В коридорах колледжа скопилось много красивых девушек, и седеющий преподаватель не зря шутливо назвал это место цветником. Парни здесь были в меньшинстве и чувствовали себя, очевидно, неуютно, хотя многие и пытались храбриться и улыбаться миловидным особам. Эта толпа медленно продвигалась внутрь аудитории, заполняя ее до тех пор, пока все сидячие места не оказались заняты, и стоящий за трибуной профессор не начал зачитывать речь с бумажки:

— Уважаемые будущие выпускники школ! Мы поздравляем вас с тем, что скоро вы выйдете в новый взрослый мир! Мы рады приветствовать вас сегодня здесь, в колледже Уитмор.

Елена, скучая, слушала рассказ об истории колледжа, достижениях выпускников и широком спектре возможностей, открывающемся перед ними. Она смотрела на выступавшего, пожилого, сгорбленного под тяжестью болезни и лет человека с не серебряной, а тусклой серой сединой над ушами и сверкающей проплешиной, и думала, что ни за что не хотела бы связать себя с колледжем Уитмор.

— Твой отец хотел бы этого, — грустно вздыхая, сказала Дженна утром, когда провожала племянницу на вокзал. И почему-то все вокруг были с тетей согласны. Складывалось ощущение, будто во всем мире только одна Елена понимала страшную истину: Грейсон Гилберт уже ничего не хотел. Заколоченный в деревянный ящик, он лежал в полутора метрах под землей, и надгробный камень стоял на его могиле неподъемной громадой. — Он был бы рад, — продолжала Дженна, целуя девушку в щеку на прощание.

Он был бы рад, если бы его дочь пошла по его стопам, поступила в тот же колледж, стала врачом. Но ему уже не дано было это увидеть, и Елена не видела смысла в том, чтобы вместе с отцом хоронить и свою мечту. Но и вся ее оставшаяся родня, и, кажется, весь Мистик-Фоллс смотрел на нее глазами, полными надежды, что она, умница Елена Гилберт, сделает все правильно, продолжит семейную традицию и не предаст дело своих славных предков. Поэтому холодным майским утром Дженна вручила ей сумку с самым необходимым и посадила на автобус до Уитмора.

Когда говорили о семейных традициях, то всегда речь шла именно о Грейсоне, а Миранда вечно оставалась в стороне. А ведь именно на нее Елена всегда хотела равняться. Но, хотя эту жаркую калифорнийку и любили в городе, никто не обращал на нее должного внимания. Никому не было дело до журналистики, которой она занималась, и ее рассказов о Сан-Франциско, в котором она росла. Елена, безусловно, любила своего отца, но еще при его жизни она уставала от того, что всех — и Миранду, и ее саму — воспринимали лишь как красивые приложения к нему, маленьких собачек, обязанных следовать за хозяином по пятам. И теперь, когда сильная папина фигура и его авторитетное слово больше не защищали девушку от городских матрон обоих полов, душой живущих при Джефферсоне Дэвисе, а единственная опора, тетя Дженна, сама разделяла эти настроения, ей становилось все сложнее выражать свое мнение и оставалось меньше сил, чтобы бороться за то, чего она хочет. А хотела она одного: бросить опостылевшую Вирджинию и уехать на родину ее покойной матери.

— Тебя совсем ничего дома не держит?! — возмущенно восклицала бабушка своим скрипучим старушечьим голосом, когда речь заходила о переезде. Едва живая, раздавленная старостью, многочисленными болячками и потерей единственного сына, она смотрела на Елену своими мутными синими глазами, в которых были видны лишь боль и разочарование, и девушка могла лишь стыдливо опускать взгляд и молчать.

— Ни я, ни тетка, ни брат? Ничего? Твои мать с отцом здесь похоронены! Тебя даже это не держит? — спрашивала она, почти срываясь на плач.

Совсем скоро не стало и бабушки. Остался только ее низенький дом с покосившейся крышей и больше ничего, что вообще напоминало бы об ее существовании, кроме мраморной плиты на городском кладбище.

