Кай Паркер, сын потомственного колдуна. Заточен собственным отцом в место, где время остановилось. За то, что Кай попытался истребить свою семью, желая получить собственную магическую силу, он осужден на вечное пребывание в неком подобии чистилища. Однажды там появляется Бонни Беннет вместе с Деймоном и Каю удается выбраться. Но восемнадцать лет он провел в этой ловушке, не зная, появится ли у него шанс сбежать.

Джеферсон (или Безумный шляпник, персонаж «Алисы в стране чудес»), как и все жители Сторибрука, по желанию Злой королевы вынужден был проживать год за годом (в итоге - двадцать семь лет), не имея возможности покинуть город и тем более вернуться домой. Сказочные персонажи, превращенные Региной, Злой королевой, в обычных людей, забыли, кем были раньше, а Шляпник не забыл, в этом было его личное проклятье. Но и уйти из города он не мог, потому что здесь жила его дочь, Грейс, только она его не помнила. Джеферсон хотел вернуться домой через портал, который открывала его волшебная шляпа. Когда в Сторибрук приехала Эмма, обладающая особенной магией, Джеферсон надеялся, что она сошьет ему шляпу, которая заработает и откроет портал в другие миры. Увы, Эмма отказалась сотрудничать и не стала помогать Шляпнику в его делах.

Что такое вечность, Кай знает очень хорошо. Это много света, много тишины и удручающе безвкусная одежда. За долгое время у него успели поменяться предпочтения, и теперь он изнывает в облике подростка в дурацких штанишках.
А еще вечность это – фоном – “Looser” в исполнении Beck, обилие седанов на безлюдных парковках и кричащие кислотными цветами витрины провинциальных магазинчиков – не повезло застрять в Мистик Фоллс.
Кай не предполагал, что у вечности есть свое, вполне материальное лицо, и уж никак он не мог знать, что вечная жизнь может стать наказанием.

Джеферсон знает, что такое ад – это вечное повторение одного и того же. Он понятия не имеет, сколько продлится его заключение, но порой ему кажется, что так было всегда, а воспоминания о прошлой, другой жизни – просто сон, неправдоподобный, потому что яркий и интересный. В том сне он был счастлив.
Джеферсон ненавидит пробуждения, ему очень хочется остаться во сне, вырваться из адского круговорота. Он совершенно не понимает, чем навлек ужасную кару. Или забыл что-то? Но сколько не перебирает в памяти мгновенья былого, не может зацепиться хоть за что-нибудь по-настоящему плохое.
Никто не заслуживает такого. Он бы сделал всё, что угодно, лишь бы избежать этого.

Иногда им снится один и тот же сон, впрочем, они забывают его, едва просыпаются. В том сне они получают ответ на главный вопрос – почему? Почему всё это случилось с ними и как же так они попались.
В том сне они действуют сообща: ведьмак однажды, то ли ненароком, то ли из любопытства, вызвавший пришельца из другого мира, и путешественник, обладающий удивительным даром находить дорогу в любую из вселенных, особенно туда, где его ждут.
Пытаются удержать в памяти важную информацию – они могут помочь друг другу. Но грезы рассеиваются, глаза открываются, а сознание становится чистым и пустым.
Магия пробирается к ним потайными тропинками, струится, проскальзывает, однако, сила реальности всегда побеждает.

Их мысли часто пересекаются, хоть они и не знают об этом.
Кай читает книгу и, произнося его имя, чувствует, что чудаковатый персонаж ему ближе прочих. Сумасшедший человечек, запертый в убогом мирке. Вместо того, чтобы пользоваться своими удивительными способностями, обречен повторять один и тот же ритуал. И даже когда к нему приходит гостья из другого мира, только и может, что попытаться вовлечь её в свое безумие. Печально, что не говори. Он бы не поступил так, если б ему выпал шанс.
Джеферсон любит свои сны. Он приносит оттуда кое-что, о чем сам и не догадывается: иногда мурлычет за работой странную, совсем не в его вкусе мелодию или же, стоя у окна, смотрит на пустую дорогу и представляет, как однажды уедет по ней из города. Туда, где тихие улочки, много солнца и тишины. В его доме тоже тихо, но тишина эта другая. Мрачная и одинокая. Он мечтает разделить её с кем-нибудь.

— Вот, сохрани это в памяти, — говорит Кай и пальцем рисует на его ладони знак – треугольник в круге*. С колдовством Джеферсон знаком не понаслышке, хотя и не пользовался им в привычном смысле. Но азбуку магии знает, поэтому символ ему известен. – Когда вспомнишь его или начнешь рисовать, неосознанно, на какой-нибудь поверхности, я почувствую это. И смогу позвать тебя. Наши миры соединятся.
Джеферсон смотрит на него с сомнением. Они ведь уже пытались – не вышло. Почему должно получиться в этот раз?
— Ты только приходи, — произносит Кай, и глаза его блестят от слез. Джеферсон думает, как это мучительно – то, что случилось с ними. Они оба прокляты. Беда сблизила их, пусть даже они ничего не знают друг о друге, но такого не заслуживает никто – тут у Джеферсона сомнений нет.
Он соглашается, без особой уверенности.
Пробуждение вновь разбрасывает их по разным уголкам вселенной. Кай мается в Мистик Фоллс тысяча девятьсот девяносто четвертого вечного года, Джеферсон смутно ощущает, что его где-то ждут. Он думает о дочери, но Грейс живет своей другой жизнью и ведать не ведает о блудном отце. И все же он надеется однажды вернуть воспоминания.
Он никогда не колдовал как ведьмак, но все чаще размышляет о том, что хотел бы научиться. Тогда, возможно, сумел бы дать отпор Регине или хотя бы сохранить свою частичку прошлого.

Слияние наступает внезапно. Еще секунду назад они жили словно в тумане, и в один миг разум их проясняется, появляется мысль – это оно! – и следом понимание, что произошло.
Бежишь за чем-то – оно ускользает, бежишь от него – настигает тебя.
Так и выходит. Взгляд, брошенный на случайное переплетение теней; игра образов, запустившая в уме цепочку ассоциаций. Они вспоминают одновременно. С колотящимся сердцем мечутся, в страхе за обретенное знание, торопятся совершить… хоть что-нибудь. Но дело не терпит спешки.
Джеферсон преисполнен решимости – он сошьет новую шляпу и заставит её работать! Или найдет кого-то, кто сможет сделать это для него.
Кай уверен, что не забудет о страннике – он призывает его, мысленно, указывает путь, чтобы гость не заплутал. Во сне у него была сила, в действительности – он беспомощен. Ему нужен колдун, достаточно сильный, чтобы его собственная магия пробудилась.
И он ждет очень сосредоточенно — важно не упустить момент. Заполучив магию, он сможет вернуться в свою реальность. И вот тогда… тогда враги пожалеют о том, что сделали с ним.

Джеферсон в отчаянии. Шляпа не заработала — он никогда не выберется из этого мира.
Он бежит по лесу, продираясь сквозь кусты, не обращая внимания на боль в теле – после падения из окна собственного дома он чудом уцелел. Пострадала лишь его гордость и… вера в себя.
Шепчет: «Прости, я не приду».
Перед границей он замирает, пытаясь удержаться за мысль о чем-нибудь… о чем-нибудь, ради чего стоит жить. Грейс даже не заметит его отсутствия, а он сам… для чего ему и дальше прозябать в этой клетке?
Он хотел найти выход, но в итоге кто-то сделал это за него. Снова не сумел, снова опоздал. Неужели теперь так будет всегда? Обречен на вечное повторение собственных ошибок, и наказание ему выпало соответствующее. Похоже, его судьба расплачиваться свободой за излишнюю доверчивость. С Каем могло бы все получиться, вдвоем они бы смогли совершить невозможное, но в тот мир отныне дороги нет.

Когда Кай понимает, что Шляпник не придет, он спрашивает себя: разве это не было ожидаемо?
Наивно полагать, что из ловушки Паркеров можно так легко выбраться. Магия из чужого мира не способна разрушить проклятье.
Поначалу он ничего не чувствует — слишком потрясен, чтобы адекватно реагировать. И лишь когда ярость затмевает рассудок, — и он крушит всё вокруг, ранит себя, терзает, прекрасно зная, что от увечий завтра не останется и следа, — лишь тогда он понимает, что действительно позволил себе надежду.
Он повторяет как заклинание, что нельзя отчаиваться. Но ужасно трудно поверить в то, что ему еще представится шанс… Надо просто ждать, убеждает он себя, ждать, и однажды нужная дверь откроется. Наверняка откроется – таковы законы мироздания. Да и не на что ему больше рассчитывать, ведь все остальные двери для него закрыты навсегда.

________________________________________________
Треугольник в круге* означает мир форм, заключенный в круге вечности. Область внутри такого треугольника есть общий центр их всех, на которой находятся причина, формы и образы всего, что было и что будет; они пребывают там в покое, который не может быть нарушен, и Вечность окружает их; и отсюда время, как струя фонтана, стекает вниз в миры (Плутарх).

- Как думаешь, будет больно?
- Я не знаю.
Бонни легонько прикасается пальцами к ладони вампира, и он тут берет ее за руку, держит крепко, словно что-то может попытаться их разлучить.

