Дэймон смотрит прямо на него, и либо он слишком много выпил, гораздо больше, чем следовало бы, либо он пытается сообщить Стефану нечто важное, когда говорит:
- Было бы намного легче просто написать плохой конец.

- Что на этой полке? – спрашивает она. Это коллекция художественной литературы, отставленная в сторону от Бронте и Диккенса, и это единственная полка, где книги стоят не в алфавитном порядке по авторам. Расставлены в беспорядке, от одного к другому. В линию к Куперу, П. К. Насту, Д. А. Сейверу.
- Это книги Дэймона, – говорит он.
Елена смеется.
- Дэймон читает романтическую литературу? – Она смотрит на вводящую в заблуждение обложку книги «Любовь словно кровь»
- Нет, – говорит Стефан, улыбаясь. – Он это пишет. Вот эти, – он кивает в сторону полки, чтобы подчеркнуть мысль, – написал Дэймон.
Елена смотрит на своего парня с удивлением, открыв рот.
- Они стоят в хронологическом порядке, – объясняет он.

Дэймон писал ему письма на протяжении всех лет, что Стефан был подростком. Письма из Вест-Пойнта о солнце, поднимающемся над Гудзоном, пристойном поведении девушек-северянок и о других кадетах. Он помнит, вместе с Дэймоном учился Джордж Армстронг Кастер. Дэймону тот не нравился.
Позже были письма с войны. Мимолетные впечатления от лагерной жизни, для которой Стефан был еще слишком молод. Описания сражений, которые окончились победой, и которые закончились кошмарным, ужасающим разгромом. Некоторые из тех писем – единственные описания очевидца битвы на горе Дирран*. У Стефана в учебнике истории есть перепечатка отрывка того письма, что написал ему Дэймон в 1862 году. Разъединенные члены семьи Сальваторе, должно быть, преподнесли письмо в дар.
Все книги Дэймона разные. Все написаны под различными псевдонимами, несут отпечаток десятилетия, когда он их писал, но все рассказывают о любви, чувстве вины и братьях, за исключением той, что он написал во Франции в 1942 году, которая была о любви, братьях и войне.
Он писал ее большей частью по ночам, склонившись над печатной машинкой военного корреспондента и с сигаретой в зубах, пока Стефан наблюдал за ним, лежа в их кровати. Он назвал эту книгу «Через грешную землю» – достаточно очевидная метафора для позиционной войны, и спустя половину столетия книга попала в список обязательных к чтению как один из военных мемуаров. На уроках английского Елена должна ее прочитать. Она снова читает эту книгу, когда Стефан рассказывает ей всю историю, и сюжет, который она раньше не понимала, на этот раз доводит ее до слез.
В шестидесятые Дэймон написал книгу, названную «Заброшенный переулок», о любви, чувстве вины и безудержном разрушении прошлого. В ней он предложил единственный способ с чем-то покончить – сжечь до основания.

Елена медленно и заинтересованно проводит пальцами по корешкам книг. Хотелось бы Стефану, чтобы она этого не делала.
Он не будет от нее ничего скрывать, но сама мысль, что она читает книги Дэймона, царапает его длинными зелеными когтями.
- О чем «Любовь словно кровь»?
- О том, что есть и во всех книгах Дэймона. Любовь. Смерть. Рок. Эту книгу он написал в Мексике. Она о мрачности реальности, полностью тебя подавляющей.

Стефан живет дальше. Он занимается разным делом: поступает в колледж, ходит в школу. Работает искусствоведом, биржевым маклером, разнорабочим.
Дэймон переписывает одну и ту же книгу большую часть двух столетий.

Елена наклоняет голову набок и говорит:
- Эти действия срабатывали? Потому что я на такое поведение не куплюсь. Как обычно, ты получаешь то, что хочешь, а остальные страдают.
Она еще не усвоила – это не способ справиться с Дэймоном.
Стефан не уверен, а хочет ли, чтобы Елена узнала, с какой легкостью она может заставить Дэймона сделать все, что она желает.

Ему нравилось смотреть, как Дэймон пишет. Это всегда было время, когда в своих рвении и досаде он казался практически человеком. Дэймон пользуется одноразовыми ручками, потому что у него есть привычка ломать их при наступлении творческого кризиса, оставляя на руках и бумаге чернильные пятна темных цветов.

