POV Елена

Сырость. Не знаю, где я. Откуда-то слышны крики, но я не понимаю, откуда. Трудно дышать, шевелить руками и ногами, тело словно онемело. Понимаю, что необходимо осмотреться и понять, как попасть домой, но даже простая мысль о том, чтобы шевельнуться, отдается физической болью где-то в области затылка. В голове точно работает маленькая наковальня, а все звуки вокруг, поражающие своей необыкновенной резкостью, смешались в один пронимающий до дрожи диссонанс, который безумно хотелось заглушить, но даже пошевелиться все еще было выше моих сил. Ясно лишь одно: я не дома, и отсюда, где бы это место ни находилось, нужно убираться как можно скорее.
Первым, что пришло в голову, было найти свой телефон и позвонить всем, чей номер только смогу вспомнить. Я не понимала, где я, и пыталась успокоиться, беспрестанно повторяя самой себе, что современные технологии позволят найти меня лишь с помощью мобильного телефона, но нигде рядом не было ничего, что хотя бы отдаленно напоминало мою сумочку. Я точно знала, что брала её с собой. Даже пришлось вернуться за ней в квартиру, ведь я вспомнила о ней, когда уже была на улице. Мысли роились в голове, и я не могла успокоиться. Казалось, мой мозг пытается отвлечься от страшной действительности.
Каким-то образом преодолев ужасающую головную боль и приступ тошноты, я попыталась, опираясь на стену за своей спиной, если не встать на ноги, то хотя бы сесть прямо. Это давалось нелегко, но я не успокоилась, пока моему взору не предстала ужасная картина, которую мне, наверное, не забыть уже никогда.
Вокруг была полностью черная комната без окон, со старыми деревянными стенами, обугленными в некоторых местах. Напольное покрытие и вовсе отсутствовало, и я сидела на сырой, уже спрессованной земле. По комнате в разных местах были небрежно раскиданы какие-то вещи: одежда, книги, коробки, бумага. На одежде, оставленной кем-то в самом дальнем углу комнаты, отчетливо виднелись темные багровые пятна. Я быстро поняла, что это была засохшая кровь, в этом направлении мозг почему-то стал работать с нечеловеческой быстротой. Страх пробежал по коже противными ледяными мурашками, но быстро исчез, заменяясь привычным хладнокровием. Я не могла понять, что именно это было – футболка или, может быть, платье, а потому было непонятно, откуда могла идти кровь у обладателя этой вещи. Захотелось подойти и посмотреть, но я не рискнула встать.
Прямо напротив меня находилось начало лестницы, ведущей наверх к наверняка запертой двери. На таком же темном, как и стены, потолке висела одинокая лампочка в странном металлическом абажуре непонятного болотно-зеленого цвета. Лампочка покачивалась, когда кто-то проходил над нами, и скрип, создаваемый ею, подобный тому, что обычно придает напряженности ключевой сцене фильма ужасов, завершал ужасающую обстановку, представшую моему взгляду. Я нахожусь в чьём-то подвале. В голове начали рождаться самые страшные догадки о причине моего нахождения здесь, и я тут же попыталась их отогнать. Самое последнее, что мне было нужно сейчас, – запаниковать.
Резкий всхлип слева заставил повернуть голову. В комнате я была не одна.
В левом углу, в тени лестницы, сидели две девушки. Одна обнимала другую. Вторая тихо всхлипывала, заливаясь слезами, но стараясь не проронить и звука. Как я могла не заметить их раньше? Девушки сидели в самом темном уголке, стараясь еще сильнее прижаться к стене, как будто тень могла сделать их невидимыми. Интересно, чего они так боятся? Наверное, этого стоит бояться и мне?
С первого раза заговорить не получилось. Голос охрип, и звуки, издаваемые мной, больше были похожи на шипение умирающей змеи, чем на нормальную человеческую речь.
- Где мы? – наконец выдавила я хриплым голосом. Обе девушки мгновенно встрепенулись, стоило мне произнести первое слово, и синхронно приложили указательные пальцы к своим губам, призывая меня к тишине.
- Почему мне стоит говорить тише? – прошептала я, все же понизив голос.
Одна из девушек испуганно посмотрела на дверь, давая тем самым понять, чего, а, точнее, кого они боятся. Кто мог зайти в эту дверь? Страх и волнение этих девушек передались и мне.
Крики, доносящиеся откуда-то сверху, стали громче, может быть, потому что я начала прислушиваться. Девушки, разделяющие мою участь, тоже слышали эти звуки. Одна из них начала плакать навзрыд, и вторая быстро среагировала, попытавшись заглушить её плач, прижав ладонь к её губам. Вторая девушка оставалась спокойной, будто информация извне и вовсе не доходила до нее. Но от этого спокойствия не становилось легче. Мне не казалось, что она спокойна, потому что знает, что бояться нечего. Её спокойствие значило смирение. Она не думала, что сможет выбраться отсюда и, по-моему, знала, что её ждет. Откуда во мне такая уверенность, что она думает именно об этом? Я никогда не умела «читать людей». Но сейчас казалось, что она просто не может думать иначе. И от этого смирения и осознания своей участи в ее глазах, мне стало по-настоящему страшно. Впервые с того момента, как я покинула родной дом год назад.

Я заставила себя отвлечься от удручающих мыслей. Лучше думать, как выбраться отсюда.
