Яркие солнечные лучи проникают в мою крохотную комнатку сквозь окно, заставляя меня щуриться и, вместе с тем, ухмыляться – подумать только, когда-то солнце было для меня сродни смерти, а сейчас я наслаждаюсь приятно окутывающим меня в самом расцвете дня теплом как обычный человек, а не как вампирское дитя тьмы. В такие минуты так хочется ощущать себя нормальной, вдыхая весенний аромат природы, забывая о том, что стоит снять кольцо с безымянного пальца, как сказка вновь разрушится, отправляя тебя туда, где тебе самое место – во тьму. Пытаясь откреститься от этих гнетущих мыслей, беру небольшую чистую тетрадь и ручку со своей тумбочки, присаживаюсь на кровати, натягивая махровое одеяло на колени, и с лёгкой улыбкой на заспанном лице начинаю погружаться в доселе неизвестный мне мир.
Меня зовут Элизабет Крайтон, но больше всего мне нравится, когда меня называют Лиззи. Не знаю почему, может быть, потому что он меня так называл... Моё имя из его уст лилось приятной мелодичной музыкой, которую я готова была слушать вечно. Но, как известно, ничто не вечно под луной... Ну, вот. Только села писать, а эти противные горькие капли уже рвутся наружу, выворачивая душу наизнанку. А ведь я обещала себе держаться, хотя бы до тех пор пока не допишу эту историю. Честно сказать, я, наверное, никогда бы и не взялась писать дневник, если б не слова одной моей хорошей подруги, которые заставили меня задуматься и взглянуть на вещи по-другому. «Строки на бумаге, которые ты пишешь в одиночестве, - говорила она, - это словно ноты твоей души, выложенные в единую ожившую композицию, которую можно впоследствии переслушивать сколь угодно раз, переживая то, что когда-то ушло в никуда, вновь и вновь. Жизнь скоротечна, и твои чувства и переживания в самые разные её моменты, будь они счастливыми или горестными, так или иначе стираются из памяти, а листок и ручка – это способ не забыть, не потерять что-то важное, это след твоей жизни, способ приостановить её, даже сфотографировать».
А я больше всего на свете не хочу потерять память о нём и желаю, чтобы то, что я собираюсь рассказать сейчас, когда-нибудь прочёл кто-нибудь ещё, вспоминая вместе со мной о таком сумасшедшем и невероятном человеке-вампире, как Деймон Сальваторе.
Я далеко не писатель, да что уж там, я даже мысли выражать красиво не умею. Но ведь далеко не всегда то, что красиво, берет за душу, не так ли? Я с уверенностью могу сказать, что гораздо больше цепляет то, что человек говорит или пишет искренне. А я даже не знаю, было ли в моей жизни что-то более искреннее, чем дружба с Деймоном. Скорее, нет, чем да.
Впервые я увидела его одиннадцатилетним мальчиком. Тогда, в далёком 1856, мне было семнадцать, я совсем недавно осталась одна – отец умер, завещав мне всё своё огромное состояние, и, соответственно, я стала самой богатой и желанной невестой в округе. Так вот, я встретилась с ним в моём саду, который славился своей красотой и загадочностью на весь Мистик Фоллз, когда этот проказник беспорядочно и суетливо обрывал клумбу с хризантемами. Я с удивлением наблюдала за тем, как бесстрашно он это делал, зная, что где-то поблизости злые собаки, охранявшие тогда мои владения. И вот в чем ирония: ни один самый обученный и умелый вор не посмел посмотреть страху в глаза и залезть в мой двор, в котором и помимо цветов было, чем полакомиться. Я даже не имела представления, как он мог проникнуть в сад сквозь такой высокий, железный забор – это казалось невероятным, насколько пронырливым и находчивым он был. А ещё больше меня смущало то, что я ума не могла приложить: зачем маленькому мальчишке нужны были цветы, да ещё в таком огромном количестве. В растерянности я бесшумно подкралась сзади и, сложив руки на груди, стала ждать, когда он закончит. Наконец, когда клумба была полностью опустошена, он с огромной охапкой, которая была больше него самого и закрывала обзор, ринулся прочь, судя по всему, по памяти. С силой наткнувшись на препятствие в виде меня, он выронил все, что собирал с таким энтузиазмом, и упал прямо сверху, раздавливая цветы своим весом. Взглянув в мою сторону, он, вместо того чтобы испугаться, недовольно сморщил лицо и громко выругался:
- Чёрт! Два часа коту под хвост! – помню, как сейчас, свои округлившиеся от удивления глаза.