Дэймон перехватывает Елену с принадлежащей Стефану копией книги «Любовь словно кровь».
- Не думала, что ты увлекаешься написанием в жанре фэнтези, – говорит она.
- Без обид, Елена, но ты не очень хорошо меня знаешь.
Она крепче сжимает книгу, написанную Дэймоном о Мексике, вечности и любящем Стефане. Прочитано больше половины.
- Я знаю тебя лучше, чем раньше.
Посередине книги заложена фотография, которую кто-то использовал как закладку. Мужчина за столом, на котором стоит пишущая машинка, с сигаретой в углу рта. Стол сделан из металла, утилитарный, а стены по виду сплошная голая штукатурка. На машинке трафаретными буквами написано «Собственность армии Соединенных Штатов». Фотография с оттенком сепии, стерлась по краям, и у Елены уходит много времени, чтобы понять, что это Дэймон. Он печатает, рукава его униформы закатаны до локтей. Сфотографировано с низкого угла, возможно, кем-то, кто присел на пол.
- Д. А. Сейвер, – читает она на обложке. – Сальваторе. Спаситель**. Умно.
Дэймон отвешивает легкий поклон, как всегда, подшучивая, несмотря на испытываемое неудобство. Елена читает его книги. «Стефан, должно быть, с ума сходит», – думает он. Эта мысль придает ему сил.
- Как твое второе имя? – спрашивает она.
Он улыбается:
- Анджело.
Елена смотрит, не мигая.
- Нет, – говорит он, – это правда.

В 1994 году, когда Стефан ушел от него в последний раз, Дэймон написал сборник коротких историй. Альтернативные сказки хорошо шли в том году, и в каждой из историй Дэймона девушка была монстром, а шипы вокруг замка разрывали прекрасного принца на части.

Елена звонит ему днем в субботу, чтобы, по сути дела, потребовать забрать ее из дома.
- Что угодно, – говорит она. – Абсолютно все. Давай поедем в «Гриль», сыграем в бильярд. Давай сядем на крышу школы и будем смотреть на звезды. Давай вломимся в публичную библиотеку и поиграем в нарды. Я должна выбраться из дома!
Стефан думает, что Дэймон бы с радостью вломился в любое общественное здание, чтобы развлечь Елену, и неважно, кого ему пришлось бы убить, чтобы удрать.
Стефан говорит:
- Давай начнем с ужина. Возможно, с экстравагантным десертом.
Они ужинают в единственном французском ресторане в их городке, и Елена заказывает шоколадное суфле, баварские абрикосы, грушу и шоколадные блинчики на десерт.
- Тебе придется катить меня домой, – предупреждает она, шутя лишь отчасти.
Стефан жадно смотрит, как она слизывает взбитые сливки с вилки, и отвечает:
- С радостью.
Они гуляют в кромешной темноте леса, и Елена подробно рассказывает истории о маньяках-убийцах, рыскающих за каждым деревом, которые она, Мэтт и Кэролайн рассказывали друг дружке. Теперь она смеется над темнотой, с той свободой, что приходит, когда твой парень – вампир. Смеется более мягко, когда он осторожно прижимает ее к дереву, чтобы целовать в течение долгих-долгих минут.
Позже они поднимаются по лестнице в его комнату, Елена скидывает обувь и забирается на его кровать, случайно отбросив сумочку в сторону. Оттуда выскальзывает книга и ударяется о пол, а когда Стефан наклоняется, чтобы поднять ее, то понимает – это «Заброшенный переулок». Написанный Дэймоном опус экзистенциального минимализма – легкое чтение, которое Елена носит с собой.
Что-то трепещет в его груди, что могло бы быть стуком сердца, но больше похоже на смех с оттенком безумия.
- Стефан? – зовет его Елена. – Все нормально?
Стефан грубо прочищает горло, с трудом подавляя смешок.
- Да, – говорит он. – Да, все отлично.
И тщательно прячет тоненькую книжку назад в сумочку, прежде чем присоединиться к своей девушке.

Пару лет Дэймон ничего не пишет, будучи теперь слишком занят второй частью своего дьявольского плана, но он наблюдает за Стефаном и Еленой, и у него дергаются пальцы. Он начинает делать пометки и наброски диалога на обратной стороне своего списка семей-основателей для книги о братьях, любви и секретах. О попытках жить дальше и придушенности прахом прошлого.
Потому что он никогда не пишет о вампирах, только если в метафорическом смысле (и совсем не пишет фэнтези, за исключением периода магического реализма, когда они со Стефаном остались в Мексике почти на пять лет), в этой книге Кэтрин – давно похороненная тайна, все еще разрушающая счастье младшего брата, представленная гробницей на старом кладбище, где растут розы. Дикие красные розы размером с тарелку.

