горькая усмешка так идет ему.
- Да с чего бы это? Подумаешь, убил тебя.
- Деймон, столько лет прошло, а ты все о том же, - устало опускается на кровать.
- Есть вещи, которые живут в памяти независимо от воли ее хозяина…
Она молчит, вполне понимая его чувства. Он легко поднимается со стула, откидывая пустую бутылку в угол. Она вздрагивает от звона рассыпающегося по полу стекла и от его внезапной близости. Она ждала этого момента целый год и все равно не ожидала своей реакции: внезапно сбивающегося дыхания, резкой истомы внизу живота, вмиг воспламенившейся от предвкушения его ласк кожи.
Каждый раз как в первый. Горько. Надрывно. Страстно. Необходимо.
И время исчезает. Растворяется в его руках. Забывается в ее поцелуях. А потом движется вместе с ними рваными ритмами. Снова и снова. Подчиняясь им. Отступая перед силой их страсти. Но неумолимо каплей за каплей разъедая часы их встречи.
Ненавистное солнце предательски заглядывает через щель в однотипных мотельных шторах. Издевательски скользя лучом по утомленным лицам. Он резко садится на кровати. Она испуганно подается вслед.
- Ты что?
- Да так… Устал, наверное…
Она обхватывает его сзади, вкладывая всю свою нежность в это движение.
- Нам надо что-то решать, Елена. Так больше продолжаться не может.
- Я знаю... - она молчит, чувствуя его боль острее своей, сжирающей ее изнутри. А потом произносит чуть слышно: - Но ничего не могу поделать...
- Стефан? Всегда будет только Стефан? - взрывается он, вскакивая с постели.
А она не может оторвать взгляда от его тела, болезненно впечатывая его образ в память.
- Он без меня умрет, Деймон.
- А, ну да. О чем это я? Мой маленький грустненький братец как всегда нуждается в твоей опеке!
- Деймон, прошу тебя!
- Елена, а иначе умираем мы с тобой! Я не знаю, как ты. Может, у тебя все иначе. Проще. Обыденнее. А я весь год жду этого проклятого дня, подгоняя бег часов. Ненавижу время за его медлительность. Жду этих крох счастья с тобой, этих мгновений, как последнего вздоха… И только здесь понимаю, что не зря терпел целый год!
- Я тоже…
- Так что же, черт возьми, ты думаешь о нас?
- Я не могу, Деймон.
Разом успокоившись, он тихо говорит:
- Да, конечно.
Молча встает, одевается. Она следит за ним, не мигая, вбирая каждую черточку его тела взглядом, чтобы вспоминать долгими тянущимися днями в разлуке, чтобы, закрыв глаза, видеть только его.
Деймон открывает дверь. Елена, вдруг спохватившись, что не спросила самого главного, кричит ему вслед:
- Деймон? Ты приедешь через год, пообещай?
Горькая усмешка на губах.
- Я живу только в этом гадком мотеле, Елена.
Дверь захлопывается. Она падает на измятую их телами постель, чтобы отдаться слезам. Чтобы выплеснуть всю боль, всю трагедию их украденной любви. Чтобы найти в себе силы встать, собрать остатки одежды, с горькими слезами натянуть ее … Чтобы снова вернуться в тихое болото жизни.
Но она верит: когда-нибудь она останется здесь навсегда…