Всегда ненавидела страх. Искореняла любые боязни, которые присутствовали с моей жизни. Я стремилась к идеалу, чтобы быть кем-то большим. Чтобы исполнить свою мечту. И мечту мамы. Но был лишь один страх, который я не могла побороть. Я пройду через все трудности, чего бы мне это ни стоило, всегда. Пока жива.
Я боялась лишь смерти, и осознание того, что я сейчас просто до невозможности близка к своему самому сокровенному страху, накатило на меня ледяной волной ужаса. Только бы не запаниковать.
Поток моих мыслей прервал излишне спокойный голос одной из девушек, сидящих в углу. Она чересчур тихо и медленно что-то сказала. В ситуации, в которой мы все оказались, стоило ожидать криков, истерики, слез, как мне казалось, и от других девушек, потому что это все сейчас отражало мои чувства. Но такое хладнокровие вывело меня из себя.
- Простите? – голос ко мне еще не вернулся, но я старалась говорить вежливо и чересчур официально, как мне показалось, хотя эта официальность в корне расходилась с моими чувствами. Я чувствовала сильную общность и доверие к этим девушкам, только сейчас начав по-настоящему понимать, что имеют в виду люди, когда говорят, что общая беда объединяет сильнее, чем даже самая большая общая радость.
- Как зовут? – девушка говорила очень тихо, но её голос всё же показался мне недружелюбным и очень измученным, усталым. Мне против воли стало жаль её. Показалось, что за последнее время она пережила больше, чем многие переживают за всю свою жизнь. Вторая девушка же сжимала руками колени, будто пытаясь раствориться в темноте этого помещения, и больше никогда не возвратиться сюда. Я решила не вдаваться в подробности, а просто узнать, где я и что со мной. Поборов головную боль и сильное чувство усталости, я поднялась и медленно прошла в сторону лестницы, чтобы присесть рядом с девушками.
- Е… Елена, - предварительно откашлявшись, я всё же смогла выговорить собственное имя.
«Сильная» девушка по абсолютно непонятной для меня причине усмехнулась. Это выбило меня из колеи, и я нахмурилась. Что смешного я сказала? Или ей кажется смешной наша ситуация? Вероятно, ведь сейчас совсем не время распивать за знакомство на брудершафт. Но, как только я выстроила свою логическую цепочку, испытав странное удовлетворение от этого, она продолжила:
- Не американка? – я отрицательно покачала головой, предпочтя все же говорить с девушкой откровенно. Но она вновь вывела меня из душевного равновесия, засмеявшись страшным глухим смехом, стараясь не создавать лишнего шума, отчего звуки, издаваемые ею, получились какими-то жуткими.
- Эксклюзив, значит, - её ухмылка начинала меня нервировать. Но еще больше раздражало то, что я понятия не имела, о чем она говорит. – И тебе, конечно же, лет девятнадцать. – Она констатировала факты, а не спрашивала, и мне больше всего на свете захотелось заставить её замолчать, назвав настоящую цифру:
- Семнадцать, - ответ показался почти враждебным, но, наверное, мне не стоило сейчас ссориться с тем, кто мог бы помочь мне выбраться отсюда: - Мне семнадцать, - добавила я уже более мягко.
- М-м-м, - девушка причмокнула губами и снова усмехнулась, будто знала обо мне что-то, чего не знаю даже я сама. Я еще никогда не чувствовала такого раздражения к кому-либо. – Парни сорвут большой куш с какого-нибудь старика-извращенца.
- Тихо! Замолчи! – прошипела вторая девушка, о существовании которой я уже успела забыть. Ух ты, она умеет говорить. – Перестань говорить это! – её голос напоминал мне шипение раненой кошки. И я не понимала, о чем говорят эти девушки.
- Ты мне рот не затыкай. Ты всего два дня здесь. Ты даже не представляешь, через что я прошла задолго до того, как ты напилась в этом чертовом клубе. Перестань строить из себя мою подругу. – Её слова больно резанули даже меня, а лицо девушки номер два тут же помрачнело, но выражение его словно стало тверже.
Почему я здесь? Почему все так? Неужели для меня в этом мире не припасено даже самой маленькой толики счастья? Почему за каждый глоток свежего воздуха я должна бороться насмерть? Почему все так несправедливо? Неужели я мало настрадалась? Почему одни имеют все без каких-либо усилий, а другим не достается ничего? Последний год был не просто годом. Мне было пусто и одиноко. А рядом не было никого, кто мог бы обнять и поддержать. Жизнь так несправедлива. Неужели все, через что я прошла, все, что мне пришлось вытерпеть, все было напрасным? Я прошла эту дорогу, чтобы закончить свою жизнь здесь? Неутешительные мысли роились в голове, и я не могла их унять, хотя теперь уже и не пыталась. Сил больше не осталось. Слезы покатились из глаз. Чуть позже я уже рыдала.
Девушка номер один сильно тряхнула меня головой о стену. Я даже не заметила, как она подошла ко мне. Он приблизила лицо ко мне и очень тихим жутким голосом отчетливо произнесла:
- Перестань жалеть себя и соберись! Подбери сопли, и чтоб ни звука, уяснила?
Ну, нет. Как она смеет такое мне говорить? Кто она мне? Теперь я уже не могла себя контролировать. Слова лились изнутри, и я радовалась колким фразам и оборотам, вырывавшимся из моей груди, потому что сейчас я могла почувствовать себя кем-то большим, чем просто невзрачной сироткой из глубинки. Я срывалась на крик, и мне было наплевать, я уже не помнила, почему должна вести себя тихо, мне было необходимо сказать все, что так сильно гложет мою душу.