Ветер усиливается, и белый свет вспышкой заполняет все вокруг. Они оба зажмуриваются и на всякий случай делают глубокий вдох, и… все вокруг разом успокаивается. Остается только гулкая, звенящая тишина, в которой не слышно даже шелеста листьев.
Деймон первым открывает глаза – вокруг лес, но явно не тот же, что минуту назад. Нет кладбища, нет ограды, да и ощущения другие. Начинает светлеть, как перед рассветом, и вокруг не темнота Мистик-Фоллса, а серость.
Бонни тоже открывает глаза и тут же отдергивает руку. Сальваторе усмехается и делает шаг вперед, осторожно, с опаской, будто земля может уйти из-под ног.
- Где мы?..
- Точно не в Мистик-Фоллс.
- Еще какие-нибудь очевидные факты?
Бонни фыркает и показывает ему средний палец. Уверенно шагает вперед, демонстрируя, как ей плевать, что станет с Сальваторе. Облегченно выдыхает, когда он оказывается вдруг по левую сторону и идет рядом, близко, касаясь пальцами ладони, будто готовясь, если придется, защитить.
- Ты слышишь это? – он вдруг перехватывает ее за запястье, останавливая.
- Что?
- Треск… - Деймон хмурится, вслушивается, пытается подобрать описание тому, что чувствует. - Будто бы… пожар.
Пожара в лесу нет. Нет ни дыма, ни звуков, ни бегущих животных, ни духоты. Бонни удивленно смотрит и ощущает тот же страх, что и Деймон. Она не слышит пожара, она чувствует силу, почти ту же, что была на месте сгоревшего особняка ведьм в Мистик-Фоллс.
Переглянувшись, они оба идут в одну сторону.
Дом становится виден через пару сотен метров. Темное здание постройки прошлого века, красивое и абсолютно целое, несмотря на годы, выглядит нежилым и жутким. Будто хозяин оставил особняк посреди леса и в панике сбежал куда-то, не выдержав давящей атмосферы.
- Чертовски знакомое место.
- Ты за полтора века, наверно, везде побывал.
Деймон усмехается.
Побывать и в самом деле пришлось в разных местах за долгую жизнь, однако именно этот дом на него навевает вовсе не воспоминания о праздном вампирском существовании. Скорее… страх. Беспокойство. И странное ощущение, что внутри дома пожар, с которым Деймон не может поделиться с Бонни, потому что та сочтет его сумасшедшим. Дом совершенно точно не горит.
- Зайдем?
Сальваторе подходит к ведьме сзади, наклоняется к шее и откидывает волосы на одну сторону.
- Почему ты шепчешь? – так же тихо говорит он ей на ухо.
- А ты не чувствуешь?
- Чего?
Бонни мнется, подбирая слова.
- Здесь явно то, что не стоит тревожить.
Деймон тихонько смеется.
- Маленькая трусишка Бонни Беннет.
Делает несколько шагов в сторону дома и замирает, потому что двери перед ним сами собой гостеприимно распахиваются.
- Плохая идея, Деймон, - предупреждает за спиной Бонни, когда он все же поднимается на самую первую ступеньку крыльца.
Его тревожит, гложет, пугает… странное ощущение, что он здесь уже бывал. Никак не вспомнить, когда и зачем, но это совершенно точно знакомые резные рамы, широкая двойная дверь, лакированные перила лестницы из темного дерева. Деймону чудится детский смех и треск пламени.
Отогнав смутные чувства, Сальваторе делает еще несколько шагов.
Как только он заходит внутрь, двери начинают закрываться.
Бонни проскальзывает вслед за ним в последний момент, и створки зажимают край ее просторной рубашки.
- Это же плохая идея, - высвобождая ткань, фыркает Деймон.
- Получше, чем оставаться в незнакомом вечернем лесу одной, - бурчит в ответ Беннет.
В доме – звенящая тишина. Не горит свет, не затоплен камин, не чувствуется ни единого запаха, и можно было бы подумать, что здесь не живет никто много лет, однако в нет и пыли, и все шторы идеально отглажены, и на полках и столиках лежат книги, стоят цветы. Словно кто-то вышел из дома буквально несколько часов назад, и вот-вот вернется.
Тишину нарушает стук каблуков по паркету.
Бонни вздрагивает и чуть ближе прижимается к Деймону. Пытается прочувствовать внутреннюю силу, магию, способность постоять за себя, но – пустота. Словно белая вспышка забрала все ее способности.
- Знакомые все лица, - тянет голос.
Родной. Чужой.
- Что за?.. - выдыхает Деймон, не в силах оторвать взгляд от спускающейся с лестницы девушки.
- Мы вас тут уже заждались.
Беннет оглядывается по сторонам, боясь даже предположить, какие еще сюрпризы проживают в странном доме. Она чувствует тяжелую атмосферу смерти и будто бы… наказания.
- Ты тут не одна?
- О, нас тут много немало погребенных заживо.
Кэтрин Пирс смеется – натянуто и очень горько. Деймон с Бонни чувствуют эту горечь, оседающую на каждой идеально чистой поверхности дома. Горечью дом пропитан. Остаются невысказанными множество вопросов, потому что снаружи слышится звук подъезжающей машины и голоса.
***
Камаро тяжело проседает, проезжая без трассы по лесу.
- Я все еще считаю, что смерть не пошла на пользу твоим мозгам, - цедит Дерек, совершенно точно убежденный, что мимо указателя «Заповедник Бейкон-Хиллс» они проезжают уже третий раз.
- Да говорю же тебе, там был наш дом, - огрызется Питер, напряженно вглядываясь в пейзажи за окном. – Такой же, как до пожара. Дом, в котором ты вырос, - давит Хейл на племянника, отчаянно силясь узнать в окружающем их лесе намек на то место, где он видел родной особняк.
- По-моему, тебе просто следует завязать с виски и всей этой сверхъестественной… Черт! – камаро, не выдержав путешествий по лесу, глохнет.
Дерек выходит из машины, мысленно проклиная Питера и заодно себя за то, что поверил россказням дядюшки и позволил вытащить себя в такую даль.
- Эй, Дерек.
- Чего еще? – недовольно бросает Хейл, едва успев поднять капот.
Питер молча кивает ему за спину.
Обернувшись, Дерек не сдерживает тихого «охренеть». Неподалеку от них, на огромной поляне в окружении массивных деревьев стоит дом – тот самый, в котором они оба росли. Точно такой же, каким он был в тот день, когда сгорел. Будто не было последних двенадцати лет.
- Я же говорил, - не может сдержаться Питер и, проходя мимо племянника в сторону дома, задевает того плечом.
- Странно все это, - замечает Дерек, идя следом.
Он уверен, что, когда машина заглохла, дома заметно не было.
Оборотни ненадолго замирают перед домом, прислушиваясь к себе. Волчьи инстинкты не говорят об опасности, не чувствуется ни подозрительных запахов, ни звуков, будто это действительно их родной дом, только пустующий, как никогда.
Все это похоже на какую-то очень дерьмовую шутку. Будто злая издевка над оставшимися носителями фамилии Хейл – дом, в котором погибла вся их семья.
- Если это проделки гребаных банши или лисиц, клянусь, - им же хуже, - обещает сквозь зубы Питер, поднимаясь по лестнице на крыльцо.
Где-то в сердце, которое, вопреки расхожему мнению, у оборотня есть, болезненно щемят воспоминания. Воспоминания хочется выдрать из клетки как те, что забрала Талия, выдрать и вышвырнуть, чтобы не иметь никаких слабостей, но Питер не может. Потому что семья – это стая, и никуда не деться от этого, не обманешься волка внутри, который скалиться на каждого, кто покушается на семью. Даже если это сам Питер.
Дерек заходит первым, толкнув легко поддавшуюся дверь плечом.
Стоит ему переступить порог, со второго этажа начинают доноситься голоса – два женских и один мужской, спорящих между собой.
С улицы их не слышно.
Волк внутри Дерека вдруг напрягается, почуяв запах крови, почуяв опасность и – едва уловимо – охотников. Откуда им бы здесь взяться, в самом сердце волчьей стаи, в обители семьи Хейлов?..
- У нас еще гости? – мужской голос, только что доказывающий что-то наверху, вдруг раздается слишком близко… будто бы прямо за спиной.
Сильные руки впечатывают Дерека в стену, и от удара виском об косяк перед глазами темнеет, и по комнате расплывается запах крови. Прежде, чем он успевает обратиться и вырваться из захвата, сзади слышится короткий волчий рык, и нападавшего оттаскивают.
- Вы, блять кто такие? – отброшенный Питером молодой парень быстро встает на ноги, и только что сломанная рука зарастает едва ли не быстрее, чем у волков.
Под красными, словно с разом лопнувшими сосудами, глазами – сеточка вздувшихся вен, выдвинутые клыки длиннее, тоньше и явно острее, чем у оборотней.
- Модифицированные оборотни – ты таких не видел раньше, правда?
Кейт Арджент, улыбаясь, стоит на внутреннем балконе второго этажа.
Дерек понимает, что запах охотников не просто едва уловимо ощущается. Охотниками здесь смердит.
И почему-то жарко становится, как на пожаре.

***

Кожа будто горит. Воображаемое пламя ласково лижет тело, целует, будто любовник, и под прикосновениями тут же расцветают ожоги, волдыри и боль-боль-боль… Ожидание смерти затягивается на чертову тысячу мгновений, и в тот момент, когда кажется, что она вот-вот придет – становится легче. А потом снова пламя целует, и жар доходит будто бы прямо до костей.

- Лидия?..

Помоги мне, Лидия.

- Ты в порядке?

Помоги.

- Что?

Лидия удивленно смотрит на сидящего рядом Стайлза, совершенно не понимая, как он оказался посреди пожара. В совершенно целой одежде и с нахмуренными бровями. Живой, обычный Стайлз. Кому же тогда так больно и горячо? Кому нужна помощь?..

Голова раскалывает, и в висках стучит. Хочется зажать себе уши руками и закричать, чтобы не слышать этого навязчивого вкрадчивого шепота: «помоги мне, Лидия, помоги».

- Я говорю, ты в порядке? – повторяется Стилински, наклоняясь к ее лицу. – У тебя вроде температура.

Прохладная ладонь прижимается ко лбу, убирая рыжие пряди, и становится чуточку легче. Лидия благодарно прижимается к его руке в ответ, не желая расставаться с кратковременным облегчением.

Огонь целует лицо, и кожа должно слезать с обугленных костей.

Лицо Лидии в полном порядке, она красива, хотя и слегка бледна.

- С тобой точно все в порядке? – у Стайлза пытливый взгляд.

Лидии хочется разгладить морщинки у него на лбу и заставить его улыбнуться.

- Ну, уж взрывать участки я точно не начну. –

Стилински шутку не оценивает.

- Давай-ка лучше я отвезу тебя домой, выглядишь неважно.

Да, домой – это было бы хорошо. Дома работает кондиционер, и можно врубить музыку в наушниках так, чтобы не слышать стука собственного сердца, и уж тем более голосов. Дома можно лежать в постели и палится на потолок, не в состоянии уснуть, как и в предыдущие три дня. Дома можно не пытаться сосредоточиться на разговорах вокруг, дома некому заметить, что она отстранена, задумчива.

Дома никто не заметит, что она горит.

«Лидия, помоги…».

- У тебя тренировка, - вяло сопротивляется Мартин.

- В другой раз потренируюсь сидеть на скамейке запасных, пошли.

Он привычно открывает ей дверь, кладет ее сумку на заднее сиденье и включает в магнитоле ее любимый трек. Ничего не говорит. Он вообще стал гораздо сдержаннее, особенно с ней, после всего, что было. Словно боится, что любая тема может перейти на плохие воспоминания. Вроде: «А как тебе последняя игра? Круто было!» и «Да, так же круто, как тогда, когда ты чуть не убил полгорода и держал меня в подвале, заставляя сходить с ума от страха и ужаса».

Конечно, Лидия так не думает. И Стайлза не винит.

Так думает Стилински. И винит себя больше всех.

Старенький джип бодро катит по дороге. Лидия смотрит в окно на размазывающийся от скорости лес, и вдруг видит пожар.

«Помоги…».

- Стайлз! Стайлз, остановись!

Он испуганно давит на тормоза, а через секунду Лидии уже нет в машине. Она стоит на окраине леса, зажмурившись, и пытается сосредоточиться на своих ощущениях.

- Эй, ты куда?

Она не слушает.

Стилински матерится сквозь зубы, пристраивает наспех джип на обочине и бежит в лес вслед за внезапно рванувшей в чащу Лидией.

Он едва успевает за ней, умудрившись несколько раз упасть, и много раз спросить, что случилось. Она не отвечает, только идет вперед, словно ее что-то тянет, словно что-то крюком зацепилось за ребра и не дает пройти мимо. Тянет-тянет. К жару, к пламени, к голосу, который…

«Спаси меня, умоляю».

Она останавливается так резко, что Стайлз врезается ей в спину и едва не роняет их обоих.

- Ни хрееена себе, - тянет он, увидев причину остановки.

На большой поляне, явно специально вырубленной посреди леса, стоит огромный дом. С темной отделкой, он смотрится большим источником темноты, беспокойства и даже страха. Будто лесной зверь, которого никто не хочет повстречать в чаще. Или логово целой стаи…

- Я видела этот дом… на фото… это дом… Хейлов?.

Стилински почему-то уверен, что она права.
.
- Кажется, нам не надо туда идти, Лидия, - он хватает за руку уверенно пошедшую в сторону дома подругу.

Она тащит его за собой и через минуту уже тянет ручку на себя, и дверь поддается со зловещим скрипом. Из дома почему-то веет жаром и духотой. Стайлзу становится не по себе еще сильнее, чем снаружи, особенно, когда дверь начинает плавно закрываться, как только они заходят.

- Так обычно ужастики начинаются, а таких, как я, в ужастиках обычно убивают первыми, - шепотом произносит он, с трудом вглядываясь в смазанные темнотой очертания дома.

- Ты прав.

Из темноты на них смотрят ярко-голубые глаза.

Комната, полчаса назад казавшаяся нежилой и абсолютно пустой, кипит жизнью. Стайлз шепотом припирается с Питером, Лидия и Бонни кидают друг на друга напряженные взгляды, смутно чувствуя, что их что-то объединяет, Кэтрин и Кейт сидят по разным концам комнаты и демонстративно друг друга не замечают, Дерек, нахмурившись, наблюдает за тем, как Деймон, явно чувствуя себя, как дома, копается в баре.

- Что за отстой, даже виски хорошего нет, - бормочет Сальваторе.

- А знаешь, почему?

- Удиви меня, занудный волчара.

Стайлз фыркает, бросая на Дерека выразительный взгляд, в котором явно читается: «вот видишь, не только я так думаю».

- Это дом оборотней, а оборотни не пьянеют.

- Хреново вам, - с абсолютно искренней жалостью заключает Деймон, наливая себе в бокал виски на два пальца и устраиваясь прямо на столе.

- Заткнитесь, оба, - машет рукой Бонни.

Она все еще силится понять, что это за место, потому что смутно чувствует исходящую от некоторых энергию живых и слепую пустоту, зияющую рядом с Кэтрин и незнакомой девушкой, которая назвалась Кейт, но, по словам оборотня Питера, откликается так же на «подлую суку».
Дерек издает утробный рык в ответ на недовольство Беннет. Незнакомые люди, да еще и маленькие хрупкие девушки, указывают Хейлу, что ему делать в его собственном доме? Ей-богу, чтобы он еще раз связался с подростками…

- Ты поосторожнее со своими «ррр», она дофига крутая ведьма, - предупреждает Деймон, салютуя оборотню бокалом, а потом прибавляет уже гораздо тише, чтобы уловить можно было только сверхострым слухом: – А если еще раз рыкнешь на нее, то я самолично тебе хвост укорочу.

У Стилински нет сверхострого слуха, однако он беспардонно влезает в разговор, опережая Хейла:

- Я б посмотрел.

- Ты вообще кто? – брезгливо морщится Деймон, оглядывая худощавую фигуру с бледной кожей и выпирающими костями и бледное лицо со вздернутым носом и дерзким прищуром.

- Стайлз, - ухмыляется подросток и издевательски машет рукой.

- Ктооо? – имя дурацкое и подходит мальчишке, как нельзя лучше.

- Стайлз! – повысив голос, повторяет тот и не сдерживает совета: - ты бы к врачу сходил, древность, слух проверил.

- Заткнитесь, оба, - встает с пуфика молчащая до сих пор Лидия, сама того не заметив, повторяя фразу Бонни.

Она прижимает пальцы к вискам, пытаясь сосредоточиться.

