Она приходит каждый вечер… Появляется из ниоткуда, игнорируя замки на тяжелой двери и решетку на единственном окне. Я не спрашиваю, как ей это удается, — все равно не ответит. Только грустно улыбнется и неопределенно пожмет плечами.
Я всегда очень жду ее визита и всегда пропускаю этот момент. Вот я еще один, а вот — нас уже двое. Я зову ее Еленой — она не возражает. Наверное, ей нравится.
Иногда, когда мне совсем хреново, на сердце скребут кошки и хочется выть на луну, я поворачиваюсь к ней спиной и делаю вид, что сплю. Она робко ложится рядом. Несмело обнимает за плечи. Жарко дышит в затылок. Ласково гладит по голове. Что-то шепчет. Смеется.
У нее нежные руки, звонкий смех и ласковый голос. Мне сразу становится гораздо легче. Как будто я только что умер, а теперь моя душа, возрождаясь из праха, поднимается в небо. Я больше не хочу и не могу притворяться бесчувственным чурбаном. Поэтому сгребаю Елену в охапку и страстно целую. Теперь до утра между нами идиллия. И после таких ночей у меня долго не возникает желания лезть от тоски на стены.
Иногда я ненавижу ее. Не знаю, за что. Но тогда мне хочется ее уничтожить, растоптать, унизить. Чтобы ее никогда не было. Просто потому что без нее я ощущаю одиночество, а с ней — я чувствую слишком много… Когда-нибудь я не выдержу и окончательно сорвусь. И меня не остановят ни замки, ни решетки. Ни даже Елена.
Вот и сегодня во мне поднимается лавина из ненависти и презрения. К себе. К ней. К окружающему миру. Хотя Елена и понимает меня с полуслова, с полустона, с полувзгляда, разбирает все оттенки моего молчания — почему-то никак не реагирует на неконтролируемую злость. Только долго смотрит и отворачивается. Это окончательно взрывает мне мозг. А в голове кто-то шипит: «Убейубейубей!»
И я подчиняюсь этому голосу.
Резким движением пытаюсь загнать ее в угол — она ускользает, и руки ловят пустоту. Теперь Елена за моей спиной, но почему-то не уходит, не растворяется в никуда, как поступает всегда, когда обижена. В ее глазах читается ненавистная мне жалость и понимание. Лучше бы презирала, дура!
Ее поведение ставит в тупик, но шепот в голове уже звучит набатом: «Убей!»
Еще один рывок — и удача на моей стороне! Я крепко прижимаю к себе добычу — теперь она бьется за свою свободу.
— Не надо, Деймон, — хрипит полузадушенно. — Ты же не зверь.
— Надо, Елена, — отвечаю устало. — Мне надоела эта игра. Эта тюрьма. И вечное бессмысленное существование.
— У всего есть смысл. Просто надо понять.
— Значит, если я тебя сейчас убью, это будет актом доброй воли! Такой смысл тебя устроит? — интимно шепчу ей на ушко, рукой скольжу по беззащитному горлу, страстно обнимаю за талию.
Я хочу, чтоб Елена плакала, умоляла, билась в истерике. Просто сопротивлялась. И тогда мне будет легко убить ее, чтобы стать, наконец, свободным и идти дальше. Вверх или вниз. Уже все равно.
Но она снова ломает все стереотипы, чем ставит меня в тупик. Елена просто расслабленно откидывается мне на грудь, нежно касается грубых ладоней, причиняющих намеренную боль и тихо-тихо, на грани слышимости, говорит:
— Разве ты сможешь жить без меня? Без своей Надежды…
И мне многое становится понятно.
Я больше не удерживаю Елену. Мир окончательно погрузился во тьму. На ощупь, вдоль стен, пробираюсь к топчану, устало сажусь и прячу лицо в ладонях. Кровавые слезы — это тоже расплата. За прежнюю жизнь. За старые грехи. За Елену. Мою отчаянную Надежду.
Она садится рядом. Ласково гладит, нежно целует и шепчет-шепчет:
— Ты — моя душа… Вечная… Призрачная… Только моя… слышишь…
Я встаю на колени, прижимаю ее к себе и не вижу, как падают замки, а на окне больше нет решеток.