- Да кто ты такая?! Как ты смеешь мне указывать? Ты мне не мать и не сестра! Ты понятия не имеешь кто я и что я за человек! Как ты можешь командовать, зная, что здесь происходит?
Обе девушки изменились в лице, словно увидели привидение.
- Закрой рот сейчас же. Ты - маленькая глупая девчонка, и понятия не имеешь, что тебя ждет, если им, - девушка указала пальцем на дверь, - не понравится твое поведение. Так что сиди, размышляй о смысле фразы «тише воды ниже травы» и будь благодарна. Ты еще легко отделалась.
Она выплюнула эти слова на повышенных тонах, потом, видимо, пожалев, что говорила так громко. Я больше не шевельнулась. Ни одна из девушек тоже.
Внезапно давящую тишину комнаты разрезал, словно вспышкой молнии, яркий и чересчур реальный звук замка, повернувшегося в скважине. Мы все резко и абсолютно синхронно повернули головы в сторону двери, и, готова поклясться, я увидела неприкрытый ужас в глазах казавшейся мне такой спокойной девушки. Внезапно я поняла, что даже не знаю её имени. Но сейчас мысли занимало другое. Кто зайдет сейчас? Мне, наверное, стоит бояться.
Дверь открылась с противным скрипом, пробежавшим мурашками по моей коже.
Я ждала увидеть кого угодно за этой дверью, но только не милого, довольно привлекательного парня, вполне безобидного на вид. Молодой человек медленно вошел в комнату, закрыв за собой дверь. Почему бы он стал это делать?
У него были короткие светлые волосы, зеленоватого цвета глаза, точный оттенок которых я не могла определить, так как в комнате все же царил полумрак. Он не был высоким, одет был в светлые брюки и белую майку-безрукавку. Он производил на меня самое приятное впечатление, и я уже начала сомневаться, была ли права, когда так сильно переживала. Быть может, все не так страшно. Но я видела, как буквально вжались в стену обе мои «соседки». Но окончательно все мои впечатления о вошедшем человеке развеялись, как пепел, в следующий момент.
Мужчина схватил за горло и, больно ударив головой, вжал в обуглено-черную стену ту, что недавно прижимала к этой же стене меня. Он приблизил свое лицо к лицу девушки, и она обреченно скривилась, попытавшись, как мне показалось, сдержать слезы. Перед ним она была абсолютно беззащитна. Ледяная волна вины окатила меня: это из-за моих криков он здесь.
- Вновь пугаешь новеньких, Кэти? – он говорил, не напрягая голос, безумно спокойным, ледяным тоном. Мне показалось, что у меня исчез пульс, а кровь застыла в венах. Я стояла, смотря куда-то в пространство, пытаясь даже не дышать, чтобы не навлечь беду еще на кого-нибудь. Или на себя саму. Кэти же (вроде бы так он ее назвал?) смотрела прямо в глаза этого человека, хотя во взгляде её я могла рассмотреть беспомощность. Она все еще молчала. Тогда мужчина вновь тряхнул её об стену.
- Когда же ты, наконец, перестанешь упрямиться? – он провел средним и указательным пальцами по щеке девушки, но в этом жесте не было и капли нежности, а лишь какое-то животное, извращенное чувство. – Впрочем, не важно. – Он резко отстранился, убрав руку, отчего Кэти тут же упала на колени, закашлявшись и попытавшись отдышаться. Мужчина повернулся лицом ко мне, и я машинально сделала шаг назад, чем вызвала у него ухмылку, больше напоминающую оскал. Я чувствовала себя, словно была в клетке со львом. В запертой клетке. Ни сбежать, ни спастись. И единственное оставшееся в живых чувство – безнадежность. Чем ближе он подходил, тем сильнее учащалось моё дыхание. Я больше не могла отступать, потому что уже упиралась спиной в холодную поверхность стены, а он все подходил. Тело словно окаменело, когда он протянул ко мне свою руку. Я приготовилась к удару, прикрыв глаза, но он лишь коснулся моих волос, накрутив локон на указательный палец. Потом мужчина перевел взгляд на вторую девушку, сидящую где-то в углу, словно она и вовсе не от этого мира и не участвует в событиях.
- Красавицы, - от него это не звучало комплиментом. – Теперь все послушали меня крайне внимательно, - его тон стал грубо-деловым в одно мгновение. – Внимаем всем своим крошечным, ограниченным девичьим мозгом и стараемся усвоить полученную информацию. Во-первых, вы – никто. Средство достижения цели, товар. Вы даже не люди. Цифры. А мои цифры не разговаривают, пока я не попрошу, уяснили? – видимо, заметив ошарашено пораженные выражения на наших лицах, он смог удовлетворенно продолжить. – Отлично.
Я лишь успела подумать, что гнева больше не будет, и он оставит нас в покое хотя бы на час, как он тут же продолжил, перейдя на крик:
- Тогда, какого черта не исполнено? Я предупреждал по поводу шума? – вопрос был адресован Кэти. Она молчала. – Предупреждал!
Резкий звук пощечины пронзил мой слух. Кэти скривилась от боли, я успела заметить кровь на её лице до того, как она обернулась. Она по-прежнему молчала.
