Мягкие любимые губы прикасаются к губам моего вновь обретенного брата. Стою, смотрю невидящим взором на этот неконтролируемый порыв и улыбаюсь. Улыбка отчего-то выходит глупая, я это чувствую. Стефан бросает на меня взгляд полный сочувствия, и волна ненависти к нему поднимается в моей душе. Я хотел бы, чтобы он умер. Или пусть бы умер я. Это единственный милосердный выход из жестокого треугольника. Не ощущаю, к своему великому стыду, счастья. Я чувствую лишь облегчение, будто невыносимое бремя свалилось с моих плеч. Вместе с этим чувством в моей душе поселяется пустота. Она настолько велика, что может поспорить с космосом. От этого жестокого ощущения невыносимо больно. Вот и все. Нашим мытарствам с Еленой пришел конец. Стоп. Нет, не правда. Это всего лишь конец всему, что у меня было в жизни.
Странно, если бы в тот момент, когда меня укусил оборотень, мне сказали, что я переживу эту пытку чувствами – я бы воспринял смерть как благословение. Как жестоко было дать любовь, чтобы потом ее отнять таким вот образом. Да и я хорош. На что купился? На благодарность, смешанную с вожделением? Минута женской слабости не считается серьезным чувством. Сколько мне лет? Сто семьдесят два? Откуда это мышление человека, находящегося в пубертатном периоде? Или любовь действительно отнимает остатки мозга? Я должен был понять, что это разрушит меня.
Смотрю на них, счастливых, и медленно поворачиваюсь к выходу. На меня обратили, конечно же, внимание, но не остановили. В воздухе ощущаю их признание вины. Молчат. Мешаю. Ждут, когда я уйду и дам им без мучений совести насладиться друг другом. Медленно ухожу. Куда? А куда мне идти? Только домой. Они, верно, захотят остаться наедине в этой вшивой гостинице, где мы с Еленой и обнаружили Стефана. Клаус наигрался со своей игрушкой и спустя год отпустил. Как жаль. Лучше бы убил!
На улице тихо. Ночь. На небе ни облачка. Луна, словно открытая рана, зияет на небе, разливая вокруг себя неясно размытый свет-кровь. Давно я не видел такой луны. Уже много лет. Сколько загадки в ней? Столько ли, сколько в прекрасных, темных как ночь глазах Елены? Только я не знал, что они несут лишь разрушение. Они разрушили меня! Я должен был предвидеть это с первого дня, с первой ночи…
С первой ночи. Елена стала моей спустя четыре месяца после того, как Стефан решил примкнуть к свите Клауса. Это случилось в момент, когда нас постигло очередное фиаско в поисках. След опять обрывался. Каждая ниточка, каждая зацепка добывалась с таким трудом, что малейший срыв в поисках приносил давящее ощущение безнадежности. Но я боролся. Я делал это ради Елены, понимая, что она никогда не остановится, не опустит руки. Именно тогда был сокрушительный удар со стороны судьбы. Стефан сам нашел нас и потребовал прекратить поиски. По словам брата, ему нравилось общество Клауса, нравилось то, чем они занимались вместе. Нравилось убивать. В тот день он убил в Елене желание жить. Девушка даже не плакала. Она смотрела перед собой пустыми глазами и молчала. Прямо как я сейчас. Но тогда это была наша общая боль.
Мое сердце разрывалось от отчаяния, видя, как она медленно умирает. В ту ночь я подошел к ней, бледной и несчастной, сел у ног и положил голову на колени. До сих пор помню ее нежные руки на своем лице, в волосах. Тогда скатилась ее первая слеза, падая на мою небритую щеку. Мог ли я выдержать ее слезы? Это было моей слабостью. Елена была моей слабостью.
Она позволила любить себя на этом диване у камина. Она отдалась со всем мыслимым отчаянием, будто хотела почувствовать себя живой. Будто я – это лекарство от настигающей ее смерти. Где-то на задворках сознания я понимал это. Не об этом ли я мечтал все время? Мог ли я знать, что это разрушит меня?
Что теперь? Я сижу на этом самом диване, свидетеле моего счастья, смотрю в пустой камин. Теперь там нет огня, так же как и в моем потухшем сердце. Виски? Наливаю, смотрю на янтарное дно стакана и, размахиваясь, в сердцах разбиваю его о мраморные плиты. Впервые я не хочу пить. Впервые я хочу погрузиться в этот океан боли сознательно и ни одна рука не в силах вытащить меня оттуда. Я хочу утонуть в этой муке, потому что она связана с ее именем. Ее имя… Знал ли я, что буду проклинать его до конца своих дней?