— Я устала от прощаний, — чуть слышно прошептала Дженна, склонившись над стаканом крепкого вина, после того, как прозвучали последние слова сожаления и последний сочувствующий покинул дом Гилбертов. И этот хриплый полупьяный шепот подобно кандалам приковал Елену к Вирджинии. Хотя больше никто на нее не смотрел с упреком, не плакал и не ругался, одного вида уставшей и напуганной тети хватало, чтобы начать вытравливать из своего разума мечты о переезде в Сан-Франциско и поступлении на журналистику. А внезапные ночные загулы Джереми только укрепили уверенность девушки в том, что бабушка была права, и все ее мысли о том, чтобы оставить родной штат и вырваться из плена семейных традиций — самое настоящее предательство по отношению к родным.

Плешивый профессор закончил свою речь, а Елена увидела, как за окном плыли облака, подгоняемые ветром, и бледный диск солнца то выплывал, то скрывался за очередной тучей, и подумала: «В Сан-Франциско, наверно, в разы теплее». Она подумала, что сидя здесь, в Уитморе, на Дне открытых дверей, собирая все эти буклетики и готовя документы к поступлению, она последовательно вбивает гвоздь за гвоздем в гроб своей мечты и титановой цепью прикрепляет себя к месту, в котором она не хочет жить. Ей на секунду стало очень страшно, что она так и проживет целую жизнь в угоду кому-то, и в тот момент она была почти готова сорваться с места и убежать навсегда, но страх сделать больно своим близким и угрызения совести оказались сильнее.

Елена едва ли не самой первой вскочила со своего места, когда прозвучало заветное «Можете идти!». Прорываясь сквозь оживленную толпу к выходу, она быстро миновала лабиринт узких коллежских коридоров и вышла на крыльцо, где ее уже ожидала Кэролайн.

— О, где тебя носило? — сразу же спросила она, не успела Гилберт даже подойти к ней.

— Меня? На приветственной лекции, на которой тебя не было.

— Ох, милая, — махнула рукой девушка, — я была. Но незаметно улизнула еще в начале. Не хочу в десятый раз слушать все то, что и так есть на их сайте и во всех этих буклетах, — сказала Кэролайн, показывая смятую глянцевую бумажку.

— Только не говори, что просидела больше часа во дворе без дела, — Елена присмотрелась к подруге и, увидев, как ее щеки пунцовеют, а розовые губы расходятся в легкой улыбке, широко заулыбалась сама.

— Ну, — начала мисс Форбс, смущаясь, опуская взгляд, — боюсь, в Уитморе есть более интересные дела, чем лекции всяких престарелых дядек.

Интереснее лекций и рассказов о колледже оказался некий Деймон Сальваторе, которого Кэролайн встретила в сквере недалеко от кампуса. Меньше, чем за сорок пять минут она узнала о нем все то, на что другие девушки ее возраста тратили часы свиданий: двадцать пять лет, Рак по знаку Зодиака, ирландец по линии отца, по матери — француз.

— Если б Скарлетт О’Хара была мужчиной, — заметила Кэролайн, прервав на секунду свой рассказ, — она была бы им.

Еще он имел далекие итальянские корни, на которые прямо намекала его фамилия, красивую машину и внешность, достойную киноактера. А ничего большего Кэролайн для абсолютного счастья и не требовалось.

Елене почему-то представился капитан футбольной команды какой-нибудь школы или института. Совершенно типичный, такой, какими их изображают в молодежных фильмах, возможная звезда романтических комедий. Но, если верить словам подруги, он был совсем не такой, как все.

— А чем он занимается? — спросила Елена, когда они сидели в кафе, замаривая голод пирожными.

— Он это как-то не упомянул, — отмахнулась Форбс.— Но я его еще расспрошу.