- По-моему, мне следует провести инструктаж.
Я боялась поднять глаза. И Кэти, и та, вторая девушка, по-моему, тоже.
- Смотреть на меня, когда я с вами говорю!
Он читает мысли?
Мы подняли глаза. Все. Одновременно.
- Я говорю – вы делаете. Скажу молчать – молчите. Скажу прыгать – прыгаете. Скажу подчиняться – подчинитесь. Во всем. Без разрешения ни с кем не говорить. Причина вашего здесь нахождения – ваше личное дело, и никому не интересна, поэтому, если я пойму, что хоть один клиент узнал истинную историю… - он усмехнулся. – Скажем так, сегодня я был чересчур добр.
Кровь оледенела в жилах. И сейчас я впервые в жизни прокляла свою смелость:
- Зачем мы здесь? Какие клиенты? Что я не могу рассказать? О чем вы, черт возьми?!
- Ты хочешь знать, о чем я? – снова этот оскал. Он среагировал мгновенно. Смелости кивнуть у меня уже не осталось. Но он не дал мне возможности даже подумать, хочу ли я знать ответ, внезапно набросившись на меня, пригвоздив к стене весом своего тела. Слышу вскрик где-то справа - не только мне было страшно. Я не успела подумать, как его рука уже оказалась под наспех одетым черт знает сколько времени назад полупрозрачным топом, а ладонь накрыла мою грудь, схватив грубо и очень больно. Я вскрикнула и попыталась вырваться, но он держал меня мертвой хваткой. Нет, Господи, только не это, прошу, нет, только не так. Это не должно случиться так! Всё не должно быть так! Я умоляла, про себя или вслух, человека, держащего меня в руках, или Господа Бога, в которого никогда не верила по-настоящему, я уже не знала. Лишь бы все закончилось. Но останавливаться явно не входило в планы этого садиста. Он разорвал легкую ткань моего топа, лишь слегка потянув её посередине в разные стороны, и я закричала что есть сил, зная, что, скорее всего, никто не услышит и не придет. Он тут же среагировал, грубо зажав мне рот огромной ладонью так, что я не могла издать и звука. Он сильно прижимал меня к стене. Ни пошевелиться, ни закричать, ни оттолкнуть его, ни сделать что-либо. Я лишь с ужасом думала, что произойдет дальше и тихо плакала и молилась, зная наверняка, что Бог не слышит мои молитвы. Я пыталась стучать по его спине кулаками, ведь он не мог держать мои руки, прижимая меня к стене лишь телом. Но все было безуспешно. Свободной рукой он грубо провел от моей груди по талии к поясу джинсов, испытывая при этом странное извращенное наслаждение. А после, недолго думая, рванул ткань джинсов так, что пуговица вылетела из петли, а я попыталась закричать громче. Он будто хотел, чтобы мне было больнее, чем он и так делает. Я уже не пыталась высвободиться, но плакала навзрыд, хотя рыданий и не было слышно. Он уже потянулся к собственному ремню, в доли секунды расправляясь с застежкой, как наверху распахнулась дверь. Я была смертельно благодарна вошедшему человеку, хотя даже не знала, может он точь-в-точь такой же, и сейчас они продолжат издеваться надо мной уже вдвоем.
- Джейк! – раздался грубый и, кажется, разъяренный голос. Мужчина тут же отстранился от меня, но упасть на землю не позволил, хотя сейчас мне больше всего на свете хотелось потерять сознание, упасть – что угодно, только бы не чувствовать, не видеть и не слышать его больше. – Он здесь.
Я усвоила урок. Больше не спрошу о ком речь. Хотя, мне плевать. Пусть катится к дьяволу вместе с этим проклятым подвалом.
- Кто? – этот вопрос задал сам Джейк. Тому, второму, мужчине стоило лишь посмотреть каким-то странным взглядом на Джейка, и он тут же изменился в лице. Он… боится?
Тем не менее, он тут же повернулся ко мне и, отстранившись, снова сильно толкнул меня в стену, показывая свое превосходство.
- Их куда? – он спросил, внимательно разглядывая мое лицо.
- Веди наверх. Фелл пришла.
- Веди сам. – Он отстранился от меня, и я смогла медленно сползти по стене вниз, из последних сил сдерживая рвущиеся наружу рыдания. – Я встречу нашего дорогого гостя. – Он сказал это с таким пренебрежением в голосе, что можно было подумать, что он - царь и бог - контролирует ситуацию, но я видела взгляд загнанного кролика всего минуту назад. И понимала, что весь пафос его слов – защитная реакция.
Джейк медленно, словно ничего и не произошло, застегнул ремень своих светлых брюк, цвет которых мне сейчас показался самым отвратительным цветом во всей Вселенной, и поднялся по лестнице, скрывшись за дверью. Второй мужчина остался, смотря на нас тем же плотоядным взглядом Джека-потрошителя. Неужели, они все здесь так к нам относятся? Этот человек не стал ничего спрашивать или говорить. Он подошел ко мне, сильно схватив за руку. Так сильно, что еще чуть-чуть, и он сломал бы ее. Так же грубо схватив и девушку-тихоню, он потащил нас обеих, словно предмет мебели, наверх по лестнице, мало заботясь, идем мы рядом с ним, или он всё же тащит нас по ступенькам силой.