Напряжение всех присутствующих, несмотря на шуточные перебранки Стилински со всеми, кто готов с ним разговаривать, никуда не девается. Оно тяжело повисает в воздухе смутными предчувствиями, незаданными вопросами, не полученными ответами. Напряжение растет и занимает всю комнату, словно увеличивающийся воздушный шар. Рано или поздно ему станет слишком тесно, и он с оглушительным хлопком лопнет.

Напряжение мешает Лидии понять. Почему так жарко?.. Кого нужно спасти?.. Где они, черт возьми?..

- Сколько тебе уже там натикало? Восемьсот? – свистящим шепотом уточняет Стайлз.

- Стайлз, завали уже в самом деле, - морщится Дерек, мрачно поглядывая на входную дверь, словно надеясь, что появится кто-то еще, и появится шанс выбраться наружу.

И оборотни, и вампир уже не раз пытались выйти через окна, двери, подвал, балкон – дом не выпускает их. Держит цепко, как на привязи. Дерек чувствует себя дворовой собачкой. И он ни черта не понимает.

- Ты вообще не возмущайся, как вы могли скрывать от нас, что вампиры существуют?! – Стайлз возмущенно тыкает Хейла острым локтем и неуемно ерзает.

- Ты бы дал мне спокойно жить?

- Возможно, Хмуроволк.

- Да, конечно, по тебе за километр видно, что у тебя шило в заднице, - комментирует Деймон, заливаясь очередным бокалом виски.

- А ты почему вообще среди белого дня в гробу не спишь?

- Стайлз!

***

Кейт покидает комнату незаметно, будто ее здесь и не было. На ее уход никто не обращает внимания – большую часть времени она, в отличие от Кэтрин, молчит и решению проблемы никак не способствует. На мелькнувшие в дверном проеме светлые волосы обращает внимание только Деймон.

- У вас тут есть уборная? – интересуется он у Питера, который нравится ему больше всех из незнакомцев, хотя бы потому, что не отстает в количестве принятого на грудь

- Вау, ты можешь писать?

Оборотни и рыжая красавица синхронно закатывают глаза. Деймон всерьез подумывает о том, чтобы начать восхищаться ими за то, что они все еще не убили говорливого дрища.

Питер кивает и машет рукой в сторону лестницы.

Деймону, в общем-то, сложившийся расклад кажется не самым плохим. Когда неожиданно застреваешь между жизнью и смертью, взявшись со злючкой Беннет за ручки, оказаться в хорошем доме со старой знакомой и парочкой новых, а при нужной доли алкоголя, еще и интересных собеседников – это не худший вариант.

Есть, пожалуй, только один очень напрягающий Сальваторе момент.

- Что это за херня?

Он зажимает Кейт в каком-то темном коридоре, так и не добравшись до ванной комнаты. Она шипит от боли в стиснутых его пальцами запястьях и слабо дергается, пытаясь вырваться.

Ее красивое лицо непозволительно близко к его, и невольно вспоминается, как она улыбалась, смеялась, стонала под ним, умоляла не останавливаться, впиваясь в спину ногтями. Сейчас она старше, и в лице больше жестокости, чем тогда, однако глаза прежние – с адским отблеском, с вызовом, даже в таком незавидном положении.

- Что. Это. За. Херня?!

Деймон придавливает ее к стене всем телом, сжимает руки до такой степени, что запястьях останутся фиолетовые браслеты синяков. Кейт кривится от боли и зло выплевывает ему в лицо:

- Это ад, Деймон! Наш с тобой, персональный. За то, что сожгли маленьких волчат.

- Откуда это?

- Собака укусила.

- Хочешь спалить псарню?

Жадные губы и гортанный стон.

Пожар. Дети кричат и горят.


Деймон разжимает руки.

Он может думать только об одном. Какого черта в это втянута Беннет? Это он убивал беременных женщин и поджигал дома, в которых заперты дети. Это он должен влачить свое наказание вместе с Кейт в доме, который они когда-то сожгли. Вместе с Кейт и Кэтрин…

- Какого черта здесь делает Кэтрин?

- У нее спроси, эта сучка с тех пор, как появилась, ни слова не сказала. Я ее имя узнала сегодня от тебя.

- Потому что я с такими дешевками, как ты, в принципе не разговариваю, - цедит, как всегда, чрезвычайно вовремя, появившаяся в конце коридора Пирс. – И вы бы потише. Тут у всех, кому не лень, сверхспособности слышать вашу грязную болтовню.

Кейт, уходя, как будто даже сочувствующе прикасается к руке Деймона.

Тот перебарывает в себе желание свернуть охотнице шею. В конце концов, как сообщили более давние заключенные дома, умереть здесь невозможно.

Или стоит попробовать?..

***
Вернувшись в гостиную на первом этаже, Деймон обнаруживает всех, кроме рыженькой девушки с огромными глазищами и слегка заторможенными реакциями.

Бонни тихонько разговаривает о чем-то с Питером.

Деймон уже собирается спросить, куда делать местная красотка, но его опережает Кэтрин:

- А где ваша рыжая?

- Тебя ебет? – тут же скалится мальчишка с чудным именем Стайлз.

Сальваторе на всякий случай для себя отмечает: постоянно треплющийся ни о чем, совершающий слишком много движений на один промежуток времени, суетливый, неуклюжий мальчик становится собранным, жестким и довольно зло огрызается, стоит кому-то из чужаков заговорить о Лидии. Это может пригодится… Не зря же он о ней так печется.

Кэтрин выпускает клыки в его сторону, с удовольствием наблюдая, как юнец отшатывается от враз ставшего пугающим лица.

- Мальчик, ты мне не нравишься, - щурится Пирс.

- Он никому не нравится, - кивает вставший перед Стайлзом Дерек. – Зубы спрячь, а то выдернем.

Кэтрин просовывает между острыми клыками кончик языка и вызывающе облизывает губы. Одним быстрым движением оказывается запредельно близко к оборотню и, абсолютно не смущаясь, проводит ладошкой от шеи по груди и по животу вниз, к паху.

- А ты горячий.

Дерек перехватывает ее руку за запястье на уровне ремня.

Деймон подается вперед, намереваясь спасти бывшую от парочки переломов, но необходимость в этом отпадает, потому что по всему дому разносится протяжный, громкий крик.

Крик долбит по мыслям, в нем звучит паника и такой страх, что кровь стынет в жилах даже у вампиров. Не сговариваясь, все срываются к источнику уже оборвавшегося вопля.

Лидия сидит на полу, обхватив себя руками, и плачет, уткнувшись лицом в ладони, захлебывается слезами, с трудом дышит, рвано глотая ртом воздух. Стайлз кидается перед ней на колени, отводит пальцы от лица, заглядывает в перепуганные глаза, тихо шепчет что-то, только ей, так, чтобы даже сраные оборотни и вампиры не услышали.

- Что случилось? Лидия?..

Она прижимается к нему и хрипло шепчет:

- Там… Эллисон.

Лидии кажется, что пожар – внутри нее и вокруг. Огонь стелется по полу, и ноги жжет от каждого шага. Лидия вдруг понимает, кому нужна помощь, она понимает, кто горит.

Она видит Эллисон.

Эллисон стоит в конце коридора и не шевелится. Эллисон не призрак, не дух, не видение, Эллисон настоящая - можно потрогать.

Эллисон горит. Умоляет о помощи.

Душа, храбрая, светлая, чистая, не может найти покой.

Лидия кричит.

Она плачет у Стайлза на плече, вцепившись в ворот клетчатой рубашки, и не знает, что еще сказать, кроме того, что Эллисон здесь. Не знает, как сказать, что Эллисон горит и мучается, что это она привела их сюда, умоляя о помощи.

- Элиссон здесь давно, - вдруг тихо произносит Кейт. – Она попала сюда сразу же после своей смерти.

- Как и я.

Деймон окидывает до этого молчащую Пирс взглядом. Бонни хмурится и почему-то косится на Питера, который вообще предпочитает ни на кого не смотреть и думать о чем-то своем, сложив ладони замком на коленях.

Кейт и Кэтрин, уверенные, что заперты здесь, в доме, к сожжению которого были причастны, к смерти хозяев которого приложили руки, в качестве наказания – навечно остаться в этом месте, каждый день чувствовать жар пожара, слышать крики умирающих волков и людей.

Эллисон, так и не получившая покой после смерти, сходящая с ума в этом месте.

Хейлы, все еще не верящие, что они действительно заперты в ловушке, в какой-то злой западне жизни – заключенные в собственном доме.

Деймон и Бонни, которые вообще не должны находиться здесь, отчаянно надеющиеся выбраться.

Лидия, которой Банши не позволяет жить спокойно, пока Эллисон еще на этом свете.

И Стайлз.

Каждый пытается найти объяснение тому, что все один в один вечер оказались заперты в доме, которого до этого никогда на этом месте в лесу не было.

И никто не находит.

- Раз здесь заперты и живые, и мертвые, может быть, это чистилище? – Бонни ходит кругами по комнате.

Порядком всех раздражает, особенно Деймона, но есть что-то в движениях ведьмы и глубоком задумчивом голосе успокаивающее, дающее надежду. В конце концов, это же Беннет. Когда она не находила выход?..

- Меня жизнь много где побросала, Беннет, - тихо перебивает ее Кэтрин.

- Это – ад. Точно.

Улыбка кривит губы Пирс. Она расплачивается за себя сполна.

***

Дерек больше не может. Находится в комнате, где когда-то играл с сестрами, где когда-то по праздникам было много народу, где его держала на руках мать. Слышать, как все обсуждают, как выбраться. Чувствовать напряжение, до боли ощутимое, исходящее ото всех.

Он достает из кухонного шкафчика бутылку и наливает в бокал виски.

- Оборотни же не пьянеют? – голос у нее сладкий, до приторности, до удушья.

Она самая, как змея, красивая, изящная, грациозная, но опасная и омерзительная, ее бы накрутить на кулак и раздавить, вот только она сильна и проворна.

А еще она должна ответить на пару вопросов.

- Умереть нельзя, так, может, напиться можно, - пожимает плечами Хейл.

Оглядывает Кэтрин с ног до головы тем же самым взглядом, каким она ощупывала его не так давно в гостиной. Пирс не смущается, напротив – красуется перед оборотнем, сидя на столе, накручивает на палец длинный локон, покачивает туфлей на кончиках пальцев. Призывно улыбается.

- За что ты здесь? – он подходит к ней вплотную, упираясь руками в стол по бокам от нее.

Кэтрин выдыхает ему в губы.

Дерек кривится.

- А ты?

- Мимо проезжал, машина заглохла.

Кэтрин заливисто смеется.

А потом в какой-то момент из ее глаз пропадают искорки веселья, взгляд становится тяжелым, жестоким, и голос, растеряв игривость и сладость, звенит холодом и сталью.

- Это я дала наводку Арджент сжечь ваш особняк. Когда твоя семья горела, я вошла внутрь и забрала из комнаты твоей матери лунный камень, который когда-то твои родственники выменяли у Локвудов. Я слышала крики детей, видела, как пламя жрет их плоть. Я устроила это, потому что Талия ни за что бы не отдала мне камень просто так.

Дерек молчит. Почти не дышит. Под его пальцами жалобно трещит деревянный стол.

- Ты доволен?

Длинные пальцы обхватывают тонкую шею и силой сжимают, лишая воздуха. С губ срывается утробное урчание, глаза полыхают синевой, и Дерек за шею поднимает Кэтрин и держит над собой. Пирс безвольно открывает и закрывает рот, пытаясь вдохнуть, хрипит и силится убрать с себя чужие руки, но Хейл только сильнее надавливает, выпускает когти и царапает тонкую кожу.

Он разжимает ладонь, когда по щеке Пирс стекает первая слеза.

Она падает на пол, к его ногам, жадно хватает ртом воздух, прижимает к горлу руки и ненавидяще смотрит на него снизу вверх.

- Хочешь убить меня? Думаешь, я не пыталась? В этом чертовом доме я не могу умереть.

Дерек наклоняется к ее лицу.

- Хочешь, укушу тебя? Интересно, ты будешь мучиться, как все, несколько дней, сходя с ума от боли, а потом все пройдет, или укус никуда не денется?

- Проверим? – вызывающе хрипит Кэтрин, даже не вздрогнув.

Внутри все сжимается от одной мысли о такой пытке, как медленно умирать каждый день от укуса оборотня.

Дерек усмехается. Смотрит на нее с презрением и будто бы даже жалостью.

- Эй, - она кликает его, когда он уже почти выходит из комнаты.

Он замирает на мгновение, слушая.

- Я не хотела этого.

Кэтрин остается одна.

***
У Бонни нет сил.

Она чувствует их где-то глубоко внутри себя, однако ни слова, ни мысли, ни концентрация не могут вытащить силы со дна. Словно что-то мешает. Не пускает.

Свеча, едва зажегшись под ладонью ведьмы, гаснет, будто кем-то задутая.