— Вы еще встретитесь? — не то что бы Гилберт удивилась тому, что Кэролайн хочет еще раз увидеться с ним. Она любила мужчин. Первый поцелуй ее произошел лет в четырнадцать, и после этого чуть ли не каждую неделю у ее дома начинали появляться новые влюбленные по уши ухажеры. И она всегда была предельно честна, когда речь заходила об отношениях. Кэролайн была не из тех, кто пытался скрыть физическое влечение и шалящие гормоны за разговорами о большом и высоком чувстве, которое так внезапно нахлынуло. Удивило Елену то, что он, взрослый мужчина, тоже ей увлекся и не посмотрел, что она — несовершеннолетняя иногородняя школьница.

— Да, — сказала девушка. — Точнее, я на это надеюсь. Он говорил, что у него какие-то дела в Мистик-Фоллс. Он приедет на неделе, и сказал, что хотел бы встретиться со мной. И, да… — на секунду замялась она, подбирая слова. — Я знаю, что в четверг твой день рождения. Но, если вдруг он будет в городе именно тогда, ты не сможешь выделить еще одно место за праздничным столом?

Ложка застряла в бисквите, как в застывшем цементе. Елена, оцепенев от удивления, подняла взгляд на Кэролайн и увидела, как та поджала губки и сжала кулачки, ожидая ответ.

— Ну, — девушка сначала не нашла, что сказать, — не думаю, что мне хотелось бы видеть на своем восемнадцатилетии незнакомого мне человека. Тем более, я не собиралась устраивать вечеринку, это будет лишь тихий ужин в кругу самых близких и…

— Елена! — перебила ее подруга и умоляюще взглянула. — Пожалуйста! Если он приедет в четверг, то это будет ужасно. Ведь я очень хочу с ним встретиться, но и твой праздник не могу пропустить. Никогда не пропускала! Но если так случится, то, пожалуйста, милая, дай мне шанс.

Елена отодвинула от себя тарелку. Аппетит исчез, будто его не было. Вместо него пришло любопытство. С интересом она посмотрела на Кэролайн, на ее сжатые в тонкую красную линию губы, полные тоски и мольбы глаза, нервно мнущие салфетку пальцы, и спросила:

— Господи, неужели он и правда стоит того, чтобы так умолять?

Пролетели выходные, дождливые и скучные, и началась новая неделя. Прошел день, второй, а Деймон Сальваторе все не появлялся в Мистик-Фоллс, о чем Кэролайн не уставала жаловаться во время школьных перемен и в бесчисленных сообщениях по вечерам. Она корила себя за то, что не взяла его номер телефона, что не поинтересовалась целью его приезда, пыталась найти его через знакомых из Уитмора, но внезапно он сам ее нашел — появился на школьной парковке возле ее машины холодным вечером в среду. Елена об этом узнала только утром четверга, после того, как выслушала десятки поздравительных слов и пожеланий.

— Надолго он здесь? — спросила она, на что Кэролайн лишь пожала плечами:

— Сказал, что все будет зависеть от сегодняшнего вечера, что бы это ни значило. Поэтому мне нужно знать, — оживилась девушка, — ты абсолютно точно не против того, что он придет на твой ужин?

У Кэролайн было много парней, и имена многих из них Елена помнила лучше, чем сама мисс Форбс. Но еще не было ни одного молодого человека, встречу с которым бы Кэролайн ждала с таким нетерпением, к кому относилась бы с такой несвойственной ей серьезностью. Не только Гилберт это заметила, но и, кажется, вся школа удивлялась тому, что обычно веселая и беззаботная дочка шерифа вдруг стала грустить без причины и очень сильно нервничать. И только когда Елена нехотя сказала заветное «Да», Кэролайн, наконец, смогла немного расслабиться и свободно вздохнуть. Но в ее синем взгляде все равно виднелась некая напряженность, которую не снимали ни хорошие новости, ни разговоры на темы вечеринок, обновок и внезапно открывшихся экстрасенсорных способностей Бонни Беннет.