Паззл сложился. И происходящее больше не было для меня загадкой. В одно мгновение стало ясно, что произошло и что мне теперь предстоит. Меня заставят делать то, что нужно этим людям. Ведь я ничто, мне это сообщили в особенной форме. А хотела быть больше, чем просто кем-то. Вот, оказывается, как ломаются судьбы.
Больно.

Болгария, 16 июля прошлого года

Сегодняшний день был особенно тяжелым. Я в который раз напомнила себе, зачем мне все мои дополнительные уроки и часы, которые я провожу в спортивном или танцевальном зале или на музыкальных занятиях. В последнее время мне все чаще приходится это делать. Мною завладело нечто вроде апатии, хотя я точно не знала значения этого слова. Ничего не хотелось. Не хотелось уходить утром в школу, не хотелось приходить домой. Спать, есть, учиться, смотреть телевизор – ничего не хотелось.
На дворе была середина июля, но я почти все свободное время проводила в школе или на других занятиях. Меня часто просили помочь с ремонтом каких-то кабинетов или же сделать какие-то мелочи, например, полить цветы. Взамен все хорошо относились ко мне и на мое постоянное времяпрепровождение в стенах школы вместо нормальных подростковых радостей уже закрывали глаза. Иногда я все же выбиралась погулять с одноклассницами, которых, наверное, считала своими подругами. Но у них всех была собственная жизнь. Кто-то ездил отдыхать в другие страны, кто-то предпочитал проводить время со своим молодым человеком, а кому-то просто было не до меня. Я никогда не чувствовала себя частью компании. Нет, меня не презирали, говорили, как любят и ценят, но я видела, что отношение ко мне было другим. Я не могла отделаться от чувства загнанного в угол гадкого утенка. Порой хотелось, чтобы они все перестали претворяться и сказали все напрямую. Жестокая правда была бы лучше скрытого пренебрежения. Но у меня не хватало духу рассказать правду.
С когда-то лучшей подругой мы перестали быть настоящими друзьями очень давно. Дороги и интересы разошлись. Изредка встречаясь, мы продолжали строить совместные планы на будущее, притворяясь, что верим, что всё получится, хотя обе знали, что ничего из этого не осуществим. Не будем даже пытаться.
Отношениями я не обременялась, сначала убеждая саму себя, что мне это не нужно и будет лишь мешать, ведь в собственной семье у меня есть постоянное напоминание о том, как мужчина может разрушить жизнь даже самой успешной женщины. Но потом появились комплексы, ведь на меня просто перестали обращать внимание. Я не считала себя некрасивой, но позже начала задумываться даже об этом. Другие девушки так популярны, а многие из них так вульгарны и некрасивы, что я не могла придумать другого объяснения, почему со мной все не так, кроме как посчитать себя еще более вульгарной и некрасивой. Но после комплексов пришло смирение. Я решила, что счастье само найдет меня, когда придет время, но не была уверена, что это так.
Таким образом, моя жизнь превратилась в скучную череду событий, зубрежки и бессмысленных просмотров ленты новостей в интернете, к которым я не имела никакого отношения. Я всё же старалась разбавлять эту рутину тем, что мне действительно нравится – музыкой, танцами, спортом. В песню или фортепианное произведение я могла выплеснуть все негативные эмоции, накопившиеся за день, танец помогал забыться, я после физической нагрузки появлялось только мне понятное умиротворение, и я могла спокойно вернуться домой, даже когда не хотелось туда возвращаться.
Была еще одна вещь, которая никогда не позволяла мне скучать. Но далеко не в хорошем смысле.
Моя семья.
Нельзя отзываться плохо о родных. Ближе них никогда и никого не будет. Помню, это мои собственные слова из какого-то задания по английскому. Но есть проступки, за которые не прощают. Хотя я пыталась. Очень долго пыталась, но рано или поздно это должно было стать невыносимым.
Подхожу к дому, стараясь прогнать непрошеные мысли. Уже семь, родители должны быть дома. Но меня встречает тишина. Ну, мне не привыкать. Надо позвонить, узнать, где Джер*. В прошлый раз он заставил меня поволноваться, вернувшись лишь под утро. Он отвечает практически сразу:
- Елена?
- Ты так удивлен?
- Да нет, ты давно не звонила мне вот так, на мобильный.
- Вообще-то как раз звонила, это ты мне давно не отвечал. – И, не дождавшись ответа брата, я быстрее продолжила: - Во сколько ты будешь сегодня?
- Да… не знаю, как получится. А что, что-то случилось?
- Ничего пока. Просто родителей опять нет, а ты же знаешь, чем заканчиваются очередные…
Я не продолжала, испытывая отвращение к слову, которое собиралась сказать. Но мы оба знали, о чем идет речь. Все началось с проблем в семейном деле. Отец что-то продавал, никогда не посвящая нас в детали, я не была уверена, что даже мама знала, чем конкретно он занимается. Но однажды он пришел особенно подавленный, позже признавшись, что потерял работу.
И тут всё началось. Новой работы он не нашел, но я думаю, что он и не искал. Его устраивало положение вещей. Мама работала на двух работах. Днем как медсестра в детском саду, а несколько ночей в неделю подрабатывала в ночном клубе одного своего знакомого, убирая со столов и вымывая посуду, иногда задерживаясь до пяти утра, чтобы в семь вновь выйти на первую работу. Всё это она пыталась совмещать с содержанием дома в полном порядке и постоянными проблемами Джереми в школе.
