Телефон выдаёт громкую трель. Номер не опознан, поэтому Елена не торопится, но отвечает на звонок, отложив книгу в сторону.
- Алло?
- Привет, Елена.
- Деймон, - она выдыхает, зажмуривается, и слышит в трубке какой-то неразборчивый шум и женский плач. Сердце отчего-то ноет, предчувствуя беду, и голос дрожит. - Где ты? - не давая даже шанса ответить, добавляет, - Возвращайся, слышишь? Я скучаю, - и снова повторяет, - Где ты?
- Я в самолёте. Послушай…
- В самолёте нельзя говорить по телефону, это… - Елена не договаривает, потому что и сама не знает почему, просто слышала где-то.
- Мешает работе радаров и двигателей? Да, наверное, - Деймон замолкает, отчаянный плач слышится ещё более отчётливо, и Елена знает его слова за секунду до того, как он их произносит. - Только вот самолёт уже падает, что мне терять?
Она выдыхает и забывает вдохнуть, а сердце падает, падает и падает, царапая всё внутри осколками, оставляя за собой пустоту. Яркие синие глаза смотрят из-под закрытых век. Она хотела бы забыть, бросить трубку и спрятаться с головой под одеялом, как в детстве. Но должна помнить.
- Это не похоже на меня. Ну, знаешь, прощаться, - почти со смешком говорит Деймон, а Елена хочет запустить телефон в стену так, чтобы он разлетелся в осколки, чтобы не слышать собранный спокойный голос, но Деймон, наконец, запинается, - Я больше всего жалею, что не попрощался с тобой тогда, три года назад. Я мог бы обнять тебя. Мог бы просто стоять на твоём крыльце, за дверью, зная, что ты с другой стороны, и говорить, и говорить, и говорить, извиняясь за всю боль, что причинил. Или даже попытался бы поцеловать, рискуя получить в глаз, заранее зная, что никогда бы не ушёл, если бы ты хоть на секунду поддалась и ответила, и я… - он резко спохватывается, обрывая мысль, - Но не смей думать, что теперь виновата ты. Я не пришёл, я не был рядом, это я тебя предал и бросил, не ты меня. Прости, слышишь?
Это сейчас кажется жизненно важным. Чтобы она слышала.
- Да, да, конечно, - голос звучит, будто стекло разлетается на осколки.
Елена даже не осознаёт, что почти в кровь царапает ногтями ладони, сжимая руки в кулаки. Запоминает его слова и самого его, таким, каким помнит.
Он долго молчит, она слушает только его дыхание – глубокое и ровное, словно ничего не происходит.
- Я хочу, чтобы ты побыла моим любимым человеком сейчас, - вдруг просит он, и слёзы, наконец, катятся по щекам мелкими каплями, срываясь с ресниц. - Перед смертью все ведь хотят побыть с любимыми. Ты позволишь?
Елена ненавидит себя, за то, что голос её подводит. Только всхлипывает в трубку, тяжело дыша, и закрывает голову руками. Через несколько секунд шёпот в телефоне кажется оглушительным.
- Спасибо. У меня, наверное, не так много времени. Ты со мной?
- Я с тобой, - и пусть голос хриплый и чужой, но слова важны как никогда.
Елена сворачивается клубочком прямо на полу, подтянув колени к груди, чувствуя, как кожа покрывается мурашками от холодного сквозняка. Она слушает его дыхание, почти неразличимое за шумом в салоне падающего самолёта. Слёзы беззвучно стекают по вискам, капая на волосы.
- У меня прямо дежавю, - роняет, сглотнув, Деймон и добавляет, - только я сейчас рад, что ты далеко от меня.
Елена уже не ощущает себя в пространстве, не чувствует ни холодный пол, ни кончик одеяла, щекочущий ногу, ни острый угол книги, больно упирающийся под рёбра. Запредельно одиноко. Жутко страшно.
Деймон говорит что-то ещё, медленно, почти машинально, кажется, рассказывает о том, где был эти три года, на самом деле вслушиваясь в рваное дыхание и бессмысленный шёпот на другом конце. Елена не разбирает слов, не разбирает интонаций, только осторожный звук его голоса, ставший запредельно необходимым.
Он шепчет имя, словно молитву, словно верит, что имя спасёт его от смерти, а она отзывается не скоро, только когда получается вдохнуть.
- Елена.
- Да?
- Прости, - и голос, наконец, срывается, и боль, и отчаянье, и слёзы будто проносятся сквозь тысячи километров и разрывают её грудь.
И она шепчет, стонет, кричит и плачет, и слова льются, срываются и ломаются в воздухе, потому что она чувствует, что не успела, что всё потеряла.
- У тебя всё будет хорошо, ты выдержишь, - обещает Деймон, прерывая бессмысленный поток слов, заглушая её так и не забытый за столько времени голос.
Елена больше всего в жизни хочет сказать ему то же самое, но не может заставить себя солгать.
- Я хочу обнять тебя, запредельно сильно.
Она безумно хочет сказать. Сказать так много. То, чего не говорила, то, о чём не забывала ни на минуту. Но получается только короткое:
- Я с тобой.
- Я не хочу, чтобы ты плакала и грустила, слышишь?
- Я с тобой.
- Скажи Стефану, что я его всё равно люблю, иначе и быть не может.
- Я с тобой.
- Ты лучшее, что у меня было.
- Я. С. Тобой.
- Елена.
Атмосфера конца.
- Я с тобой, Деймон. Всегда.
- Спасибо.
Она слышит четыре глубоких вдоха, многоголосый крик, оглушающий шум и всё обрывается. Короткие гудки несколько минут ещё пищат в телефоне, а затем тоже замолкают.
Елена лежит, свернувшись клубочком на холодном полу. Из-под закрытых век медленно капают слёзы. Она прижимает к губам онемевшие руки и запредельно тихо повторяет свою мантру:
- Почему я не там, где ты?

Елена открывает дверь привычным жестом, заранее приготовившись принимать всё одни и те же соболезнования, изобразив на губах благодарную полуулыбку, но замирает на месте, а затем, не слушая голос, который на секунду даже кажется виноватым, произнося «Оказывается, вампиры выживают в авиакатастрофах», молча притягивает его к себе, чувствуя себя разбитой, но всё же болезненно цельной рядом с ним.
И встреча слишком похожа на прощание, потому что пощёчина довольно болезненна даже для вампира, губы попадают мимо, целуют щёки, лоб, глаза и ресницы, а поцелуй, похожий на первый, солёный, мокрый от слёз и какой-то поспешный, будто они боятся опять не успеть. Но Елена знает, что все истории на самом деле начинаются только, когда мы закрываем книгу. Поэтому она держит крепко и чувствует. Запредельно близко.