Этот, казалось бы, праздничный день показался Елене каким-то особенно затянутым и бесцветным. Выйдя с занятий, она вдруг вспомнила о родителях, о том, что они так и не увидели, как их дочь повзрослела, и едва удержала себя от того, чтобы разрыдаться посреди школьного двора. Дома она долго нарезала начинку для праздничного пирога, поглядывая на привезенный Мирандой из Калифорнии магнитик для холодильника, и думала о том, что за восемнадцать лет жизни так и не научилась отстаивать свои интересы. Кэролайн легко и просто уговорила ее пригласить на день рождения чужого человека, а Дженна и все остальные сочувствующие без лишних слов заставили ее отказаться от своей мечты. Прежде, чем пирог отправился в печь, Елена успела понять, что она при кажущейся самодостаточности на самом деле мало что собой представляла, не имела ничего своего, и что ей пора было что-то менять. Первое, что пришло в голову — это новый знакомый Кэролайн. Было ошибкой разрешать ему приходить. Но не могла же она теперь выгнать его из своего дома, да и это было бы совершенно ни к чему. А вот мысль о переезде уже не показалась ей в тот момент такой крамольной и ужасной. Почему-то тогда само слово «Уитмор» стало ей противно, и она с каким-то странным восхищением взглянула на выгравированные на магнитике буквы «SF». «Сегодня Дженна будет в хорошем расположении духа, — подумала Елена, когда закрывала дверку духового шкафа, — сегодня я все ей скажу».

Но Дженна незаметно, как тень, юркнула из дома, когда ее племянница пошла в свою комнату, чтобы переодеться к ужину. Сославшись в коротком сообщении на какие-то невероятно срочные дела, она исчезла на весь вечер, словно предчувствуя серьезный разговор. Можно было сказать, что и Джереми ушел вместе с ней, если бы правда не была еще неприятнее: он не появлялся дома с утра. Мелькнув серым призраком в школьном коридоре перед первым уроком, он растворился в толпе учеников и пропал из поля зрения сестры на весь день. Раньше Елена бы обрадовалась тому, что весь дом в ее полном распоряжении в такой день, но в тот момент она почувствовала себя одинокой и потерянной. Ей стало особенно обидно от того, что на праздновании ее восемнадцатилетия не будет ни одного ее родного человека. Лишь подруга детства Бонни, одноклассница Кэролайн и…

— Как же его зовут-то? — пыталась вспомнить девушка, когда расставляла по столу приборы.

Деймон Сальваторе возник у ее дома ровно в восемь вечера вместе с Кэролайн и в некой нерешительности замер у входа. Его темная фигура сливалась с уличным мраком, едва разбавляемым светом желтых фонарей, и словно потерялась на фоне светловолосой Форбс, одетой в яркое цветастое платье. Она обняла Елену и вручила ей подарок и магазинный ореховый торт, пожелала ей множество прекрасных вещей и горячо расцеловала в обе щеки. Он же продолжал стоять на крыльце, опершись на дверной косяк и молча ждал, когда его спутница отпустит именинницу и на него обратят внимание. Елена, заключенная в крепкие объятия Кэролайн, краем глаза взглянула на него, но увидела лишь то, на что падал неверный свет коридорной лампы: средний рост, черные волосы и неопределенного цвета светлые глаза, внимательно на нее глядящие из темноты.

— Вот, — выдохнула Кэролайн, отстранившись от Елены, — познакомься. Это Деймон Сальваторе, о котором я рассказывала.

— Здравствуйте, — поздоровалась она, стараясь как можно более дружелюбно улыбнуться гостю. Он мгновенно выпрямился, коротким движением рук поправил воротник рубашки и кивнул:

— Мисс Гилберт.

— Просто Елена, — попросила она.

— Так даже лучше, — он сделал один шаг вперед и застыл перед порогом. — Тогда я просто Деймон, если Вы, конечно, вообще собирались называть меня как-то по-другому.