Она никогда не хотела такой жизни. У неё было много мечтаний и целей. Мама была невероятно красивой и умной девушкой. Её не раз приглашали в местные газеты журналистом за способности к литературе и любовь к книгам, не раз приглашали в известнейшие коллективы как танцовщицу, ведь в танцевальном зале ей не было равных. Она никогда не могла представить, что жизнь обернется так. Она ничего не успела, не сделала ничего, о чем мечтала. А все потому, что познакомилась с отцом. Он всегда тянул её вниз. Но кто бы что ни говорил, она не слушала, ведь тот, кого она так отчаянно и сильно любила, не мог быть плохим человеком. Но, когда казалось, что хуже уже быть не может, он продолжал затягивать её еще глубже.
Отец запил. Сильно. Он всегда выпивал, но в последнюю пару лет перешел все границы. Он бил мать, нередко поднимал руку на нас, детей. Даже я, бывало, получала пощечины, не говоря уже о Джереми. Но Джер больше не был тем маленьким мальчиком, на котором отец смещал злобу. Несколько лет назад, когда отец сильно выпил и поднял руку на меня, Джер пообещал мне, что станет сильным, и тогда «покажет ему». Я не поверила, но годы шли, а он повторял это все чаще с каждой серьезной ссорой, с каждой дракой. И сейчас я боялась за него, как никогда раньше, потому что теперь попойки отца сопровождались драками с Джером. Не на жизнь, а на смерть. Но, тем не менее, мой брат – единственный, чьей поддержки я жду, когда происходит что-то подобное. Я не боюсь за себя, но очень боюсь за мать, а Джер – единственный, кто может сдержать отца. Потому я и позвонила, ведь я знаю, в каком состоянии родители придут, если вообще придут. Где-то в голове промелькнула мысль, что мне не хочется, чтобы они приходили. Мне было не так страшно думать об их ссорах на расстоянии, чем быть их прямым свидетелем.
Позже и мама не выдержала такой жизни. Отец заставлял её пить вместе с ним, пока и она не пристрастилась к алкоголю. И я ненавидела его за это. Тысячу раз ненавидела и понимала, как, наверное, это ужасно с моей стороны.
На протяжении многих дней я наблюдала за постоянными пьянками, застольями и другими подобными вещами. Это было невыносимо. Я пыталась прятать алкоголь, выливать его – детская выходка – за что только получала оплеухи. Плакала по ночам, стараясь не провалиться в сон, пока не убедилась, что и мать, и отец спят, и никто не пострадал. Оценки в школе резко упали, хотя я и старалась учиться так же, как и раньше, но все мысли были просто не о том. Дом теперь приходилось убирать мне самой, готовила, стирала я сама. Джер помогал, как мог, но потом и сам стал пропадать с друзьями, часто не приходя на ночь домой. Родители перестали его ограничивать, часто даже не замечая, что его нет. Но он всегда звонил и спрашивал, все ли в порядке и не нужна ли помощь. Я умоляла его взяться за учебу, ведь его уже дважды предупреждали об отчислении, еще раз – и вся его жизнь разрушена. Но он всерьез задумался об этом, лишь когда стал свидетелем моих нечеловеческих рыданий и криков, что мне не нужна такая жизнь.
Потом я смирилась. Мать всегда, проснувшись наутро, сильно мучила себя и извинялась перед нами с Джереми. И каждый раз обещала со слезами на глазах, что в следующий раз она сдержится, сможет воспротивиться, и мы каждый раз верили. И каждый раз все повторялось. Я больше не верила, что все образуется, не верила в свою семью. Я лишь только знала, что всего должна добиться сама, и никто мне в этом не поможет. Никто в меня не поверит и не скажет, что у меня все получится. И, если я и вправду хочу стать счастливой и добиться всего, о чем мечтаю, я должна взять все в свои руки. Я пошла на всевозможные дополнительные занятия, чтобы подтянуть учебу. Начала усердно заниматься танцами, кажется, у меня получалось. Больше всего на свете я любила музыку, которой занималась, сколько себя помню, и я продолжила обучение у более опытных педагогов. Все делала сама. Злилась на семью. Ненавидела отца.
Но всё же самым страшным, что я только могла себе представить, было то, что однажды моей семьи не станет. Я злилась на них, иногда даже думала, что лучше бы они жили отдельно, и я бы только знала, что они где-то там, и пусть делают, что им нравится, ведь я устала пытаться вытащить их из этой ямы. Но одно дело жить и знать, что где-то далеко у тебя есть семья, неважно, какая, а совсем другое – понять, что у тебя больше никого нет.
Позже к постоянным семейным проблемам и бесконечным дополнительным занятиям прибавилась работа. На родителей я больше не могла рассчитывать, о своем будущем стоит позаботиться самостоятельно. Мой друг Мэтт был рад помочь мне получить работу в местном баре. Официантка. Для начала пойдет. Ни гроша из зарплаты я не тратила. Жили мы на скудную зарплату матери. Каждый день был прожит с трудом. Я больше не могла и не хотела жить так. Когда моих сбережений стало достаточно, я решилась на самый важный и, возможно, безумный шаг в собственной жизни.