Прячу лицо в ладонях. Представляю, что это ее руки прикасаются ко мне, и обман на время дает боли отступить. Но лишь для того, чтобы с новой силой вонзить свои острые зубы в мою плоть. Предательство! Раньше я думал, что никогда не смогу простить измены. Ведь сейчас, в эту минуту она любит его, ласкает, целует. Оказывается, все гораздо проще: мне все равно с кем она. Только бы слышать рядом звук легких шагов, слышать голос. Даже сейчас я считаю минуты, когда страсть их изголодавшихся друг по другу тел будет утолена. Может быть тогда она решит, что забыла какую-нибудь вещь здесь и вернется за ней… Тогда бы я снова увидел ее.
И да, она забыла здесь свою вещь. Она забыла меня!
Сижу обездвиженный, оцепенелый до утра. Слабый рассвет брезжит в прорехи между шторами. Это ни мало не трогает меня. Мне все равно. Но так не может длиться вечно. Слабые шаги на улице вырывают из лап забвения. Верно, это всего лишь плод моей разыгравшейся фантазии. Силюсь игнорировать этот факт, но скрип двери говорит об обратном, и я прикрываю глаза. Боюсь ошибиться.
Ее дыхание я не перепутаю ни с чем. Слабое движение у моих ног, и нежная, влажная от слез, кожа лица касается моих ладоней.
- Прости меня, - шепчет она, опаляя жаром руки. Не в силах справиться с вновь подступившей дрожью, невольно запускаю в ее волосы пальцы и ласково глажу. Конечно, я прощаю ее. Рыдания становятся более явными. Не могу более слушать этого и поднимаю ее с колен, чтобы прижать к себе. Она подчиняется. Наша страсть дает о себе знать в ту же минуту. Она всегда была настоящей. Одежда летит в стороны. Сколько отчаяния в этом яростном соединении. Сколько желания все вернуть в прежнее русло... или мне так кажется?
Елена откидывается на спинку дивана. Ее взгляд рассеян. Слезинки то и дело капают с длинных ресниц. И тут я понимаю, что ее приход на самом деле ничего не значит. Она просто пришла. От этих мыслей черная пелена застит глаза. Будто схожу с ума от собственных догадок.
- Проблемы выбора ведь нет? – спрашиваю я с замиранием сердца, хотя знаю этот чертов ответ.
Елена закрывает глаза и отрицательно качает головой.
- Для чего тогда? – шепчу я, удивляясь, что мой голос еще звучит.
- Чтобы понять…
- Поняла? – жестко, почти зло спрашиваю я. Она молчит, силится справиться с вновь подступившими рыданиями.
- Поняла,– глухо отвечает она, поднимаясь с дивана и собирая остатки своей одежды с пола. Я понимаю, что она сейчас уйдет. Понимаю, что надо ее отпустить, и волна ненависти снова накрывает меня с головой. На этот раз ненависть обращена к ней. К девушке с именем Елена. Я не могу допустить еще полтора века мучений, как с Кетрин. Я Деймон Сальваторе, а не побывочный пункт для женщин младшего брата.
Не в силах совладать со своей неудержимой яростью, я настигаю ее уже у самой двери. Она останавливается, будто ждала меня. Ее не пугает мое искаженное жаждой крови лицо. Она сама запрокидывает голову, когда я склоняюсь к ее шее. Ее руки нежно притягивают мою голову к себе, когда я делаю первый глоток крови. Она не вырывается, просто слабеет с каждым новым глотком. Жизнь по капле покидает это хрупкое тело, пока не уходит целиком, без остатка.
Я не даю любимой упасть. Беззвучно плачу.Бережно подхватываю холодное безжизненное тело на руки и кладу на диван, где мы совсем недавно любили друг друга. Долго смотрю на ее умиротворенное лицо и, наконец, успокаиваюсь. Теперь она моя. Навсегда. Навечно…
Снимаю кольцо и надеваю на ее посиневший палец. Каких-то несколько минут до восхода. Меньше. Вот они, первые лучи, лизнувшие огнем мою кожу. Оказывается, это не так больно, как потерять Елену. Терпеливо жду, когда сознание покинет меня, и окунаюсь в темноту. Теперь Я разрушил нас.