— Собирались, — ответила Елена, уже вполне искренне улыбаясь, и поймала себя на мысли, что как-то слишком легко у нее получается говорить и даже пытаться шутить с человеком, которого она знает меньше пяти минут. — Но это уже неважно. Почему Вы не заходите? — спросила она, непонимающим взглядом глядя на то, как ее новый знакомый стоит и раз от разу переводит взгляд то на порожек, то на розовое лицо Кэролайн.

— Не очень-то вежливо заходить в чужой дом без приглашения, — сказал Деймон и положил руку на холодное дерево дверного косяка, тихо отстукивая пальцами ему одному известный ритм.

— Я Вас приглашала. Разве Кэролайн не сказала Вам?

— Сказала, но было бы неплохо услышать это от Вас, мисс Гилберт. Простите, — поправился он, — просто Елена.

— Я не понимаю, в чем суть. Я же разрешила Вам прийти…

— Но не разрешила войти, — вдруг заговорила Кэролайн. — Пригласи человека в свой дом, Елена. Это же элементарная вежливость!

Кажется, Кэролайн пыталась упрекнуть подругу в негостеприимности, но у нее это на удивление дурно получалось. Ее голос, обычно звонкий и эмоциональный, звучал тихо и слишком бесцветно, почти как на телефонном автоответчике. В тот момент Кэролайн почему-то выглядела, как заведенная кукла, проговаривавшая определенные записанные предварительно фразы. Это выглядело странно, но Елена предпочла не обращать внимания.

«Ерунда, — подумала она, — просто Кэролайн пытается выставить себя перед ним в выгодном свете».

Она посмотрела на Деймона и встретилась с его внимательным и выжидающим взглядом и сказала:

— Вы можете войти, — он выдохнул, на мгновение прикрыл глаза и расправил плечи, как человек, сбросивший с себя тяжелый груз. Он поднял ногу над узкой деревянной полосой порожка и осторожно, будто проверяя твердость пола, наступил на паркет, а потом уже уверенно, с какой-то странной улыбкой на губах, вошел в дом.

— Спасибо, — сказал Деймон, снимая куртку. — Наверно, это выглядело очень странно. Просто я рос в жутком захолустье, куда еще, кажется, не докатилась даже весть о том, что Конфедерации больше не существует. Все пытаюсь вытравить из себя эти привычки и устаревшие манеры, но, случается, вгоняю незнакомых людей в ступор.

— Но мы же еще познакомимся ближе? — оживилась Кэролайн и, краснея, посмотрела на него.

— Да, я надеюсь, что мы еще познакомимся, — согласился он, глядя на Елену.

Пришла Бонни, и все уселись за стол. Бонни сказала первый тост, пожелав подруге счастья, здоровья, благополучия и успехов, практически повторяя пламенную речь мисс Форбс. Елена же почти с гордостью сообщила, что сегодня впервые сама приготовила пирог с яблоками по семейному рецепту. Впрочем, он не удался, и пришлось распаковывать принесенный Кэролайн торт.

— Я всегда была неважным кулинаром, — то ли пожаловалась, то ли попыталась оправдаться перед гостями Гилберт, но никому не было дела до неудачного пирога. У всех были другие интересы.

— Ты представляешь, — защебетала Кэролайн, кладя свою руку на руку Деймона, — наша Бонни — экстрасенс!

— О, не надо об этом, — устало попросила Беннет. Но Деймон, поочередно увлекавшийся за вечер то Кэролайн, то Еленой, то вином, впервые с любопытством взглянул на сидящую напротив девушку.

— Правда? — спросил он, но она лишь покачала головой.

— Нет, это все выдумки моей бабушки. Она утверждает, будто я происхожу из древнего салемского рода ведьм и унаследовала их способности. Но это все ерунда! Просто она большой любитель ликера и старых баек, а вместе это дает гремучую смесь.

— Но ты ведь предсказала Леджера, — напомнила Елена, — ты сама мне сказала.