Наши дни

POV Автор

Девушек притащили в небольшое странного вида помещение, напоминавшее медицинский кабинет. Дверь, в которую они прошли, была стеклянной, как и вся стена вокруг двери. Остальные стены были насыщенно-серого цвета, на полу блестела крупная глянцевая плитка на пару оттенков светлее. Вся комната, как и просторный холл снаружи, была скудно освещена. У левой стены стояли белые кушетки, обтянутые полиэтиленом. Все это создавало атмосферу излишней стерильности, и Елене стало не по себе. Когда девушек грубо толкнули к кушеткам, брюнетка заметила дверь прямо напротив кушеток. Неудивительно, что она не обратила внимания раньше, дверь практически сливалась со стеной. Мужчина, который притащил девушек сюда, вышел из комнаты и, закрыв дверь, замер, не сводя глаз с пленниц. Елена почувствовала себя экспонатом в зоопарке.
- Как тебя зовут? – брюнетка задала вопрос, лишь бы отвлечься от надменного взгляда надзирателя. Молчание давило на нее с такой силой, будто она находилась на километровой глубине.
Сидящая рядом блондинка прижимала колени к груди, спрятав лицо в светлых волосах. Она была красива, и Елена приложила немало усилий, чтобы не заплакать. Что же они с ней сделали?
Девушка не торопилась отвечать. Она медленно подняла глаза на соседку, словно испытывая её, пытаясь понять, можно ли ей довериться. Видимо, убедившись, что можно, она подала голос:
- К… Керолайн, - она сильнее прижала колени к груди.
- Мы выберемся, Керолайн, - пообещала Елена. На самом деле она понятия не имела, как. Она не знала, выберутся ли они когда-нибудь вообще. Всё же ей так хотелось вселить уверенность в эту хрупкую девушку. Но Керолайн пробыла здесь дольше, и, видимо, уже перестала верить в сказки.
- Ты не можешь этого обещать. Мы никогда не выберемся, Елена. Я знаю, что нас ждет.
- Никогда не говори…
- Ты знаешь… - перебила Керолайн. Она остановилась на полуслове, будто бы обдумывая, стоит ли говорить следующую фразу. – Ты знаешь, я здесь третий день. Но меня привели не одну. Было еще четыре девочки. Их забирали по одной. Иногда мы слышали крики снаружи, иногда все было тихо, но эти девочки так и не вернулись. Нас ждет то же самое… - голос Керолайн сорвался, она безуспешно пыталась не заплакать.
Реальность произошедшего обрушилась на Елену. До сих пор она не принимала всю ситуацию достаточно серьезно. Ей не верилось, что для нее действительно может не быть выхода. Нет. Нельзя думать об этом. Надо быть сильной. Бог знает, зачем.
- Нельзя сдаваться, Керолайн, - Елена посмотрела девушке прямо в глаза, встав на колени перед ней.
Керолайн молча закивала.
Девушек прервала открывшаяся дверь. Та, что сливалась со стеной.
В комнату вошла невысокая темноволосая женщина. Она словно внушала доверие, но Елена уже хорошо уяснила, что не стоит доверять первому впечатлению. Женщина заговорила громко и резко, или так только казалось.
- Блондинка, в кабинет, - ее голос был строгим и будто механическим. Керолайн поднялась и обреченно прошла в соседнюю комнату. Елена безуспешно пыталась рассмотреть, что за дверью, но темноволосая женщина поспешила захлопнуть её.
Секунды тянулись неимоверно долго, и теперь Елена уже не знала, прошло пятнадцать минут, или полтора часа. Вскоре эта дверь откроется, и она войдет в ту комнату вслед за Керолайн. Что ждет её там? Девушка продумала несколько сценариев, ей ничего больше не оставалось, кроме как утонуть в собственных мыслях.
Девушка отвлеклась на шум снаружи. Она увидела двоих мужчин. Одного из них она узнала сразу – по жуткой кровожадной ухмылке и глазам самого противного цвета во всей Вселенной. А второй был… другим. Он не выглядел так, словно принадлежал этому месту. Но эти отличия не показались Елене приятными. Мужчина смотрел на стоящего рядом Джейка свысока. И, казалось, он имеет на это полное право: от него словно веяло властностью. Он держался статно, по-деловому. Темно-серый костюм идеально сидел, подчеркивая спортивное телосложение незнакомца. Пиджак застегнут на одну пуговицу, белая рубашка, галстук. В образ не вписывалась лишь прическа. Черные, как смоль, волосы пребывали в беспорядке, но его это не особенно заботило. Елена поняла, что уже которую минуту не сводит глаз с мужчины лишь тогда, когда он поймал её взгляд. Девушка тут же отвернулась. Мужчина, постояв неподвижно еще с минуту, вместе с Джейком скрылся за одной из дверей, ведущих из холла.
Несколько мгновений спустя двое незнакомых парней вошли в стеклянную дверь. Девушка попыталась вжаться в стену. Что они сделают с ней? Они подошли и, грубо схватив её под руки с обеих сторон, вывели из комнаты. Елена не сопротивлялась: будет только хуже. Девушку провели через весь холл и втолкнули в какую-то комнатку. Она была намного меньше, чем предыдущая, и напоминала комнату для допросов из рядового детектива. Двое парней, которые привели ее сюда, остались снаружи. К ужасу Елены дверь закрыли на замок, а в комнате вместе с ней оказался всего один человек: Джейк. Глаза Елены наполнились слезами, но она не позволила себе заплакать. Она чувствовала, что сейчас произойдет. Надо быть сильной.