- Не могу, черт.

Деймон смотрит на нее с сожалением, и, успокаивая, коротко проводит пальцами по ее руке. Ведьма слегка вздрагивает от прикосновения, а потом благодарно улыбается – едва заметно, уголками губ.

- Почему у тебя не получается? – мягко интересуется Питер.

Ему нравятся такие, как Бонни. Молодые, сильные, с потенциалом, которых еще нужно учить и которые сами уже немало умеют. В них чувствуется пламя. Они наглые, они смотрят с вызовом, они чертовски глупо никого не боятся. Такие, как Бонни и Лидия – восхитительные молодые красавицы с даром. Это слабость Питера.

Деймон чувствует это. Как никто. У него тоже были подобные слабости.

Он бросает на Хейла предупреждающий взгляд.

Тот лишь тонко улыбается. В своей жизни он повстречал достаточно вампиров, чтобы научиться их не бояться, чтобы усвоить – его укус смертелен для них.

- Здесь… - Бонни разводит руками, словно пытаясь пощупать воздух и понять, что здесь не так. - Слишком много помех.

- О, так это ведьма-радио?

- Заткнешься ты когда-нибудь или нет? – почти ласково спрашивает Деймон, слегка сдавливая Стайлзу шею сзади.

Бонни коротко усмехается.

- Слишком много мертвых… - внимательно смотрит на Лидию.

Лидию передергивает от пронизывающего, слишком-много знающего взгляда. Стайлз, скинув с себя руку Деймона, встает перед подругой. Бонни смотрит на него несколько секунд, а затем понимающе хмыкает.

- Пока колдовать я не смогу, мне нужно восстановить силы.

Когда Лидия выходит из комнаты, свеча перед ведьмой вспыхивает сама собой.

***
Стайлзу совершенно не нравятся все, с кем они здесь находятся.
Кейт и Кэтрин – в особенности, да даже сами Хейлы напрягают Стилински. Относительным везением можно считать, что здесь есть самая настоящая ведьма, которая, судя по всему, разбирается хоть в чем-то, и у нее есть реальный шанс их вытащить.

Лидия сходит с ума. Лидия переживает всю боль не упокоившийся души Эллисон.

Лидия заставляет себя подняться на второй этаж и без стука войти в комнату, которая, по словам Кейт, принадлежит Эллисон. Дерек говорит, что когда-то это была его комната.

Стайлзу кажется, что это занятная ирония. Лидия не видит ни какой иронии и просит его подождать снаружи.

Сперва Стайлз долго вслушивается в тишину комнаты, а потом слышит всхлипы. Эллисон рассказывает что-то, и ее голос глухой, будто она уткнулась в объятья Лидии, и та гладит ее по голове, обещая, что все наладится, что она найдет спокойствие.

Стайлз думает, какого это – трогать призрака. А потом слышит:

- Это проклятье на весь род Арджент за грехи Кейт.

Он вспоминает, что когда-то давно, когда вся эта сверхъестественная хрень только началась, он натыкался в книге на информацию о проклятье, которое может наложить перед смертью могущественное сверхъестественное создание – оборотень или вампир – на всех, кто причастен к его смерти. Если его смерть несправедлива, насильственна и жестока, то следующие поколения его убийц вместе с самими убийцами не найдут успокоения после смерти.

И будут заперты в одном месте, между смертью и жизнью навечно, вынужденные каждый день видеть напоминание о своем деянии.

Стайлз понимает, почему здесь, в темном и прохладном доме Хейлов так жарко.

Он горит.

- Когда-нибудь слышала о родовом проклятье? – он спрашивает у той единственной, кто наверняка сможет провести ритуал.

Бонни цепенеет, услышав вопрос. На ее лице отражается понимание.

- А ты откуда?..

- Наткнулся в свое время на пару интересных источников. Тебе не кажется, что это оно?

- Родовое проклятье – это… - Бонни стоит перед всеми и не может подобрать слова. - Когда совершается что-то ужасное. Например, несколько детей сгорают в доме по чьей-то вине. И если в этом задействовано сверхъестественное, то… души виновных не могут упокоиться. Они попадают в круг своей вины. Они могут упокоиться только тогда, когда их простят. Либо бог, либо те, кому они причинили боль своим проступком. Души после смерти попадают в место, где случилось проклятье.

В комнате повисает молчание. Каждый из присутствующих осмысливает для себя, что это значит. Есть ли у них шанс на прощение и спасение? Найдется ли их в душе место для благородства? Смогут ли простые слова найти такой искренний отклик в душе, чтобы забылось самое страшное, что было в жизни, - смерть всей семьи?..

- То есть, если бы не появились Хейлы, мы бы куковали здесь до скончания времен? – на всякий случай уточняет Кэтрин.

- Ну, это же ад, наказание за грехи, - Бонни пожимает плечами. Тот максимум информации, которым они владеют, - не самый лучший арсенал для подобных развлечений, но и оставаться здесь у Бонни нет нкиакого желания.

- Простите меня, дяденьки, пожалуйста, - Кэтрин складывает руки в молитвенном жесте и смотрит на Хейлов жалобными глазами.

- Удачно совпало, - фыркает Стайлз.

И надо было Лидии потащиться в лес именно сегодня.

- А почему мы не можем выйти? – интересуется Дерек, подаваясь вперед.

Пусть суки горят в аду. Ему плевать. Он просто не может здесь больше находится.

- Потому что место проклято. Вы должны либо простить их, либо обрести на вечные муки. Раз уж вы попали сюда. Тогда вы сможете выйти.

***
Кэтрин поджидает его на балконе. Она знает, что он придет. Она не собирается его умолять или просить, нет. За все время, проведенное здесь, она уже смирилась с тем, что это не закончится.

Не закончатся ночные кошмары и ежедневные видения, не закончатся крики, не уйдут Эллисон и Кейт Арджент.

Это – ее наказание. Оно заслуженно, Кэтрин знает. Она принимает его.

- Хочешь попросить прощения?

- Нет, хочу сказать, что ты не тот, кто должен миловать или казнить.

Она встает рядом с ним, упираясь локтями в перила балкона.

- Ты не чуть не лучше меня, Питер Хейл. Ты продал сестру.

Хейл пожимает плечами. Само равнодушие, и только ему одному известно, что грудную клетку сжимают тиски. Сколько раз он обвинял себя в этом? Сколько раз искал оправдания, и – не находил? Да, он продал сестру. Рассказал очаровательной незнакомке, где хранится в доме Лунный камень, повелся на сладкие слова, был молод и до наивного самоуверен. Подписал семье смертный приговор. Сам должен быть погибнуть. Однако он жив. А они – нет.

Питер Хейл не тот, кто должен миловать или казнить.

- Это была моя ошибка, - бросает он сквозь зубы.

Кэтрин подается вперед, прижимается к нему гибким телом.

- Вся моя жизнь – это побег от последствий одной ошибки, Питер. Уже почти четыреста лет.

- Ты мертва, Кэтрин.

Она смеется. Горько, больно и тяжело, и смех хрипом застревает в горле.

Она мертва. И так хочется почувствовать себя живой.

Питер целует ее жестко, грубо, болезненно, прикусывая губы, накручивая на кулак волосы, вдавливая в перила всем телом. Она чувствует себя живой?.. Напоследок - да.

Он отстраняется от нее, и тело разом лишается всего тепла, что было.

- Тебе не повредило бы гореть в аду. Нам обоим бы не повредило – и поэтому я прощаю тебя.

***
Бонни стоит в окружении зажженных свечей и тихо, нараспев, шепчет заклинание, заучивая. Слова простые, о прощении и милосердии, и от них в груди приятно тепло, и в кончиках пальцев покалывает. Так ощущается сила.

В простой чаше перед дней немного крови обоих Хейлов – для очищения проклятого места.

- Вы прощаете Деймона Сальваторе? – с замиранием сердца. Потому что если они его не прощают, не известно, сможет ли сама Бонни покинуть это место. Захочет ли она покинуть Деймона. Бонни пока не готова отвечать для себя на этот вопрос.

- Да пусть сдохнет здесь, - дружелюбно цедит Дерек.

- Я же не знал, что там будут дети, - рычит Деймон в ответ.

Хейл собирается сказать что-то еще. У него есть чертова сотня слов для того, кто поспособствовал смерти его близких, пусть даже и не зная чего-то. На его плечо опускается широкая ладонь, и он затыкается. В кои-то веки молча стоящий за спиной Стайлз прав. Лучше наконец-то отпустить это.

- Да, прощаю.

Питер только кивает.

- Вы прощаете Кэтрин Пирс?

- Прощаю.

Дерек сомневается прежде, чем сказать то же самое. Перед глазами встает лицо плачущей у него под ногами Пирс, говорящей о том, что она пыталась себя убить. Дерек не знает, есть ли цена всем жизням его семьи. Если есть, то Пирс ее заплатит – на том свете или на этом.

Он кивает.

- Вы прощаете Кейт Арджент?

Кейт улыбается, глядя на оборотней. Питер лишь тихо выдыхает ее помилование, а Дерек сперва сверяет тяжелым, проклинающим практически взглядом.

- Я сделаю это, но не ради тебя, а ради Эллисон.

- Прощаете ли вы Эллисон Арджент?

- Прощаем.

Заклинание срывается с губ Бонни по строчке, по слову, по букве, по вдоху, и каждым мгновением все вокруг ощущают, как слабеет сила дома. Как он становится будто вместо железного монолита обычным деревянным особняком. Как двери и окна перестают быть крепостью.

Так ощущается свобода.

Когда Бонни замолкает, все свечи разом гаснут.

- И что, теперь можно выйти?

- Не всем, только живым.

- А умершие?

- Они упокоятся.

Кейт, молча стоящая сзади всех, вдруг стремительно подходит к двери и почти бегом пытается выйти на улицу. Врезает в невидимую стену и бьет по ней, бьет кулаками, пинает ногами, рыдает и рычит, не в силах ничего исправить. И знает – час расплаты близок.

- Еще никто и никогда не избегал моего общества так отчаянно, - смеется Кэтрин.

И ей жаль саму себя настолько, что она готова опуститься на колени и разрыдаться. Но она улыбается. Она же Кэтрин Пирс, черт возьми. Она машет прощально Деймону и кивает Питеру. Оттаскивает от двери захлебывающуюся в истерике Кейт.

Эллисон выйти не пытается.

- Передавай папе и Скотту, что я их очень люблю, - тихонько просит она на ухо Лидию, обнимая подругу на прощание.

Банши рыдает и отпевает душу, которая скоро наконец-то упокоится.

- Прощай…

Стайлз, Лидия, Дерек и Питер выходят из дома один за другим, не почувствовав никакого сопротивления.

Солнце уже почти село, теперь только торчит из-за горизонта узкая полоска яркого света, окрашивающего лес вокруг в золотисто-алые цвета.

Лидия улыбается Бонни, вышедшей вслед за ними. Они могли бы славно подружится – ведьма и банши, если бы судьба распорядилась иначе.


Деймон некоторое время смотрит вперед, на стоящую на улицу злючку Беннет, на утопающий в красном пламени заката лес, а затем оглядывается внутрь дома - тот словно стал мрачнее и холоднее, когда гости его покинули. Деймону чудятся всполохи огня в его углах, чудятся крики погибающих в этом огне детей... это - его наказание. Остро, как никогда, Сальваторе ощущает, что рано или поздно за все наступает расплата.

- Хей, Сальваторе, долго мне тебя ждать? Нам еще выбираться из этого городишки, - Бонни ухмыляется и протягивает ему руку.

Деймон делает шаг вперед и чувствует сопротивление дома, не желающего отпускать своего узника. Он бьет невидимую стену кулаком, и его откидывает назад, как Кейт парой минут раньше.

Дом начинает полыхать. Деймон чувствует запах гари и жар, идущий от всех стен, заключающий его в кольце. Слышит надрывные крики обеих Арджент и Кэтрин.

- Деймон, - у Бонни глаза широко распахнутые, зеленые и бездонные.

Сальваторе видит только их. Видит так отчетливо, будто она стоит рядом, а не снаружи...

- Какого хрена, Беннет? Не глупи, - огонь продолжает наступать, а Деймону уже нечем дышать от смога, и копоть как будто оседает на небе.

Он чувствует, как холодные пальцы переплетаются с его. И снова - белая вспышка. С нее все началось, ею же все и заканчивается.

Дом рушится.