Елена наблюдает за спором Дэймона и Стефана и в первый раз замечает, как они наклоняют плечи друг к другу.
Они разворачиваются, шагают туда-сюда и петляют. Стефан подходит ближе, когда доказывает свое мнение, Дэймон наворачивает круги словно ленивый хищник, которым он является внутри.
Но теперь она видит, как они поворачиваются лицом друг к другу, с небрежной легкостью вставая в боевую позицию. «Они так ссорились полтора столетия», – устало думает девушка.
Дэймон одерживает победу в споре тем же способом, что и во всех остальных спорах, – уходит, бросая через плечо колкость, что заставляет Стефана скрипеть зубами.
На секунду Стефан глядит так, словно собирается что-то выкрикнуть вслед, но он сдерживается и наблюдает, как Дэймон хватает с письменного стола потрепанный блокнот и неторопливо идет с ним по коридору.
«Любопытно», – думает Елена. И подходит, чтобы обнять Стефана, потому что давно прошло то время, когда он не разговаривал с ней о Дэймоне.

- Мне нужно одолжение, – говорит Стефан, заходя в библиотеку с заложенными за спину руками.
Дэймон прищуривается:
- Тебе? Сейчас?
У него не самое хорошее настроение. Час назад у него наступил серьезный творческий ступор, и он не знает, как двигаться дальше. Слишком рано идти в «Гриль-бар» и изводить Аларика Зольцмана, и сейчас он действительно не хочет привлекать внимание шерифа. Его ладони в пятнах крови и чернил после того, как он разломал ручку на острые пластиковые куски.
Ему действительно, на самом деле надо кого-нибудь убить.
- Тебе это понравится, – говорит Стефан и кладет перед братом на стол половину листа бумаги.
- Вряд ли, – но Дэймон берет бумагу и пялится на нее с пустым непониманием. Небольшой отрывок текста и линия внизу. Шрифт сливается так, что голова идет кругом, и он в сотый раз, хотя и впустую, проклинает изобретение клавиатуры. Он моргает, пока текст над линией сам собой не складывается в надпись «Подпись родителя/опекуна».
- Это еще что за чертовщина?
Стефан молча улыбается, и Дэймон начинает смеяться.
- Карточка для разрешения? – он с третьей попытки заканчивает предложение, смех так и прорывается из груди.
- Это просто так, – говорит Стефан. – Нам нужно разрешение на уроки полового воспитания.
Дэймон падает со стула. Человеку его возраста очень подходит задыхаться от хохота.
Слишком мало, а сто пятьдесят лет – слишком поздно. Он сомневается, что Стефан многое знал о сексе до Кэтрин. И затем, конечно же...
Он позволяет себе разразиться легким смехом и подтягивается обратно.
- Сам виноват, если я предъявил моральные возражения к твоему образованию, – говорит он.
Находит целую ручку и размашисто пишет на линии «Дэймон Сальваторе».
Он преследует Стефана шутками и насмешками и игнорирует всю иронию положения – давать кому-то разрешение учить его брата, что такое секс.

- Я могу задать один неловкий вопрос? – говорит Елена, нахмурившись.
Дэймон улыбается.
- Это должно быть неплохо.
- Кэтрин спала с вами обоими, да?
Улыбка Дэймона становится шире и превращается в шаловливую ухмылку, которая большую часть двух столетий заставляла хороших девочек следовать за ним в укромный уголок. Это тонкая и хрупкая маска, но немногие люди знают его достаточно хорошо, чтобы это видеть.
- О да, – говорит он.
Стефан закрывает глаза и кивает:
- Да.
- И она планировала вас обоих обратить?
Оба кивают. Дэймон делает гримасу и отпивает виски.
- Как, по ее мнению, все должно было получиться? Если только вы бы все покинули Мистик-Фоллс?
Стефан чувствует, как в его жилах холодеет кровь. Время тянется, комната кружится, и в голову приходит немыслимый вариант.
Дэймон с таким справляется гораздо лучше.
- Елена, – говорит он, – посмотри в зеркало. Ты действительно хочешь продолжать? – он приподнимает брови, ухитряясь одним и тем же выражением внушать мрачные ассоциации и вещи, которые полагается делать на простынях кровати.
Елена искоса окидывает Дэймона насмешливым взглядом и, кажется, переосмысливает свое решение.
- В твоих словах есть смысл, – говорит она. – Вопрос снят. – Девушка бросает быстрый взгляд на Стефана, на чьем лице его лучшее выражение человека, у которого все в порядке. – Пойду перезвоню Бонни, вернусь через минуту.
Она уходит и идет по коридору, кнопки ее телефона издают резкий электронный звук. Дэймон наклоняет голову, прислушиваясь к ее шагам. Он по-прежнему улыбается, на его лице маска веселья, надеваемая практически без усилий. В этом Стефан всегда ему завидовал.
Его брат с улыбкой поворачивается к нему, надеясь разделить шутку, и делает паузу. Наклоняется, изворачиваясь, чтобы заглянуть в лицо Стефану, пристально вглядываясь в его выражение.
- Ты серьезно? – недоверчиво спрашивает Дэймон.
На его лице откровенное изумление – Стефан много лет провел, учась отделять поведение Дэймона от истинных проявлений его эмоций.
- Что? – говорит он, выигрывая время. Он даже не уверен, что в самом деле подразумевал это.
На лице Дэймона написано отвращение.
- Для того, кто лгал о своей личности сто сорок пять лет, ты ужасный врун. Ты думал рассказать ей. Правду.
- Не знаю, Дэймон, – говорит тот. – Я не знаю, что думаю.