- Интересно, знают ли родители, что их сын – воришка? – я нахмурилась, смотря на то, как он поднимался и отряхивался, совсем не обращая на меня внимания. – Зачем тебе столько цветов? Собирался выручить за них деньги?
Мальчик посмотрел на меня с презрением и, немного помолчав, ответил мне совершенно серьёзным тоном:
- Не всё в этой жизни измеряется деньгами. У моей мамы сегодня день рождения. Я хотел, чтобы она улыбнулась, получив свои любимые цветы.
Он гордо двинулся прочь, не захватив ни единого цветка, пока я, молча, переваривала сказанное им.
- Постой! – крикнула я ему вслед, умилившись таким трепетным отношением ребёнка к матери, и он нехотя обернулся. – У меня на заднем дворе есть такая же клумба, хочешь, мы сейчас же пойдём и вместе срежем оттуда все цветы для твоей мамы?
Я увидела, как паренек тотчас воодушевился.
- Конечно же, хочу, если вы позволите... – его тон стал дружелюбным, и сам он словно расцвёл. – Но зачем вам это нужно? Вам не жаль разорять клумбу?
- Ну, если ты был готов быть съеденным собаками и пойманным хозяевами ради одной улыбки своей мамы, то почему мне должно быть жаль? Цветы вырастут еще, а день рождения бывает раз в году, не так ли? – он широко улыбнулся мне. – Ну, так что? Идём?
- Идём...
В тот день Деймон позвал меня к ним в гости, и я стала свидетелем того, как зеркально отражалось счастье получившей цветы матери в глазах ребёнка, какими тёплыми и нежными были их отношения – мальчик буквально не отходил от неё ни на шаг, да и она сама не выпускала его из объятий, одаривая трепетными поцелуями и ласковыми словами. Мы с Франческой сразу же подружились. Она была невероятно добрым, улыбчивым и солнечным человеком и одаривала окружающих своим теплом. Деймон был её уменьшенной копией, такой же черноволосый с льдисто-голубыми глазами и миловидной улыбкой.
Их семья состояла из четырёх человек: был ещё отец и младший сын Стефан. Целый год я наблюдала за происходящим в чете Сальваторе, и порой мне казалось, что это и не семья вовсе, а два отдельных островка в одном море: мать и старший сын и, соответственно, отец и младший. Хотя Франческа любила и Стефана, её супруг – Джузеппе, на дух не переносил Деймона. Я долго не могла понять, что являлось причиной такого грубого отношения, ведь Деймон был таким открытым, непосредственным, добрым мальчиком. Но со временем осознание пришло, и разгадка была, куда проще, чем я думала. Старший брат никогда и никому не подчинялся, был бесшабашным, взрывным, делал и говорил всё то, что взбредёт в голову, не пытаясь следовать правилам, считая это лицемерием чистой воды. А это как раз то, чего Джузеппе ждал от своих детей – безукоризненное поведение, полное подчинение и следование манерам. По этим причинам его отдушиной стал Стефан, который полностью соответствовал всем этим требованиям.