Когда впереди вечность, рано или поздно наваливается скука. Все опостылевает: краски тускнеют, люди надоедают. Даже жажда притупляется: сколько крови ни пей, приходит насыщение, но не удовлетворение. Начинаешь искать что-то неизведанное, свежее и яркое. Если я что-то и понял за века жизни, лучший способ разнообразить жизнь – переехать. Новое место, новые развлечения, новые люди. Веселье. Вампиров не тяготят привычки так, как смертных. Дело не в усиленных эмоциях, нет: вампиры могут себе позволить не задерживаться. Мы не привязываемся, мы свободны, а ресурсы не ограничены. В каждом месте есть что-то, чего не было в предыдущем. Это будоражит и активизирует, мир меняется.
Я побывал во многих странах: в Венгрии, Румынии, Франции, Германии, Штатах, Англии. Своя культура, местный колорит, но суть одна и та же. Когда люди смертны, они слишком зациклены на мелких проблемах. Не видят того, что творится под носом. Наивны и беспечны, отчего и страдают. Они ограничены. Прелесть бессмертия в накоплении знаний. На второй сотне лет не совершаешь те же ошибки, видишь, к чему приведет тот или иной поступок в объемной диаграмме, учишься выбирать меньшее из двух зол. Люди примитивны, поэтому их жизнь и прекрасна. Есть начало и конец – больше экспрессии и действий. Вампирам остаются рефлексия и унылое созерцание. Поэтому в большинстве своем мы скептики и циники, застаиваемся и протухаем в болоте векового опыта. Пропускаем веселье, если вовремя не двинемся по первому попавшемуся шоссе.
Дорога с пробегающими мимо указателями – как жизнь. Быстро, закономерно, не успеваешь опомниться. Чем выше скорость, тем быстрее бежишь в новый город, который наскучит почти так же быстро, как предыдущий. Но повсюду остаются друзья. А если повезет, еще и след в истории. Вампир может повлиять на любое мало-мальски значимое событие. Нужно всего лишь внушить, не моргнув глазом. Насколько просто сделать, настолько забавно наблюдать. Люди — марионетки, ими слишком легко управлять. И этим пресыщаешься куда быстрее, чем кажется сначала.
Как по мне, мрачность Румынии переоценена. Стокер переусердствовал с запугиванием обывателей историей о беспринципном вампире. Древний замок скорее одинок и заброшен, чем зловещ. И даже если Дракула там и жил, ему было невыносимо скучно. Закоченел бы от бессмысленно проведенного времени, даже с невестами. Замок массивен и неуклюж, а на фоне кровавого заката почти живописен. Никакого страха или замирания сердца. Миф для легковерных туристов. Стоит им только взглянуть на развалины, и сердца отбивают чечетку. Я лишь самодовольно ухмылялся, охотясь на них. Слишком просто. Путаные тропы, непроглядный туман. Всего лишь заброшенная пустошь без капли сверхъестественного. Идеальное место, чтобы побыть наедине с собой, подумать, куда двинуться дальше.
Будапешт захватывает своей суматохой. Детям рассказывают на ночь страшилки так часто, что к зрелости они перестают бояться. Инстинкт самосохранения отключается, когда зло воспринимается обыденно и привычно. Никаких визгов, ужаса в глазах и попыток сбежать. Венгры принимают смерть как само собой разумеющееся. Они еще более скучны, чем румынские туристы. Питаться можно по-разному, но вампиры по натуре охотники. Чем больше азарта, тем интереснее, а когда жертве все равно даже без внушения – пресно. Нет удовольствия, охота не приносит эмоций, которых жаждешь. Нет причины задерживаться, атмосфера города угнетает. Хочется новых красок.
Венеция – город-праздник. Дамы в пышных платьях пытаются впечатлить кавалеров, мужчины в камзолах расточают улыбки направо и налево. Все в масках. Ярко так, что режет глаза. Шумно настолько, что барабанные перепонки почти лопаются. Рот наполняет слюна, не сглотнуть, не поперхнувшись. Бал-маскарад – идеальное место для охоты. Немного шампанского, немного флирта, вампирский секс. И в тот момент, когда жертва наслаждается толчками внутри себя, впиться в шею, прокусить артерию, почувствовать, как мышцы сжимают напряженный член. Феерия. В голове взрываются фейерверки, эйфория щекочет нервы, хищник ликует. Я люблю Венецию, но дозированно. Иначе можно ослепнуть и оглохнуть от непрекращающегося гвалта. Слишком напыщенно и одиозно.
Немцы, наоборот, строги и грубы. К ним просто так не подступиться. Подозрительность во взглядах, резкость движений. Сломить сопротивление сложнее, но интереснее. Чем больше жертва избегает тебя, тем больше охотник внутри скалится. Внушение и погоня — чересчур просто. Притворяться человеком намного более захватывающе, чтобы потом сполна насладиться разгорающимися во взгляде искрами осознания случившегося. Прелесть немцев — в абсолютном доверии. Когда оборона рушится, а душа открывается, они уже не ждут подвоха, и тогда… На сером асфальте расползается багровое пятно крови. Экстаз. Люблю охотиться где-нибудь в предместье Мюнхена или Лейпцига. Почти городские жители с примесью сельских суеверий. Их кровь как нектар тысячелетней выдержки прокатывается по горлу, оставляя пряное послевкусие на языке.
Париж – самый убогий город из всех, в которых я был. Якобы город влюбленных на деле насквозь пропитан пафосом и банальностью. Любовь здесь превратилась в предмет заработка. Вычурно и помпезно настолько, что рябит в глазах. Все держатся за руки, с обожанием заглядывают друг другу в глаза, а мне блевать хочется. Слишком фальшиво и публично. Настоящие чувства глубоко внутри, ими живут, а не демонстрируют. Что может быть пошлее, чем покормить уток на Монмартре? Кривит от тех, кто называет это романтикой и близостью. Ложь и лицемерие. Я был здесь однажды и больше не возвращался. Никакого удовольствия от охоты. Мерзко, слащаво и уныло. Даже шарфы Hermes не спасают этот город от разложения. Прогнившее насквозь счастье, протухшая сказка о сбывшихся мечтах.
Что я понял за полтора века скитаний? Европа примитивна и скучна, другое дело Штаты. Пиршество разврата, рассадник преступности. Идеальное место для вампира. Клыки зудят, врезаются в десны. Губы кривит дьявольская усмешка. Прокусить шею и пить, сколько душе угодно. Хотя о чем это я? Душа есть у людей, у меня только потребности. И прямо сейчас на меня смотрит милая девчушка. Только щелкни пальцем, сама предложит свою вену. Для насыщения сгодится, но пока я относительно сыт.
Ни один город не сравнится с распущенностью Нового Орлеана. Кровь здесь проливается даже чаще, чем алкоголь. После заката жизнь входит совсем в другое русло. Опасное, темное, упоительное. Вампиры выходят из тени и пускаются во все тяжкие, не сдерживаемые запретами. Даже с ведьмами можно договориться. Они не вмешиваются, пока мы не переходим черту. У всех своя сверхъестественная жизнь. На любой улочке можно найти бар с парой-тройкой вампиров-завсегдатаев. Каждый об этом знает, но молчит. Кто-то боится, кто-то участвует, кто-то жаждет, чтобы его обратили. Была сексуальная брюнеточка, перед просьбой которой и я не смог устоять, но она мне быстро надоела. Слишком верная, чересчур надоедливая. Обратная сторона чувств до обращения. Кто же знал, что она будет буквально исполнять любую просьбу. Утомительно.
В Нью-Йорке проще. Город, который просыпается раньше, чем засыпает. Бешеный ритм жизни, который не замедлить не на секунду. Толпы людей, безразличных друг к другу. Подходящее место, чтобы затеряться. Побыть в одиночестве, зализать раны, найти то, что подходит тебе в данный момент. Стрип-клуб, гранж-бар, ресторан с видом на небоскребы. Ты не ограничен в выборе, можешь обладать всем. Вот только все – это ничего. Нигде меня не мучило одиночество так, как в Нью-Йорке. Если отключаешь человечность, нет места лучше. Никто и не заметит: ни пропажи людей, ни массовых смертей, ни эпидемий. Даже осторожность ни к чему, город-мечта для новообращенных и бесконтрольных. Никакого риска и гонки на выживание.
Но при прочих равных по-настоящему я люблю только Лондон. Город дождей, туманов и грусти. Он будто вечно в беспросветной депрессии, дышит меланхолией и истекает горечью. Все обыденно. Не хочется что-то делать, куда-то спешить. Только сидеть в каком-нибудь парке, слушать шепот пожухлой листвы, инстинктивно ежиться от порывов прохладного ветра и чувствовать прогорклую атмосферу статичности. Здесь ты будто замираешь. Сердце бьется медленнее, пульс не шкалит, люди живут как в замедленной съемке. Британия – это серость, унылость, совершенно ничего примечательного. И по какой-то непонятной мне иронии это родина одной из самых эксцентричных и ярких девушек в моей жизни. Беллатрикс. Одно ее имя как экзотический цветок среди пустыни.

Семидесятые были отвязными. Виски рекой, рок и никаких чувств. Отрывался без остановки, не задумываясь о завтрашнем дне, не оглядываясь назад. И это было здорово, но недолговечно. Хорошее приедается так же быстро, как и все остальное. И именно в этот момент нестерпимо хочется перемен. Хорошо быть вампиром: ни вопросов, ни сожалений. Прыгаешь в первую попавшуюся машину и сливаешься с дорогой. Всегда любил кабриолеты: ветер треплет волосы, дыхание перехватывает – свобода.
Логика проста: новое десятилетие – новый город, если, конечно, захочется в нем остаться. Если не захочется, поеду в следующий. Простая арифметика никогда не подводит.
Мимо проносятся деревья, дома, люди, хард бьет по ушам – мне нравится. Не сразу понимаю, что эмоции возвращаются. Лекси так старалась, а нужно было всего лишь посадить меня за руль. Какая ирония. Никто не может мной управлять, пока я сам этого не захочу.
Выжимаю до упора педаль газа, и через несколько часов в аэропорту черт знает какого города покупаю билет на ближайший самолет. Замкнутое пространство, молоденькие стюардессы, неограниченные возможности для флирта. Сплошное веселье.
- Лондон вас устроит? – Девушка мило улыбается и томно хлопает ресницами.
- Лондон так Лондон, - посылаю ответную улыбку, и она краснеет. – Сколько у нас осталось времени?
- Полчаса. – Она и не пытается играть в недотрогу – умница. Такие хороши в постели.
- Тогда не будем его терять.
Она смеется и протягивает билет.
- Через пять минут в туалете.
Губы кривит ухмылка. Девочка знает, чего хочет. Разве можно разочаровать.