Дело не в том, что ей не нравится Стефан, не в том, что она не доверяет Елене. Не то чтобы у нее нет других причин для беспокойства под названием «Джереми», но иногда Дженна переживает, а знает ли Елена, что делает.
Потому что несмотря на то, что подростки думают о своих взрослых опекунах, но Дженна не глупа и видит, как Дэймон смотрит на ее племянницу и своего брата, и это не псевдоопекающая привязанность к нему, это не что иное, как простая ревность.
Она подумывает отвести племянницу в сторону и спросить об этом, но затем Дэймон как-то вечером поздно привозит Елену домой. Оба выглядят очень измотанными, и на крыльце они тихо и серьезно разговаривают в течение нескольких минут, стоя очень близко друг к другу.
Елена кажется разбитой и грустной, и, словно бы с большим удовольствием, только лишь прислоняется головой к обтянутому кожаной курткой плечу Дэймона.
«О нет, – думает Дженна. – Господи, нет».

Он заходит в библиотеку, чтобы прямо спросить Дэймона насчет Кэролайн, и видит на письменном столе молескиновый блокнот. Страницы измяты, а эластичный ремешок лежит свободно. Посередине засунута одноразовая ручка «Бик».
Он глядит на Дэймона, который лежит в кресле напротив с почти пустым стаканом виски. Глаза закрыты. Стефан молча тянется к обложке.
- Не надо, – говорит Дэймон, не двигаясь и не открывая глаз. – Никаких спойлеров.
- Что, – парирует Стефан, не трудясь скрывать своих намерений, – ты начал с конца?
Дэймон улыбается. Его глаза по-прежнему закрыты. Руки свободно болтаются, а все тело лениво расслаблено.
- Не будь смешным, – говорит он. – Ты же знаешь, я понятия не имею, что выйдет в конце, пока не дойду до этого момента.
Это правда. Он видел, как Дэймон неделями или месяцами застревал на последних двадцати страницах. Не понимал, написав всю книгу, как вывести своих персонажей из созданной им цикличной путаницы.
Стефан всегда находил, что это отлично обрисовывает проблемы Дэймона.