К удивлению Елены, Джейк не набросился на неё, как в первый раз. Он спокойно подошел к девушке вплотную. Его глаза полыхнули странным цветом в свете тусклой лампы.
- Посмотри мне в глаза, - произнес он, отчеканив каждое слово. Елена посмотрела на него, встретив его взгляд с непоколебимой решимостью. Будь, что будет, но они её не сломают. Джейк усмехнулся. Когда он начал говорить, его голос был металлическим, не выражающим никаких эмоций. Только презрение сквозило в каждом слове.
- Знаешь, ты настоящая находка. Всего пару часов здесь, а на тебя уже такой спрос, - Елене показалось, что Джейк ожидал, что она будет польщена. Она молчала - он продолжил: - За тебя заплатили ох… очень большую сумму. Неприлично большую. За такие деньги я бы и сам не прочь оказаться на твоем месте, - он плотоядно усмехнулся собственной шутке. Но через секунду снова сделался серьезным:
– Правило номер один: ты здесь по собственной воле. Отец садист, мать наркоманка, или ты просто решила, что так проще всего заработать. Что бы он ни спросил, как бы ни выпытывал, ты скажешь то, что он хочет услышать. Правило номер два: пытаться сбежать бессмысленно. Не думай, что если он тебя трахает, то он проникнется симпатией и поможет. Наши клиенты – гнилые люди, детка, тебе никто не поможет. И, наконец, правило номер три: ты – товар. Ты делаешь, что тебе скажут, ты не имеешь права голоса, не говоришь, пока не спросят. Ты принадлежишь тому, кто платит. И он имеет право делать все, что ему заблагорассудится.
Он уже уничтожил её. Зачем он продолжает говорить? Как еще он может сломать ей жизнь?
Елена стойко выслушала всё, что он сказал. Видимо, ей больше нечего терять. Так почему бы не воспользоваться ситуацией? Набравшись смелости, девушка подала голос:
- А какая мне выгода? Буду сотрудничать – меня убьет клиент. Не буду – убьете вы. А сбегу – можете и не найти.
Елена испугалась, что ее слова прозвучали слишком наивно, потому что Джейк снова ухмыльнулся.
- А тут, дорогая, начинается самое интересное. – Он обратил её внимание на конверт, который все это время был у него в руках. Джейк протянул конверт Елене.
Дрожащими руками девушка распечатала конверт, достав оттуда всего три фотоснимка. Она вскрикнула. Фотографии упали на пол.
- Но… как?
- Мы не берем, кого попало, Елена, - лучше бы он не произносил её имя. Оно прозвучало ужасно безобразно из его уст. – Каждая девочка проверяется и перепроверяется. Если ты сбежишь, если попытаешься, если ты хотя бы подумаешь о том, чтобы сделать что-то глупое и необдуманное, просто пойми, что мы знаем, где найти этих людей. И будь уверена, что их смерть не будет быстрой.
Елена задыхалась от боли и страха за себя и за других, от несправедливости, от осознания собственной участи. Сдержать слезы она не могла, но она понимала, что это очень не понравится её тюремщикам.
Она сделает все, что они ей скажут. Теперь в опасности не только её жизнь. Теперь она обязана принять все, что происходит. Не ради себя, а ради них. Джейк дважды постучал по двери ладонью, и её отперли снаружи. Последнее, что увидела Елена, прежде чем её вывели из комнаты, были счастливые улыбающиеся лица её брата, матери и отца, смотрящие на неё с фотографий, которые она мгновение назад уронила.




- Добрый вечер, мистер Сальваторе.
- К черту фальшивую любезность, я по важному делу, - голос мужчины был холоден.
- Чем… мы можем помочь? – Джейк заметно растерялся.
- Странный вопрос от человека, занимающегося вашим делом, Филленс, - Деймон усмехнулся, но быстро продолжил: - Нужна девочка. Для не совсем… обычных целей. Срок - неделя. Выберу сам.
- Но мы не предоставляем дам на срок больше… - взгляд, которым Деймон одарил Джейка, заставил последнего замолчать.
- Ладно, отлично, хорошо, конечно. Я сейчас предупрежу Тома, и мы… - Джейк заметил, что мужчина не особенно реагирует на его изречения.
- Кто это? – прервал тираду парня Деймон.
- Кто… что? – Джейк проследил за взглядом мужчины и понял, куда тот смотрит. – А, это. Новенькая. Первый день.
Некоторое время Деймон молчал, разглядывая брюнетку за стеклом. Потом он повернулся к Джейку и с непоколебимой решимостью сказал:
- Я хочу её.
- Но… она новенькая. Она еще даже не проверена. Её не успели осмотреть, или...
- Да ты посмотри на неё. Два партнёра, - он утверждал, а не гадал, но позже добавил: - Максимум.
- На неё еще даже нет цены, мы не можем просто…
- Сколько будет взять самую дорогую на неделю?
- Не понял?..
- Сколько, Филленс?
Джейк замялся. Если клиент так яро чего-то хочет, можно выпросить любую цену. Но это был особенный клиент. Поэтому он, задумавшись, выдал первую пришедшую на ум цифру. Она оказалась больше, чем даже сам Джейк ожидал:
- Семьдесят тысяч.
- Ложь.
Джейк понятия не имел, что теперь сказать или сделать. У него в голове со скоростью света проносились различные мысли и варианты развития событий, но Деймон вновь прервал этот поток:
- Я дам сто сорок.