Первая порция крови после многочасового воздержания восхитительна. Это не просто насыщение, нет: почти экстаз. Наслаждаешься вкусом, запахом страха жертвы. Эмоции обостряются, мышцы наливаются силой, инстинкты усиливаются. Убивать из прихоти упоительно. Никакого сопротивления, никаких предубеждений. Жертва и охотник, побеждает тот, кто сильнее. С клыков капает кровь. Запрокидываю голову и облизываю губы. Удовлетворение бьет по нервным окончаниям, закручиваясь возбуждением в паху. Жажда обладания включает все инстинкты.
- Кто ты? – девичий голос вырывает из эйфории.
Бросаю бесчувственное тело на землю, не глядя, и поворачиваюсь на голос. А она смелая. Не кричит, не ругается при виде парня с безумным взглядом и лицом, измазанном кровью. Или глупая. Стоит прямо, как палку проглотила, смотрит чуть брезгливо и почти надменно. Делаю пару шагов к ней – не двигается.
- Инстинкт самосохранения вообще не работает? Не боишься оказаться на месте той? - показываю в сторону предыдущей жертвы.
- Нет, - вздергивает подбородок, не отводит взгляд. – Ты вампир, - чуть заметно морщит нос, как будто грызуна под ногами увидела.
- А ты наблюдательная, - криво ухмыляюсь. Ну, и как ты разыграешь эту подачу, девочка?
- Мне нечего бояться, ты ниже по статусу крови.
А вот это удар под дых. Ниже? Ее? Я? Наглости ей не занимать, как и глупости. Оказываюсь рядом за долю секунды.
- Уверена? – выдыхаю в ее губы. – Или хочешь проверить?
Она снова кривится и отступает на шаг. Достает платок и пренебрежительно кидает мне.
- Прежде чем подходить так близко к приличной леди, приведи себя в порядок.
Меня сгибает гомерический смех. Похоже, она вправду считает себя неуязвимой. Настолько искренне, что хочется переубедить ее. Шаг за шагом, постепенно, прежде чем соблазнить. Наверняка крепкий орешек, тем увлекательнее. Давно не попадались серьезные соперницы.
- А то что? Засмотришь насмерть? – Смешок только накаляет напряжение. Она чуть пятится, но стоит на своем.
- У тебя нет палочки, а у меня есть. Ты не опаснее маггла.
Трогательная наивность, граничащая с глупостью. Но какой горящий взгляд! Сколько эмоций в глазах, того и гляди искры полетят. Киваю своим мыслям и развожу руки в стороны.
- Ну давай, удиви меня – ударь побольнее.
Она выхватывает из своего плаща эту палку и принимает настолько якобы грозную стойку, что смех сдержать не получается. В ее глазах вспыхивает злость, губы шевелятся. Резко сгибает пополам от боли в груди.
Это вообще что? Выточенная из дерева жалкая палочка способна на такое? Она ведь даже на треть полноценного кола не тянет. Где напряжение в теле, убивающий взгляд, длинные витиеватые фразы на латыни, в конце концов? Странная пародия на магию.
Жгучая боль разрывает грудную клетку. Чувствую, как кровь пропитывает рубашку. Она прилипает к телу, ветер холодит кожу. Упираюсь руками в колени, рана затягивается миллиметр за миллиметром. Выпрямляюсь, поднимаю взгляд, расстегиваю рубашку. Пуговицу за пуговицей с ухмылкой на лице.
Вижу, как у девчонки расширяются зрачки от удивления, приоткрывается рот, рука с палкой опускается. Девчонка ожидала чего угодно, но не самоисцеления. Она непонимающе таращится на мою голую грудь с пятнами крови.
- Я же… почти… пополам… разрезала тебя, - шокировано лепечет, облизывая вмиг пересохшие губы.
- А говорила, что сильнее меня, - победоносно усмехаюсь. Вижу, как привычное восприятие себя рушится. Потерянный взгляд, поникшие плечи, сгорбленная спина. Она раздавлена, и нет ничего лучше. Буквально слышу, с каким хрустом ломаются убеждения в ее голове. Что может быть восхитительнее? Ломать устоявшиеся стереотипы всегда весело.
Ее почти хочется обнять, погладить по голове, успокоить, чтобы потом впиться клыками в шею, показать, кто тут главный. Власть – наркотик, вызывающий привыкание с первого раза. От него невозможно отказаться, даже когда пресыщаешься эмоциями жертвы. Власти всегда мало, даже когда все равно. Она превращается в такой же инстинкт, как жажда.
- Беллатрикс Блэк, - твердый голос бесцеремонно выдергивает из мыслей.
- И что? – Как ты ответишь на это, крошка?
- Ты должен представиться, - горделиво вскидывает голову, снова прямая, будто кол проглотила. Я ей должен?
- Не думаю, - ухмылка кривит губы, взгляд скользит по ее фигуре. Ничего особенного. – Или хочешь познакомиться поближе?
Она уверенно кивает и демонстративно убирает свою деревяшку под плащ. Попытка сократить дистанцию?
- Насколько близко? – Оказываюсь рядом за долю секунды. Невесомо провожу рукой по ее спине. Вздрагивает и закусывает губу, но взгляд не отводит. В нем разгорается жажда новых ощущений, огонь перетекает из ее взгляда в мои вены. Искушает, но догадывается ли? Определенно знает, судя по тому, как встряхивает волосами и придвигается чуть ближе. Рисковая. Выдыхаю в приоткрытые губы, обвожу языком их контур, и она крупно вздрагивает.
- Так ты скажешь свое имя или мне его выдумать?
Передергиваю плечами. Мне все равно, но…
- А ты угадай.
Она прищуривается, склоняет голову набок и замирает на пару минут.
- Слишком много вариантов с учетом твоей европейской внешности.
- Брось, если легко, неинтересно. – Ухмыляюсь и щелкаю пальцами. Беллатрикс моргает и удивленно озирается по сторонам. Обо мне напоминают только ветер и примятая листва на земле. Обводит непонимающим взглядом парк еще раз, оглядывается, сжимает свою палку и испаряется. Приподнимаю бровь от изумления. Девчонка сложнее, чем кажется.
Но куда занимательнее другое – поверила или нет? Поняла, кто перед ней, или умело разыграла представление на пару персон? Я почти купился, но уж слишком бурно отреагировала. Ведьмы обычно по-другому ведут себя при встрече с вампиром. Совершенно иначе.

Обостренные чувства вампира одновременно дар и проклятие. Агония страсти распаляет, жалость к себе убивает. Боль, страх, мука усиливаются многократно, пронзают каждую клетку тела и терзают, терзают, терзают. Назойливой мухой бьют в висок до тех пор, пока не становится все равно. И тогда ты либо отключаешь эмоции, либо умираешь – третьего не дано. Я умираю. Растравляю самые глубокие раны, истязаю мозг самыми страшными воспоминаниями, заливаю отчаяние самым гадким пойлом. Сознательно топчу себя, уничтожаю, но для того, чтобы воскреснуть. После выжженной пустыни внутри жизнь наполняется неописуемо яркими красками: трава зеленее, кровь вкуснее, любовницы искушеннее. Если хочешь ощутить подлинное удовольствие, сначала придется упасть на самое дно. Именно за этим я всегда приезжаю в Британию.
Сдираешь в кровь локти и колени, поднимаешься и уже в который раз в порядке. Снова падаешь. Снова поднимаешься – цикл, который может длиться бесконечно. Я уже потерял счет времени, инстинкты притупились – сказывается голодание, – но неожиданно доносится запах крови. Свежая, только вытекшая из вены – чистая амброзия. Подумать я уже не успеваю, обоняние ведет меня по следу, охотник гонится за раненой дичью. Это выше меня, это природа, сущность, от которой даже при желании не скрыться.
Отключаю мысли, остаюсь во власти инстинктов. Раз уж удержаться не смог, не вижу смысла отказываться от удовольствия. Через пару минут я уже на месте. На опушке деревни неказистый дом. Из трубы валит дым, в окнах нет света, но виднеются разноцветные всполохи. Над крышей висит зеленый череп с выползающей изо рта змеей. Я бы посмеялся, если бы от него так не фонило магией. Конечно, не ахти какой специалист, но за полтора века научился отличать аллюзии от реального колдовства.
Здравый смысл вопит: «Вали отсюда!» Любопытство нашептывает: «Может, зайдешь?» Голод сводит с ума – слишком много крови. Десны чешутся, руки сами собой сжимаются в кулаки, капилляры в глазах лопаются. Нет, еще могу сдержаться, но стоит ли? Не похоже, чтобы угрожало что-то серьезное.
Затыкаю инстинкт самосохранения и захожу в дом. Первое, что доносится до ушей – сдавленный стон. Мысленно потираю руки в предвкушении и иду на звук. Доносится пара слов на исковерканной латыни, сдавленное шипение, и неожиданно громкий девичий смех режет по ушам. Вот это действительно необычно. В два шага оказываюсь у нужной комнаты и почти ахаю. Над взрослым мужчиной стоит девчушка из парка, тыкает в него своей деревяшкой и смеется. Вот только мужчине не до смеха: он напуган, обессилен и это запах его крови привел меня сюда. Становится совсем уж любопытно. Приваливаюсь к дверному косяку и складываю руки на груди.
- Что здесь происходит? – лениво проговариваю, растягивая слова. Девчонка дергается и поворачивается ко мне. Она явно не ожидала, что ей кто-то мог помешать. Злость и удивление во взгляде сменяет озадаченность, а за ней приходят узнавание и толика страха.
- Ты? – только и произносит, опуская палку. Похоже, мужчина ей больше не нужен. Пока, по крайней мере.
- Я, – передергиваю плечами. Мне почти интересно, что она скажет дальше. Но Беллатрикс молчит, только сверлит своими темными глазищами и шумно дышит.
- Что ты здесь делаешь?
Бросаю снисходительный взгляд и усмехаюсь. При всей необычности такая предсказуемая.
- Гулял. Слышу, кто-то развлекается, дай, думаю, зайду. А тут ты – прекрасная и опасная. – Улыбка получается самая что ни на есть обаятельная, но она не ведется. Щурится и рассматривает с головы до ног.
- Я могла бы убить тебя, - чуть подается вперед и сжимает свою палку.
- Ты уже пыталась, - наклоняю голову набок и наблюдаю за ее реакцией. Из нее можно слепить вполне занятную игрушку. – А чем он тебе не угодил? – киваю на лежащего на полу мужчину. Судя по ужасу в глазах, у него вся жизнь проносится перед глазами. Он снова стонет и поползет к стене. Видимо, мое присутствие придает ему сил.
- Он никто, мусор, а мусор нужно уничтожать, - убежденно выпаливает Беллатрикс, а меня кривит. Звучит, как заученный параграф из учебника. Либо воспитание, либо умелая манипуляция. И хоть в одержимых девушках есть свой шарм, куда увлекательнее вытащить фетиш на поверхность и перекроить его под себя.
- И почему же он мусор? – делаю пару шагов к ней. Беллатрикс чуть вздрагивает, но не отступает. Принимает вызов. Чего-чего, а отчаянной смелости ей не занимать.
- Потому что маггл. В его жилах не течет магия. Из-за таких, как он, нас, волшебников, сжигали на кострах. Это они должны бояться и прятаться, а не мы!
Огонь во взгляде, ветер в волосах, приоткрытые губы. И правда ведьма, сейчас же утащил бы в постель, но не спугнуть бы.
- И я не владею магией, тоже убьешь?
Облизывает губы, смотрит мне прямо в глаза.
- Нет, ты другое. Ты не волшебник, но и не маггл.
Ей любопытно, кто же я. Она не верит до конца в реальность того, что видела в парке. Или не хочет верить. А может, убедила себя, что ей все померещилось, а я обычный серийный убийца? Слышу эту неуверенность и жажду знания в ее словах, вижу во взгляде, ощущаю по запаху. Что ж…
Срываюсь с места, прежде чем она успеет пикнуть, и вгрызаюсь в горло мужчине. Ему в любом случае не жить, так почему бы не воспользоваться случаем – убить одним махом двух зайцев? Он уже еле живой: похоже, Беллатрикс его пытала, – кровь вязкая, загустевшая. Она забивает горло, никакого удовольствия. Только насыщение, которого и на пару часов не хватит. Чтоб его! С остервенением смыкаю челюсть и ловлю губами последний вздох, откидываю с пренебрежением труп и оборачиваюсь к Белле.
Не убежала. Стоит с открытым ртом – еле дышит. Поражена, испугана, обескуражена.
Сыто ухмыляюсь окровавленными губами. Тут и святой содрогнется, но вместо ожидаемого обморока она прижимает руки к своей груди и едва слышно шепчет:
- Ты вампир.
- Да неужели? – корчу умилительную рожицу, но с окровавленными губами она получается скорее жуткой.
- Ты вампир, - повторяет громче. Осознание накатывает волнами, она чуть дрожит.
- А ты самая интересная девушка в моей жизни, поздравляю. - Залихватски подмигиваю и вытираю губы тыльной стороной ладони. – Поужинаем?

По-прежнему бледна, но держится. Таращится так, будто я восьмое чудо света. Хотя, возможно, так и есть. Усмехаюсь. Борюсь с желанием забросить ее на плечо, все-таки это будет слишком. Обхватываю за поясницу и подмигиваю:
- Твоим способом или моим?
- А твоим – это как?
Все-таки мне ее немного жаль. Пытать кого-то – это запросто, увидеть вампира – страшно.
Через пару минут останавливаюсь рядом с нарочито маггловским, как она говорит, кафе и заталкиваю ее внутрь. Беллатрикс не возмущается, смотрит по сторонам и подозрительно молчит. Замечает, что все непривычно, морщится. Настолько напугана или…
- Что скажешь?
Щурится, сжимает кулаки так, что костяшки пальцев белеют. Зла, как черт.
- Можно подумать, у меня был выбор.
Запрокидываю голову и смеюсь. Девочка приходит в себя, выпускает когти понемногу. Подзываю официанта и заказываю виски.
- Ну, рассказывай. – Она вскидывается: ожидала чего-то другого. – Чем ты лучше их?
Она обводит взглядом среднестатистическое помещение. Ничего выдающегося. Таких мест уйма, но она не была ни в одном. И она знает, что я это знаю. Судорожно соображает, что сказать. Почти вижу, как крутятся шестеренки в ее мозгу.
- Для умной девочки ты слишком наивна, - бросаю нахально, сделав глоток виски.
- Ты нисколько не лучше меня, - почти выкрикивает и складывает руки на груди.
Лучшая защита – нападение. Твоя правда, Беллатрикс, но не с тем противником.
- Я разве так говорил? Я убиваю людей, крошка, - кровожадно ухмыляюсь и поднимаю стакан. Сердце пропускает пару ударов, она вжимается в стул и снова становится похожей на мертвеца. – Да успокойся. Если бы я хотел тебя съесть, не потащил бы сюда.
Чуть расслабляется, даже тянется за виски. Берет в руки стакан, воровато озирается и делает щедрый глоток. Зубы стучат о стекло, и я снова усмехаюсь. В полной мере понимаю поговорку «у страха глаза велики».
- Так говорят мои родители, так говорит Лорд Волдеморт, они не могут ошибаться, - уверенно говорит, кивая в такт словам.
Язык тела не врет. Она искренне верит, но на уровне подсознания сомневается. Традиционное воспитание, впитанные с молоком матери ценности. О, она бы подружилась со Стефаном.
- А если забыть об этом? Посмотри на них, - окидываю широким жестом зал, - чем они принципиально от тебя отличаются?
- Магией, - тут же выпаливает она. Глаза сверкают, ноздри раздуваются – амазонка в гневе.
- А кроме?
Беллатрикс хмурится. Отказывается признавать, что они такие же. Просто родились не в то время и не в том месте. Придвигаюсь к ней ближе, наклоняюсь к самому уху и шепчу:
- Я не осуждаю тебя, нет. Загляни себе в душу, познай собственную уникальность и прими ее. Тогда тебе не будет равных.
Дрожь прокатывается по ее телу, губы кривит полупьяная улыбка превосходства.
- Я лучше, потому что могу забрать их жизнь, и мне ничего за это не будет, - в голосе упоение и неприкрытое торжество.
Умница, девочка.
- И это означает… - мои руки скользят по ее спине, дразнят, намекают.
- Я замужем.
Только сейчас понимаю значение фразы «челюсть отвисла». Сказать, что я удивлен, – не сказать ничего. Ожидал какой угодно реакции, но не информации о браке. Сухо и по делу, совершенно без эмоций.
- И что? – единственное, что получается выдавить из себя.
- Ну, ты же секс предлагал. – Она поворачивается и смотрит спокойно, будто ей такие предложения каждый день делают.
- На самом деле думал кого-нибудь грохнуть, но если ты настаиваешь… - добавляю немного поволоки во взгляд. Ни к чему ей знать, насколько непредсказуемой может быть.
- О, - глаза округляются. Не сдерживаю усмешку, больно потешно выглядит.
На мгновение прижимаюсь к ней со спины. Беллатрикс вздрагивает и подается навстречу. С губ слетает вздох. Похоже, она и сама не успевает понять реакции тела, забавно.
- Пойдем, - утягиваю ее за собой, - развлечемся.