Дэймон меняет имя Елены на Рейчел, Стефана – на Крейга, себя называет Робертом, их город становится Мерриотой в штате Джорджия, и когда Крейг признается, что девушка в гробнице была также любовницей его старшего брата, а не только его собственной, Рейчел воспринимает это с практичным апломбом Елены.
Крейг говорит:
- Ответ на вопрос, который ты не задал, – да. Она хочет нас обоих. И она хочет, чтобы мы были вместе.
После признания своего парня в неясной метафоре инцеста Рейчел тяжело сглатывает ком в горле и говорит:
- Любовь не всегда приятна, Крейг. Иногда она тяжела, ужасна и причиняет боль, но это по-прежнему любовь. Любовь не всегда хороша.
«Нереалистично», – думает Дэймон. Но само звучание ему нравится.
- Я рассказал ей, – сообщает Крейг. – О нас.
Роберт отхлебывает виски из стакана. Роберт тот еще алкоголик.
- Это было быстро.
- Она заговорила об этом.
- Она пришла сюда с учебниками и формой чирлидерши и спросила: «Эй, Крейг, ты спишь со своим братом?» – Роберт использует сарказм так же, как Дэймон – как оружие и как щит.
Крейг улыбается с непробиваемым терпением Стефана.
- Она спросила о гробнице.
На это у Роберта нет ответа. Он рассказал ей самый большой их секрет, словно это был какой-то пустяк.
- У нее были кое-какие мысли, почему ты думаешь, что это твоя вина. – Роберт заметно вздрагивает. Если он еще сильнее сожмет стакан, то в будущем ему предстоит поездка в отделение неотложной помощи.
- Да неужели, – говорит он со всем возможным ехидством.
- Она говорит, родственники, те, что постарше, винят себя в том, что им неподвластно. И что я никогда этого не пойму.
Роберт смеется, будто что-то пытается вырваться из него наружу.
- Как проницательно. Ты всегда будешь моим младшим братом, независимо от того, разговариваем ли мы друг с другом или спим вместе. – Он качает головой. – «Любовь не всегда хороша». Ты ее не заслуживаешь.
Он поворачивается, чтобы уйти, и Крейг говорит:
- Мне не было стыдно, потому что ты мой брат.
Роберт застывает.
Медленно, чувствуя, как шаткая и необычайная сущность мгновения застывает вокруг него, словно иней со льдом, он поворачивается лицом к Крейгу, который не двигается. А по-прежнему стоит посреди комнаты с непроницаемым лицом.
- Мне было стыдно, потому что ты стал монстром. И я не смог тебя остановить. И я не смог от тебя отказаться.
Вслух Дэймон произносит:
- В конце концов ты это сделал.
Все его книги – это репетиции разговоров, которые никогда не произойдут.

После одного из известных и чересчур вежливых допросов на празднике Елена спрашивает:
- Почему тебе не нравится миссис Локвуд?
- Кто так сказал? – Стефан выглядит несколько оскорбленным, словно она только что обвинила его в невежливости по отношению к жене мэра, а он вскоре вызовет кого-то на дуэль. Елена твердо велит себе не посмеиваться.
- Да ладно, Стефан. Она тебе не нравится.
Он строит одну из своих гримас. У меня есть причины, но не самые приятные, и тебе не понравится, говорит это выражение.
Елена смотрит на своего парня своим лучшим суровым взглядом, и он смеется.
- Она пользуется розовым маслом, – говорит Стефан.
- А ты терпеть не можешь розы?
- Кэтрин всегда пользовалась розовым маслом, – он отмахивается, словно ничего такого в этом нет, делает глоток шампанского и лениво смотрит куда-то в сторону. Его рука в ее ладони напрягается с нечеловеческой силой и замирает.
«Вот как», – думает Елена, ничего не говоря. Она не знает точно, что на это сказать, но делает мысленную пометку держаться подальше от роз.
И припоминает, как Дэймон наклоняется к Кэрол Локвуд и своими чарами обводит ее вокруг пальца – таким же способом он очаровывает всех женщин в Совете Основателей, чтобы те доверяли ему. Ей становится интересно, а не задержал ли он дыхание, но ей кажется, на Дэймона было бы очень непохоже отказывать себе в такой муке.

- Я монстр, – говорит ему Стефан. – Я еще хуже, чем ты когда-либо был.
Он не знает, что имеет в виду, но именно такими выходят слова. Стефан не уверен, о чем точно говорит. О Елене или Эмбер Брэдли, или о том, как заставил Дэймона обратиться. Просто это что-то важное, стоящее на пути у пары вещей.
Кровать прогибается, когда Дэймон присаживается. Его колено рядом с ребрами брата образовывает сплошную линию, и этот контакт почти обжигает.
- Братец, это не правда, – говорит он мягким для Дэймона голосом.
Стефан смотрит на него, в темной комнате отчетливо видны линии фигуры и пронзительные глаза. Бессознательно он протягивает руку и кладет ее Дэймону на щеку, чувствуя, как его брат при прикосновении застывает, словно статуя.
Я думал, мы с этим закончили, хочет он сказать. «Когда я говорил, что не вернусь, я говорил серьезно».
Стефан думает, что Дэймон бы посмеялся, скажи он что-нибудь из этого вслух. Он смеялся, когда Стефан сказал это в первый раз.
Теперь Дэймон не смеется. Он делает вдох, колеблется. Стефан бы что угодно отдал, чтобы узнать, о чем брат сейчас, в этот момент, думает.
Возле двери раздается скрип обуви, и Елена говорит:
- Стефан? Дэймон? Есть кто-нибудь дома?
Ни один из них не слышал, как она отперла входную дверь, или как она вошла в коридор, или поднялась по лестнице. Это не очень хороший знак.
У Стефана уходит секунда, чтобы понять, на что именно похожа эта застывшая сценка. Он старается отрицать, что ухватывается за все большую ложь, рассказываемую Елене.
Дэймон за мгновение с удивлением подскакивает, и Стефан знает, его первое побуждение – броситься прочь с кровати, пересечь комнату быстрее, чем может отследить человеческий глаз, и случайно оказаться возле шкафа Стефана, словно совсем ничего не происходит. Обычное явление.
Но Дэймон был мастером уловок, даже когда они были молоды, а сейчас он очень стар, и все, что он делает – улыбается, поворачивает голову так, что ладонь Стефана опускается, и говорит:
- О, хорошо. Ты пришла отговаривать этого эмо. Моя смена закончилась.
При этих словах Елена закатывает глаза и печально улыбается, когда Дэймон неторопливо проходит мимо нее и спускается по лестнице. Но в ее глазах есть какое-то подозрение и небольшая догадка. «Елена не глупа, – устало думает Стефан. – И она читала книги Дэймона».