Но всех всё устраивало, каждый довольствовался жизнью на своём островке: кто-то на островке правильности, кто-то на островке любви, до тех пор пока последний не начал погружаться в водную пучину, постепенно уходя на дно... Франческа тяжело заболела и слегла. Я не знаю, как сейчас передать то, что происходило с Деймоном в то время. Он целыми днями сидел возле её постели, ухаживая за ней и не выпуская её руки из своей, но я ни разу так и не увидела, чтобы он заплакал у нее на её глазах. Как в двенадцатилетнем ребёнке могло быть столько внутренней силы и сдержанности - я не имела ни малейшего представления, хотя и понимала, что он просто не желал огорчать мать своими слезами и отчаянием: даже в худшие моменты он улыбался, находясь рядом с ней, и она улыбалась вместе с ним, что немыслимо согревало его душу и заставляло верить в лучшее. Но однажды, когда Франческа была уже совсем плоха, я пошла в кладовую за тазом и вдруг услышала отчаянные, громкие всхлипывания. Я открыла дверь, осветив темноту лампой, и перед моими глазами сразу же возник образ потерянного, сидящего на сыром полу, рыдающего мальчика, его лицо было красным, опухшим от слёз и излучало безысходность и глубокую печаль. Он отвернулся, не желая представать передо мной в таком виде, а я тихонько подошла к нему и прижала к себе, присев рядом на корточки.
- Она уходит, Лиззи, понимаешь? Мама уходит... – он вновь зарыдал, сдаваясь перед неизбежностью.
- Тихо, тихо. Все когда-то уходят, Деймон. Надо принять это, - я попыталась его успокоить, но у меня это совсем не получилось.
- Но ей всего 29! В чём она виновата? Она так хотела жить... Я просто не смогу без неё...
- Она будет с тобой всегда, Деймон. Её душа будет с тобой, - я с нежностью подгладила его по волосам, и он вдруг со всей серьёзностью посмотрел мне прямо в глаза, словно что-то осознавая.
- Обещай, что не оставишь меня...
От этих слов у меня защемило сердце, я кивнула и притянула его ближе к себе, не сдержав нахлынувший поток слёз. Уже тогда я понимала, насколько Деймон боялся одиночества и желал быть любимым. Уже тогда любовь была всем, к чему он стремился.
После смерти Франчески я не видела Деймона около недели. Он просто пропал. Я разговаривала с Джузеппе, прося его организовать поиски, но он лишь фыркал мне в ответ и говорил, что старший сын никуда не денется и вернётся. Его больше заботило то, что Стефан плакал уже который день, не желая ни с кем разговаривать. Я тогда проводила с этим мальчиком много времени, потому что отец ничего не делал ради того, чтобы успокоить его, и Стефан лишь моими усилиями потихоньку приходил в себя. А Деймона всё не было.
Однажды утром, направляясь на могилу Франчески, я всерьёз подумывала о том, чтобы самой организовать поиски старшего брата, но мои намерения потеряли всякий смысл, когда я увидела свернувшегося в клубок, спящего рядом с могилой своей матери мальчишку, оборванного, грязного и крайне измученного. Слёзы сами полились из глаз от этой душераздирающей картины. Я подошла ближе и погладила Деймона по голове. Он вздрогнул и тут же вскочил с места, поначалу не признав меня. Его тело дрожало, словно кленовый лист, глаза были по-прежнему опухшими и излучали боль и тоску. Приблизившись и обняв его, я тихо запричитала, смахивая слёзы с глаз:
- Деймон, почему ты убежал? Почему ты здесь? Разве можно так себя мучить? Думаешь, твоя мама, глядя с небес на тебя, такого уставшего и голодного, обрадуется?
- Я привык спать рядом с ней, - только и ответил он. – И она привыкла, так что, думаю, она обрадуется, что я здесь...
- Деймон, так нельзя. Я уже говорила тебе, что она всегда рядом, где бы ты ни был. Пойдём домой, дорогой.
- А что мне делать дома? Кому я там нужен? Уверен, что никто даже не заметил моего отсутствия.