- Но я не могу, - выдергивает руку, изо всех сил упирается.
Как будто у нее есть выбор. Мои губы кривит ухмылка. Вероятно, получается плотоядно. Девчонка обращается в соляной столб, глаза навыкате, губы дрожат. Неужели я такой страшный?
- Почему? – выдыхаю и пытаюсь сделать выражение лица помягче.
Она чуть расслабляется, почти перестает трястись.
- Любая вылазка к магглам должна быть согласована с Лордом.
Приподнимаю в изумлении брови. И это она не более часа назад с таким азартом пытала человека? Что за…
- Кто этот твой Лорд, о котором твердишь не переставая?
- Наш лидер, - выпрямляется, вскидывает подбородок. Выглядит такой важной, что не выдерживаю и смеюсь. – Если ты что-то мне сделаешь, он найдет и убьет тебя, потому что я самая преданная его сторонница.
- Ты сама-то в это веришь? – Пытаюсь быть серьезным, но не получается. Столько пафоса и детской наивности.
Беллатрикс кивает.
Этот ее Лорд грамотно выбирает последователей. Молодая, амбициозная, не нюхавшая пороху. Наверняка знатного происхождения. Таким проще всего задурить голову и тянуть жилы до последнего, пока не станут ненужными. Глупая, глупая малышка.
- И что он мне сделает? Проткнет деревяшкой, которой вы машете направо и налево? – Усмехаюсь, наблюдая, как она обиженно поджимает губы. В глазах загораются уже привычные искры. Что ж, я готов к представлению.
- Он самый могущественный темный маг современности, - с благоговейным трепетом лепечет Беллатрикс, - намного сильнее меня. Он может повелевать стихиями, разговаривать со змеями, контролировать мысли и воспоминания. Потомок самого Слизерина!
Смотрю на нее исподлобья и не верю ушам. Она и вправду считает его выдающимся? Это же курам на смех!
Беру ее за руку и выволакиваю из кафе. Пахнет заварушкой, лишние свидетели нам ни к чему. Беллатрикс совершенно точно не понравится, что я сейчас скажу. Затаскиваю в первый попавшийся переулок и разворачиваюсь к ней.
- Там, откуда я приехал, среднестатистическая ведьма и не такое может, - передергиваю плечами. Выставляю руку вперед, только она открывает рот, чтобы возразить. – Дослушай, будь добра. Магия совершенно другая. Она плещется внутри ведьмы, чтобы сотворить что-то, не нужны глупые палки. Ведьмы черпают магию из земли, огня, воздуха, мира духов – чего угодно. И намного сильнее твоего неподражаемого Лорда.
- Неправда! – выкрикивает и делает молниеносный выпад. Не успеваю отреагировать, как в меня летит красный луч.
Падаю на землю и смеюсь до хрипоты. Не зря выволок ее из помещения, ой, не зря!
- Эмили могла одним взглядом заставить вампира корчиться на земле в муках, а ты только пятки щекочешь. Какая из тебя ведьма, - презрительно выплевываю.
В черных глазах полыхает разрушительное пламя. Похоже, больная мозоль. Медленно поднимает руку с палочкой и произносит непонятные слова на латыни. Отрывочные, исковерканные на британский лад, бессмысленные. Разноцветные лучи поражают разные части тела, но я продолжаю смеяться. Недавно питался, почти ничего не чувствую.
- Авада Кедавра, - зеленый луч слепит, а безумный смех оглушает. Не успев толком удивиться, я отрубаюсь.
Когда открываю глаза, Беллактрикс склоняется надо мной, довольно улыбаясь. Она подумала, что я мертв? Смешно. Самодовольство постепенно улетучивается, и приходит страх. Все-таки какая глупая.
- Я же говорил, ты не сможешь меня убить. Кстати, что это было?
- Убивающее заклятие, - побелевшими губами шепчет она, - третье непростительная. Билет в один конец до Азкабана. После него не выживают.
Ее удивление настолько ошеломительно и искренне, что ее жаль. Все сомнения, зыбкие надежды хрустят в жерновах правды. Она бессильна против меня, этому ее не учили. Она не знает, как себя дальше вести.
Вдруг она крепко хватает меня за руку, прижимается всем телом и почти кричит: «Авроры, они придут за мной!» Не понимаю, что она имеет в виду, но в нескольких шагах слышится хлопок, еще один и еще. Беллактрикс на грани истерики хнычет и причитает, что не может опозорить семью. Чертыхаюсь про себя и убегаю, пока еще есть возможность.

Снимаю номер в первом попавшемся мотеле и чуть не силой запихиваю туда Беллактрикс. У той зуб на зуб не попадает, но хорохорится, мол, ей нельзя, а если увидят.
Почти бросаю ее в убогое кресло, сую в руки бокал с чаем и сажусь напротив.
- Что это было?
Плечи опущены, смотрит затравленно. Явно хочет быть далеко отсюда, но выбирать не приходится.
- Спасибо, - недовольно, но вполне искренне бурчит под нос, - что спас от авроров.
- И все? – ухмыляюсь, скрещиваю руки на груди.
- И все, - огрызается и закусывает губу.
Так забавно наблюдать за ее душевными терзаниями между «должно» и «никогда ни за что не сделаю». Маленький котенок, царапающий каждого, кто гладит против шерсти. Инстинкт самосохранения никто не отменяет.
- Азкабан – это магическая тюрьма, а авроры борются с преступниками. – Беллатрикс говорит неохотно, почти обреченно. – Есть три непростительных заклятия, за использование которых не глядя бросают в одиночную камеру, - она ежится и тянется за пледом.
Пожимаю плечами и разжигаю камин.
- И твоя Авада – одно из них.
Согласно кивает и снова обхватывает кружку с горячим чаем.
- Тогда зачем ты его произнесла?
Она не поднимает глаз. Смотрит куда угодно, лишь бы не на меня.
- Вышла из себя, - еле шепчет она, сжимается в комок в кресле. Резко вскидывается, когда слышит мой смех. Более занятного существа я давно не встречал.
- Считаешь, что я должен тебе отомстить?
Она сглатывает, но поднимает взгляд. Подхожу все ближе и ближе – взгляд не отводит. Почти слышу в ее мозгу щелчок принятого решения. Беллактрикс кивает, откидывает в сторону плед и передергивает плечами. Делает шаг навстречу.
- Ты же замужем, - растягиваю слова, наслаждаясь ее смелой нерешительностью.
- Мне плевать на мужа, - выдыхает в мои губы.
- Скучно, - поворачиваю ее спиной к себе. Интереснее ощущения, а не плывущий взгляд. Ненароком соблазнить, случайно прикоснуться, невесомо раздеть. Насладиться запахом инстинкта, щекочущим нервы. Юная милая Беллатрикс, ты добровольно стала жертвой. Не в моих правилах отказываться от столь откровенных предложений.
Стою за ее спиной и вдыхаю аромат страха. Им веет за километр, но Беллатрикс трогательно делает вид, что ей плевать. Не понимает, не знает, отрицает очевидное. Пусть не замечает мелочей, но чувствует опасность. И пробирающее от макушки до кончиков пальцев вожделение. Сильнее сжимает ноги: держу пари, она течет. Наивная, глупая девчонка. Прекрасная в показной смелости.
Прочерчиваю ногтями дорожку по коже рук. Волоски встают дыбом, бегут мурашки. Она прерывисто вздыхает, грудь вздымается, пара локонов касаются моей груди. Борется. Сильная, но недостаточно, чтобы устоять передо мной. В воздухе разливается томление. Она хочет, я играю. Насколько далеко она позволит себе зайти?
Мои пальцы скользят по ее коже – вздрагивает. Чувствую, как зашкаливает пульс. Втягиваю воздух рядом с шеей и ловлю губами почти всхлип. Беллатрикс стоит ровно, не шелохнувшись, не отступает, но и не идет дальше. Так много запретов, столько принципов. Смешная девочка, вкусная во всех смыслах.
- Лорд… - срывается с приоткрытых губ. Ухмыляюсь.
- Ах да, обожаемый и почитаемый, - языком прохожусь по изгибу шеи, - любимый? – Всхлипывает, как загнанная зверушка. Попалась на горячем. – Ай-яй-яй, Беллатрикс, как не стыдно. – Нарочито прицокиваю. Трепещет.
Кажется, отпусти – и убежит, но только не она. Будет держаться до конца, подавлять инстинкты, испытывать нервы на прочность. Не того идола выбрала. Порочная, терпкая, решительная, пока слишком юная, чтобы осознать. Она станет преданным слугой и хорошим воином, игрушкой в руках умелого кукловода. Все это будет после, когда получу необходимое.
- Хочешь быть с ним всегда? Научиться вовремя отступать и подчиняться, но в нужные моменты очертя голову бросаться в бой? Без страха, сомнений и боли. Лучший соратник, подруга по жизни, ненасытная любовница – что еще может хотеть мужчина?
- Власть, - она шепчет, но в словах сквозит уверенность.
- Всего лишь умение манипулировать.
Убираю волосы на одну сторону, они рассыпаются тяжелой копной по груди. Волнистые, блестящие, мечта любой девушки. Короткий выдох, сердце сбивается с ритма. Волнуется: признает мою правоту или хочет большего? Мои губы едва ощутимо касаются кожи, но она вздрагивает. Предвкушение близости бьет по нервам сильнее оргазма. Предчувствие опасности и боязнь развязки заставляют ее замирать.
- Отпусти себя, - тихо шепчу на ухо, она едва ли слышит. – Тщательно сдерживаемые желания имеют свойство поглощать, и тогда становятся смыслом жизни.
Она откидывает голову мне на плечо, почти не осознавая этого. Провожу рукой по корсету, цепляю каждый крючок пальцем, и она выгибается. Наконец-то. Из груди вырывается хриплый стон. Молодец, девочка, не сдерживай темперамент, тебе понравится.
- Я могу научить тебя повелевать. Перед тобой будут преклоняться, тобой будут восхищаться.
Беллатрикс почти хнычет. Она боится признаться, насколько хочет этого. Не осмеливается и представить, мне же раз плюнуть. Вечность таит много секретов, но главный - сила и независимость, смелость быть собой вопреки всему.
- Я не могу, - дыхание срывается в стон.
- Можешь.
Ноги не держат ее, она оседает в моих руках, подчиняется, сама того не понимая. Слабая, но с сильной волей.
- Даже не понимаешь, от чего отказываешься. Я сделаю этот выбор за тебя.
Ее тело пробирает ток, я знаю. Ткань трещит по швам, ей это нравится. Мазохистка, хоть и не признается. Чувствует, что могу заставить, но это слишком просто. Не с ней – Беллатрикс сопротивляется. Аромат ее крови кружит голову, не позволяю жажде подчинить мысли инстинктам. Пока она не сломается, это не имеет смысла.
- Деймон, - мое имя растекается на языке вкусом выдержанного виски.
Барьеры рушатся один за другим, она почти обнажена. Разворачивается ко мне, ее руки сжимают мои плечи, мои – ее грудь. Округлая, упругая, почти идеальная.
- Позволь показать.
Беллатрикс разрешает. Впивается в губы шальным поцелуем, стонет и извивается. Раскрывается, бежит навстречу, спотыкаясь.
Моя девочка, только моя. Никакого Лорда, никакого стеснения. Моя, пока я этого хочу. А когда надоест… Перережу нитки, не моргнув глазом. Злость сделает ее одержимой и уязвимой одновременно. Сломанные марионетки превращаются в монстров и обязательно превосходят своих учителей. Беллатрикс ждет темное будущее. Ее собственное, но мной сотворенное. Спасибо Кэтрин, этим навыком я овладел в совершенстве.
Беллатрикс что-то бессвязно бормочет, но я не вслушиваюсь. Обычная предоргазменная абракадабра, сладкая для влюбленных, пустая для любовников. С каждым толчком кричит все громче. Глупая, не раздаривай эмоции тем, кому они не нужны.
Сердце стучит, как двигатель «Феррари». Она в паре движений от пропасти.
Падает, расправляет руки и разбивается о камни. Довольно улыбается, наслаждаясь ощущением целостности с кем-то. Девочка довольна, я пресыщен.
Охотник внутри облизывается, совсем скоро он потребует крови.