Дэймон лежит на спине в кровати Стефана и пялится на балки потолка.
Он думает о Елене, которая лежит здесь под весом Стефана, смотрит на него, возможно, бормочет что-нибудь банальное.
«Так нечестно», – ругается он. Он понятия не имеет, какова Елена в постели. Мысль заставляет его передернуться, и он отметает ее.
Они, наверно, сейчас в школе. Может быть. Какой сегодня день?
Он понятия не имеет.
Но все равно представляет их в школе. Елена притворяется, что слушает, пока на самом деле наблюдает за Стефаном. А тот действительно слушает очень внимательно, размышляя про себя об изменениях в американской системе образования.
Дэймон не преувеличивает, не просто валяет дурака или прикидывается им, когда говорит, что не может понять, зачем Стефану возвращаться в школу.
Стефан старше школ, старше самого здания. Честно говоря, Дэймон не знает, зачем его брат это делает. Почему появляется там каждый день и терпеливо следует указаниям людей, чьи прабабушки и прадедушки еще не родились, когда он научился читать и писать.
Ложь. Он это знает.
Вероятно, Стефан считает это частью обреченных поисков нормальной жизни. Почти наверняка он говорит это себе. Не поэтому.
Дэймон мог бы ему сказать. И сказал вообще-то.
- Ты не поэтому ли играешь в свою игру «Я – обычный старшеклассник»?
Может, он приехал сюда и сказал себе, что самое важное – притворяться нормальным. Ходить в школу, следовать правилам. Проводить время с Еленой.
Проводить с ней время, как сам Дэймон не может. Не будет.
Это часть его обаяния. Часть его роли.
Между ними новые отношения из разряда оттолкнуть-притянуть. Стефан выигрывает, когда доводит Елену до ее шкафчика и во время обеда сидит рядом. Дэймон выигрывает, когда убеждает ее прогулять денек, что время можно провести с большей пользой, чем просидеть его за партой.
Он не знает точно, когда победу одерживает Елена. Иногда так бывает почти наверняка. Когда она убеждает его пойти навстречу, а Стефана уступить. Дэймон думает, что она их объединяет.
И задается вопросом, что будет значить победа для них всех.

Она знает, что в тот день застукала их за чем-то. Они оба не хотели, чтобы она видела.
Дэймон не хотел, возможно, потому что ему нравится притворяться, должен притворяться, что ему все равно, независимо от того, что всю эту неделю Стефана душит тяжесть его вины. Но почему Стефан не хотел, чтобы она видела беспокойство Дэймона?
Елена не будет отрицать, что у нее есть свои подозрения.
Некоторые из его книг далеки от утонченности, как и сам Дэймон, и сколько из них она прочитала? Пять, шесть? Может, «Любовь словно кровь» рассказывает о подчинении реальности как метафоре принятия смерти, а может быть, вдохновением для «Заброшенного переулка» послужили, в основном, Кентский колледж, убийство Кеннеди и культ Чарли Мэнсона. И по правде, в книге «Через грешную землю» есть не что иное, как намек, подтекст и, по меньшей мере, три разновидности вины, но...
Елена вздыхает.
Она найдет Кэтрин и до смерти изобьет ее веткой.