— Это глупая случайность, — отмахнулась Бонни. — Хотя в тот момент я чувствовала себя едва ли не Вангой, — улыбнулась она. Деймон приложился к вину и многозначительно заметил, словно разговаривая сам с собой:

— В этом городе с каждой минутой все интереснее и интереснее.

В ходе разговоров выяснилось, что Деймон занимался бизнесом, но каким конкретно он не указал. Про себя Елена подумала, что уходя от темы, он пытался скрыть тот факт, что он занимался чем-то не чистым или же даже не вполне законным. Ведь он был очень ухожен, с иголочки одет в вещи, купленные явно не на распродаже, от него пахло дорогим одеколоном, а его машина, припаркованная недалеко от дома Гилбертов, была одним из тех раритетных автомобилей, что были большой редкостью и в год их выпуска, и продаются сегодня коллекционерам за космические суммы. Деймон казался слишком молодым для того, чтобы держать честный бизнес, приносящий подобный доход. Он был не похож на бизнесмена. Но на капитана футбольной команды, которого Елена представила себе до встречи с ним, он был похож еще меньше.

За разговорами и рассказами пролетело два с половиной часа, и гости засобирались домой. Девушки помогли хозяйке торжества с уборкой посуды, вышли в прихожую и начали одеваться. Деймон же помедлил, помог ей все разложить по ящикам, а когда она уже собиралась выйти к подругам, задержал ее, сказав:

— Подождите! — Елена застыла от неожиданности и внимательно на него посмотрела, ожидая, что он сделает. — Я чуть не забыл! — он достал из кармана крохотный красный бархатный мешочек и вручил его ей. Елена поспешила его открыть и увидела маленькую, размером с наперсток, подвеску из черненого серебра в виде лампы Алладина.

— Какая красота! — восхитилась она, проводя кончиком пальца по рельефной от мельчайших узоров поверхности. — Но я не могу это взять! Спасибо, конечно, но это слишком дорогой подарок, чтобы принимать его от едва знакомого человека, — девушка положила подвеску на стол вместе с мешочком и демонстративно отступила от стола на шаг.

— Но другого у меня нет, — ухмыляясь, развел руками Деймон. — А без подарка являться на дни рождения — плохой тон.

— Тогда Ваши знания хорошего тона должны были бы Вам подсказать, что дарить такие дорогие подарки незнакомцам — это гораздо более неэтично, чем вовсе приходить без них, — стояла на своем Елена. Но Деймон взял подвеску со стола и поймал девушку за руку, когда та уже направлялась к заждавшимся их Бонни и Кэролайн.

— Елена, — обратился он, осторожными, почти нежными движениями раскрывая ее сомкнутую ладонь, — бросьте строить из себя леди из девятнадцатого столетия.

— Но…, — хотела возразить она, но он ее перебил.

— Не надо, — тихо сказал он, разглядывая линии на ее руке. В ту минуту Елена замолчала, застыла, как от паралича, и могла только смотреть на его лицо, как завороженная. — Тем более, — продолжал Деймон, — это подарок от чистого сердца, если можно так сказать. И я хочу пожелать Вам то, чего сегодня никто, по крайней мере, при мне, не желал.

— Что же? — прошептала она еле слышно. Он взял подвеску и положил ее на ладонь девушки.

— Мисс Елена Гилберт, я желаю Вам, чтобы сбылась Ваша самая заветная мечта! — воодушевленно произнес он, зажимая украшение в ее теплой ладошке.

В тот момент все перевернулось с ног на голову. Сердце Елены забилось в бешеном ритме, щеки раскраснелись, кровь ударила в голову, и пульс барабанной дробью начал отдаваться в голове. Она ничего не смогла сказать, кроме короткого «Спасибо», и то вышло каким-то хриплым и неразборчивым. Когда же она, наконец, распрощалась со всеми и закрыла за гостями дверь, то ушла в душ, где пробыла почти час, пытаясь привести в порядок мысли, и потом долго не могла заснуть, несмотря на поздний час и жуткую усталость.