Она подскакивает и хватается за левое предплечье. Шипит, как ужаленная, и судорожно собирает с пола вещи.
- Что с тобой? – лениво приподнимаюсь на локте, наблюдаю за суматошными сборами.
- Лорд вызывает, - бросает через плечо, натягивая платье.
- А как ты поняла? – Мне и вправду интересно.
Показывает руку, на которой чернеет уродливая татуировка. Мерзкий череп со змеей. Вспоминаю, что над домой того человека был тот же знак.
- Ты же не хочешь сказать, что он связывается с тобой через эту гадость, - губы помимо воли презрительно кривятся.
- Это быстро и эффективно, - Беллатрикс натягивает чулки и не видит моего брезгливого выражения лица, - и почетно. – Выпрямляется и отбрасывает челку со лба.
- Тебя заклеймили, как животное, и ты гордишься? – Вслух это звучит даже абсурднее, чем в мыслях.
Беллатрикс напрягается, краснеет, хватается за свою палочку… и выдыхает.
- Я должна идти, - взмахивает палочкой, что-то шепчет и растворяется в воздухе. Определенно мне нравится их способ перемещения в пространстве.
Еще несколько минут смотрю на огонь, а потом начинаю одеваться. Не то чтобы я волновался, нет, скорее это любопытство. Почти не сомневался, что встречу ее в доме какого-нибудь очередного презренного маггла. Никогда не пойму, к чему идеология, если в конечном счете все сводится к «могу, поэтому сделаю». Лицемерие и тщеславие.
Найти нужный дом не составило особого труда. Над ним парила эта отвратительная метка, но кроме Беллатрикс внутри был кто-то еще.
- Развлекаемся, детишки?
Она бледнеет, как полотно, и оборачивается к другому, чтобы… Что?
- Авада Кедавра, - хладнокровно бросает второй.
Что за идиот, способов других, что ли, больше нет. Закатываю глаза и делаю шаг в сторону. Заклятие разбивается о стену. Белобрысый откровенно пялится, ничего не понимая. В секунду оказываюсь рядом и ломаю ему шею.
- Он мне не понравился, - отвечаю на испуганный взгляд Беллатрикс. – Эй, ты чего?
- Лорд наказал меня, а Джемисон должен был проследить, чтобы я все сделала как надо.
- Вот и замечательно. Нет свидетелей – идеально выполненное задание. В чем проблема?
Она ошарашенно смотрит на меня и опускает правую руку вместе с палочкой.
- Кстати, все забываю спросить: зачем тебе это штука?
Она переводит взгляд с меня на палочку и обратно. И совершенно неожиданно смеется. Да так заразительно, что не могу сдержать ответной улыбки.
- Без нее я почти маггл. Не лучше вот этого, - пинает бессознательного мужчину и кривится.
- Значит, ключ в никчемной деревяшке? – внимательно рассматриваю палочку. – Никогда бы не подумал, что магия бывает настолько разной. Так что тебе нужно сделать?
- Убить его, - Беллактрикс передергивает, - медленно и мучительно, чтобы он сам умолял о смерти.
- О, ну это просто, – потираю руки и ухмыляюсь, - сейчас мы его разбудим и начнем.
- Ты мне поможешь? – Черные глаза до краев полны удивления и… благодарности?
- Мучить людей – мое призвание, - игриво подмигиваю ей. – Водой окатить беднягу можешь или нужно поискать подручные средства?
- Агуаменти. – Из кончика палки хлещет вода, а я в который раз удивляюсь. Уж очень эта магия не похожу на ту, к которой привык.
Мужчина хрипит, кое-как разлепляет глаза и даже пытается приподняться. До чего люди бывают глупыми. Похоже, он из тех, кто до конца хватается за крохи жизни. Таких даже я уважаю – вот что значит торжество воли над телом.
Беллатрикс крупно вздрагивает. Так вот почему ее послали на это задание. Урок выживания номер раз: отключи человечность, чтобы убивать не моргнув глазом. Дается не всем и далеко не сразу.
- Послушай меня, - беру ее руку в свою. – Чтобы причинить боль, нужно по-настоящему этого захотеть. Без оглядки на пол, возраст и живучесть жертвы. Нужно забыть о том, что ты человек, закрыть чувства глубоко внутри. Только тогда у тебя получится.
Глаза как два провала на лице – взгляд абсолютно пустой. Идет как сомнамбула к мужчине, безразлично смотрит, и уже слова заклинания готовы сорваться с губ, когда я разворачиваю ее и прижимаю к себе.
- Прежде чем ты отрежешь все пути к отступлению, подумай, нужно ли тебе это.
- Тебе же нужно, - пожимает плечами и все так же смотрит в никуда.
- Эй, - ощутимо встряхиваю, - я не человек. Я питаюсь кровью, мне простительно. У меня вечность, чтобы осознать свои ошибки и раскаяться, у тебя – несколько десятилетий.
В глубине глаз загораются искры. Не понимаю, какие эмоции вызывают мои слова, но это уже что-то.
- Я уже сделала свой выбор, повернуть не получится. Либо я убью его, - она кивает на обреченного мужчину, - либо убьют меня.
- Так какого дьявола ты так лебезишь перед этим твоим Лордом? Готова убить за оскорбление его дражайшей персоны? – кричу, сильнее сжимая ее руки. Наверняка ей больно, но сейчас меня это мало интересует.
- Потому что он вправду самый могущественный темный маг современности. Я не могу это объяснить, просто он величественнее всех, кого я знаю, - ее взгляд затуманивается, губы изгибаются в мечтательной улыбке. Мне ни черта это не нравится, скорее даже…
Чувствую, что лечу к стене. Тело прошивает резкая боль, в руки и ноги впиваются деревянные колья. Временно распят и беспомощен, красота!
- Значит, это ты запудривал мозги без пяти минут миссис Лестрейндж? – елейный голос бьет по ушам, а понимание по голове.
Беллатрикс предложила себя не из благодарности, страха или долга, она хотела сделать последний самостоятельный выбор в жизни. Загнанная в тупик девочка. «Без пяти минут миссис» - даже звучит обреченно.
Перевожу на нее взгляд и хочется выцарапать этому извергу глаза. Нет, хирургически удалить, чтобы насладиться каждым вскриком боли. Методично надрезать глазные яблоки, удалять нервы, оргазмировать от каждой судороги. Я бы смог, еще как смог.
Беллактрикс прямая, как шпала, безучастная. Это как выключить эмоции… И следом приходит еще одно озарение. «Лорд умеет контролировать сознание».
- Хитро, не поспоришь, - рассматриваю недолорда с ног до головы, - но ничего особенного. Пожал бы плечами, да неудобно с кольями-то.
Этот недоносок смеется. Не понимаю, как он может вызывать что-то кроме брезгливости и отвращения.
- Мне нужна эта девочка, - оборачивается в сторону Беллатрикс и подает ей руку, - а ты мешаешь.
Она послушно подходит и встает рядом с ним. Глаза потухшие, уголки губ опущены – бесцветная.
- Отпусти, позволь стать счастливой, - нашептывает на ухо недоразумение, возомнившее себя змеем-искусителем.
- Забирай, мне не жалко, - с вызовом вздергиваю подбородок, - если это ее выбор. А если нет…
- Я хочу этого, Деймон. Я хочу быть с ним, - безвольная марионетка послушна прихоти кукловода.
- Слышишь, она сама хочет. Исчезни, - шипит недолорд, взмахивает своей палочкой, и колья врезаются глубже в тело.
Нашел чем удивить, дегенерат.
- Деймон, пожалуйста, - в глазах вспыхивают искры отчаяния, но тут же тухнут. Так быстро, что начинаю сомневаться, были ли. Почти уверен, что были. Почти.
- Разве джентльмен может отказать леди?
- Что ты знаешь о джентльменах, ублюдок? – сплевываю на пол.
Навскидку подсчитываю, сколько понадобится времени на то, чтобы вырвать колья, добраться до утырка и… И пока я думаю, в подбородок Беллатрикс упирается палочка. Если бы руки были свободны, можно было бы попытаться, а так…
- Я понять не могу, почему ты так сопротивляешься, она же тебе никто.
- Потому что когда-то и меня лишили выбора. – Отвлечь, заговорить, усыпить бдительность.
- Не ту рубашку купили или, может, брюки? – Свистящий смешок разлетается эхом по дому. Меня тошнит от этого недочеловека с повадками рептилии.
Злости хватает, чтобы оказаться рядом через пару секунд, откинуть Беллатрикс подальше и вгрызться в горло. Давно так не жаждал не крови, а именно убийства.
- Нет, - чувствую, как меня рвут обратно, - не смей!
- Почему? – знаю, насколько страшно сейчас выгляжу. Сине-красная сетка вен вокруг глаз, капающая со рта кровь, безумный взгляд.
- Он убьет меня! - Беллатрикс заламывает руки. На щеках румянец, локоны выбиваются из прически.
- Нет, если я убью его.
- Его нельзя убить, не сейчас. Он… он расколол душу на несколько частей и запечатал в предметы…
- С чего ты взяла? – Либо она бредит, либо я что-то пропустил в этой жизни. Такого не бывает. Это противоестественно даже по вампирским меркам.
- В школе я иногда гуляла по ночам и случайно подслушала его разговор с профессором, а потом… потом просто наблюдала. Он не догадывается, что я знаю. Хотя наверняка все-таки не знаю, но не хочу рисковать! – Беллатрикс отчаянно хватается за меня, как утопающий за последний, самый последний шанс выжить.
И я не стал спорить. По крайней мере, этот выбор она сделала сама.

«Елена улыбается во сне. Ворочается с боку на бок, то укутывается в одеяло, то отбрасывает его на пол. Наконец что-то неразборчиво бурчит и обнимает меня поперек груди. Такая беззащитная, неиспорченная, смелая. Иногда она напоминает мне Беллатрикс своим внутренним огнем. Вот только пламя той обжигало и испепеляло, граничило с безумием. А Елена… Елена – лучик света, который греет и заставляет улыбаться в самый пасмурный день. Спокойный огонь, умиротворяющий.
Беллатрикс была неукротимой стихией. Необузданной, дикой. Самая интересная девушка в моей жизни. Пока я не встретил Елену. И как бы она ни настаивала, что у нас не должно быть секретов друг от друга, этот я ей не расскажу. Не потому, что не поймет: потому что до сих пор вспоминаю. Беллатрикс Блэк останется моей неразгаданной тайной».
Закрываю толстую тетрадь и туго затягиваю шнуром. Многое бы отдал, чтобы посмотреть на лицо Стефана, зайди он сейчас в комнату. Деймон Сальваторе застигнут на месте преступления! Я и дневник – невообразимо, немыслимо, феерия! Плохим страшим братьям не положено разгружать мозг. Как же, мысли примитивные, чувства в одной плоскости.
Елена мурлычет что-то подозрительно похожее на «иди ко мне». Улыбаюсь и лезу с головой под одеяло.
Девушка, которая наплевала на все препятствия и угрозы. Девушка, с которой никогда не бывает скучно. Моя любимая девушка.

Пояснения для Спаффиков (о мире ДВ)
Вампир Деймон влюблен в девушку своего брата Елену, которая является двойником их общей с братом любви Кэтрин, которая является вампиром. Именно она обратила обоих братьев, уверив каждого в своей любви. Не смотря на то, что Елена встречается со Стефаном, ее отношение к Деймону неоднозначно, и вампир пытается всеми способами отбить Елену.
Пояснения для гостей (о мире Баффи)
Вампир Спайк, влюбленный в Истребительницу, отправляется в Африку и, после прохождения тяжелых испытаний, возвращает себе душу. Он надеется, что это поможет Баффи, с которой они до этого тайно встречались, полюбить его. Но после возвращения души Спайк начинает сходить с ума и долго не может прийти в себя. Близкие отношения с Баффи у них не возобновляются, но он продолжает помогать Истребительнице. В финале сериала Спайк погибает, помогая остановить Апокалипсис, в том числе и не без участия его души.
Ангел и Ангелус – один и тот же вампир.