Стефан довольно сидит на подоконнике у Елены дома и смотрит, как она занимается французским. Когда-то он провел довольно-таки много времени во Франции, и его французский достаточно хорош. У Дэймона лучше, но и у него неплох.
Он старается не выдавать этого, пока они разучивают диалог. Должно быть, с треском проваливается, потому что Елена строит гримасу – морщит нос, и похожа при этом на двенадцатилетнюю девчонку.
- Ты надо мной издеваешься, – обвиняет она.
Ничего подобного он не делает.
- Нет, – протестует Стефан.
- Нет, – соглашается она, – не издеваешься. Но мог бы. – Она окидывает его еще одним взглядом. Жаль, что ты считаешь меня такой доверчивой, говорит он.
- Ладно, – говорит Стефан, – может, я и говорю по-французски.
- Хмм. Я знаю. Ты был во Франции во время Второй Мировой.
Стефан делает вдох и колеблется. На минуту он забыл об ее теперешнем увлечении книгами Дэймона.
- Да, – признается он. – Я также был там с Лекси, в начале двадцатых годов.
Это удивительно, удивительно и грустно, как мало ранит ее имя. Как мысль о ней не пробуждает в нем должную бурлящую ярость, больше усталое и печальное сожаление. Вполне возможно, что нет ничего, чего бы он не простил Дэймону со временем.
Очень, очень важно, что Дэймон этого так и не понимает.
Я знаю, о чем ты думаешь, говорит что-то в уголках губ Елены.
Он думает, что она уже знает. Ту правду, которую ему надо утаить от Дэймона любой ценой. Она несколько месяцев пыталась ему объяснить.
«Я не пытаюсь спасти его, я пытаюсь спасти тебя! Ты понятия не имеешь, что это с тобой сделает! Стефан, пожалуйста!»
- Должно быть, было весело, – спокойно говорит Елена. Ее руки все так же спокойно держат учебник французского языка. – Двадцатые годы в Париже с Лекси.
- Да, – настолько же тихо отвечает Стефан. Он думает о прыжках голышом в фонтан Треви, мертвецком пьянстве от французского шампанского, когда Лекси смеялась с такой силой, что ей пришлось лечь на землю. И думает о Франции, когда был там с Дэймоном, спустя десятилетия. Уродливая, потрепанная войной страна. Они поселились в сельском доме, и он наблюдал, как Дэймон пишет «Через грешную землю» ночью на пишущей машинке военного корреспондента.
Елена по-прежнему наблюдает за ним. Она выглядит несколько разочарованной, когда он всего лишь говорит:
- Да, в Париже было весело.
И старается не думать о том, что она хотела от него услышать.