- Ты нужен своему брату, - искренне произнесла я, и он ненадолго о чём-то задумался. – Вы нужны друг другу. Ему тоже тяжело. И, Деймон, он – часть вашей мамы, как и ты. Помни об этом, вы связаны навсегда.
Он молча поправил цветы на могилке и, пристально взглянув на памятник ещё раз, с горечью в голосе сказал мне:
- Я бы всё отдал за то, чтобы она жила вечно... Чтобы мы с ней всегда были друг у друга, – я болезненно сглотнула и с пониманием посмотрела на него. – А теперь пошли домой, Лиззи. Я хочу видеть брата.
Мне показалось, что тогда что-то в его голове щёлкнуло, именно в тот момент он понял всю значимость братских уз, про которые после этого не забывал на протяжении всей своей жизни. Именно Деймон помог Стефану выбраться из депрессии своей любовью и теплом. Он был рядом с ним. Всегда.

Шли годы, отношения отца с сыновьями оставались прежними, казалось, его ненависть к старшему только росла из-за того, что он смог заполучить любовь брата, но Стефан никогда не давал Деймону почувствовать себя ненужным в их доме. Мы вместе встречали Рождество и Новый Год, я помню, как сейчас, насколько сильно Деймон любил наряжать вместе с братом ёлку. В их отношениях чувствовалась некая теплота и близость, духовная близость. Они вместе катались на лошадях, и Деймон даже брал брата на свои взрослые игры. Ещё помню, как однажды Деймон наподдавал соседским мальчишкам за то, что те смеялись над Стефаном, который заплакал во время игры в бейсбол, и с тех пор младший стал называть старшего своим личным защитником, бесконечно восхищаясь силой и отвагой своего брата. В общем, когда они были вместе, счастливые улыбки редко сходили с их лиц.
Но всё-таки временами я замечала, как грустил Деймон в одиночестве в гостиной их дома, с сожалением глядя на портрет отца. Его чувства было всегда очень сложно разгадать, не знаю, существовал ли когда-нибудь в мире конспиратор, который мог бы его в этом переплюнуть. Я знала, что ему всегда не хватало отцовской любви, внимания, он даже никогда не понимал причин, по которым его можно было ненавидеть, но он и никогда в этом не признавался... даже мне. Лишь вот так, молча, сидел один, гипнотизируя образ Джузеппе, словно пытаясь найти в нём ответ на вопрос: «Почему?».
Мне было уже 22, и именно тогда я встретила Роберта. Это история не о нашей с ним любви, поэтому я скажу лишь, что он стал тем, кто перевернул мою жизнь с ног на голову и сделал меня такой, какая я есть сейчас. Я обратилась только потому, что не видела нашего с ним будущего без этого. Я – человек, он – вампир, что могло нас ожидать? Моя могила и его вечные муки? Поэтому сожаление было только оттого, что лет через 10 мне пришлось бы оставить Мистик и Деймона, так как все бы начали замечать, что я не старею. От солнечного света нас спасали кольца, сделанные его знакомой ведьмой, а вот от жажды крови, увы, спасти не могло ничто. Но это уже из другого рассказа.
Мы с Робертом поженились практически сразу, чтобы народ не пускал слухи, и я отчётливо помню, как счастлив за меня был Деймон. А ещё врезалась в память его фраза, сказанная Роберту на свадьбе: «Если посмеешь её обидеть, я снесу тебе башку». И это говорил 16-летний подросток взрослому дяде совершенно бесстрашно и на полном серьёзе! Мы тогда долго смеялись, - его язычок с каждым годом становился всё острее, натура бесстрашнее, а душа всегда светилась добротой. Чуткий и ранимый мальчишка, он никогда не расставался со своим младшим братом. Они были не разлей вода до тех самых пор, пока в один ужасный день их союз с наглостью не разрушила одна девушка...