- Ты и правда думаешь, что сможешь и дальше сохранять эту видимость? Уверен, ты достаточно практиковался, но правда, сколько еще этот город будет покупаться на «братьев» Сальваторе?
Намек очень и очень ясен. Как, несомненно, это и должно было быть. Ответные поддевки Дэймона скрываются за нахлынувшей яростью и страхом.
Он не может дышать – в «Гриле» не хватает воздуха, и ему нужно выйти на улицу.
- Прошу прощения, – он справляется с собой. Джон Гилберт издевательски покачивает своим стаканом, и Дэймон горит желанием разорвать его на части. Болезненно идти с человеческой скоростью к двери, собирая в кулак всю силу воли, чтобы не переместиться – в спешке убраться отсюда быстрее, чем может человек.
Он проходит мимо столика, за которым сидит Елена и разговаривает с Бонни, Кэролайн и тем парнем-блондином, чье имя он так и не потрудился запомнить. Обеспокоенная Елена поворачивается, чтобы посмотреть на него. Когда он в последний раз проходил мимо, не отпустив комментария и даже не взглянув?
На улице, под расколотым небом, становится лучше лишь незначительно. Он уходит от уличных огней и освещенных окон скорее инстинктивно, чем запланировано, останавливается в переулке и впивается пальцами в кирпич. Прячась в тени.
Его первым инстинктом как вампира было пройти за Джоном до машины, медленно его убить, сделав из него кровавое месиво, и похоронить под склоном холма. Вампир-новичок не смог бы обуздать такое стремление. Но Дэймон уже давно не молод, и он никогда не злится, он сводит счеты. И Дэймон видит проблемы в этом непреодолимом желании.
Конечно, есть кольцо. Но с ним легко справиться. Абсолютно никто в Совете не поверит, что Джон просто исчез загадочным образом – факт. Но и с этой задачей он бы справился. Каким-то образом.
И есть Елена.
«Она поймет», – думает Дэймон, слегка прикасаясь головой к кирпичу и закрывая глаза. Ей даже не так уж нравится Джон. Но тогда получится, что он убьет обоих ее родителей. Он не знает, сколько еще знакомых Елена захочет похоронить, прежде чем она повернется к нему и скажет: «Хватит. Держись от меня подальше».
Как это произошло?
Раздается скрип обуви по тротуару в начале переулка, и Дэймон слишком быстро поворачивает голову, и он видит ее – силуэт на фоне вирджинийской ночи и уличных фонарей. Елена вглядывается в тень, где он должен быть, как она знает, но не видит его.
Елена последовала за ним.
Он безучастно и устало задумывается, зачем. Если бы у него были силы об этом думать, возможно, он бы и понял. «Плохо, что Стефана сегодня нет в «Мистик-Гриле», и он не видит, как его девушка выходит наружу за его братом, – думает Дэймон. – Может, это было бы забавно».
Но и эта мысль притупляется. Он не флиртует с Еленой только лишь для того, чтобы позлить Стефана, больше нет. Мысленно он может себе в этом признаться.
- Дэймон? – вопросительно зовет она. Тот удивляется, что теперь, когда Елена знает обо всем, что может скрываться в тени, она осмеливается осторожно шагнуть за границу света.
- Я здесь, – отвечает он, большей частью для того, чтобы посмотреть, что она теперь сделает.
Девушка делает еще один шаг и останавливается. Ждет, когда глаза привыкнут.
- Что... все нормально? – спрашивает Елена, медленно придвигаясь. Теперь она практически видит его. Контуры его куртки, блеск глаз в темноте.
На мгновение он ощущает стремление, которое, должно быть, испытывал Стефан, головокружительное желание рассказать ей. Рассказать ей все. Выложить ей всю историю и просить, чтобы она судила. Он делает мысленную пометку не извиняться перед Стефаном.
- Дэймон? – Елена делает еще один, отчасти осторожный шаг. Теперь она, зная, где он стоит, с уверенностью протягивает руку и кладет ему на плечо.
Он вздыхает и всем телом прислоняется к стене. Он хочет притянуть эту девушку ближе. Хочет сказать ей убегать. Он так устал от этого. Его психопатические грани стерлись до укоренившегося стремления быть великодушным. Воспитанию, полученному в раннем детстве, очень трудно сопротивляться.
- Тебя мама не учила, что нельзя идти за незнакомыми мужчинами по темноте? – Дэймон хотел, чтобы это было сарказмом, но получилось печально и устало. Он даже врать ей больше не может.
Она издает мягкий насмешливый звук.
- Какая из них? Та, которая выследила тебя и умоляла обратить ее в вампира? Может, сказываются плохие гены.
Он не особенно хотел напоминать об этом, но, наверно, к лучшему, что она не врет себе по его поводу. Так она, по крайней мере, постоянно знает, что именно он собой представляет.
- Кроме того, – говорит Елена, чуть с большей силой цепляясь за его куртку, – ты не незнакомец. И я не боюсь темноты. – Ее голос чуть дрожит. Ему становится интересно, о чем она, вероятно, могла бы думать. А затем Елена делает шаг ближе и поднимает к нему лицо.
Дэймон перестает дышать. Время застывает, лишь на несколько секунд, но он все отмечает. Как свободно падают ее волосы, как ее ладонь прижимается к его руке, а их колени соприкасаются, запах вербены из кулона, означающий, что происходящее – ее выбор, и только ее. Ее глаза почти полностью потемнели. На мгновение и вампир, и девушка совсем не двигаются, балансируя на краю чего-то огромного и страшного, и еще не слишком поздно отступить.
Совсем чуть-чуть Дэймон наклоняет вперед голову и ловит ее губы, мягко и нерешительно, а когда это, черт побери, он стал мягким и нерешительным? Свободной рукой Елена скользит по его груди под курткой снизу вверх, приоткрывает под его губами свои, и он пропал. Его чуткие и сильные руки держат ее лицо, пробегают по изгибу ее талии, под мягкой тяжестью волос. Он дотрагивается языком до ее зубов, и она вздыхает, обвивая руки вокруг его шеи. Он хочет провести пальцами по ее волосам. Хочет укусить. Хочет вечно оставаться в этом сплошном молчании.
Он мог бы раствориться в ней.

* – выдуманное событие Гражданской войны в США
** – фамилия «Saveur» созвучна с английским словом «saviour» – спаситель, фамилия «Сальваторе» в переводе с итальянского также означает «спаситель»