Во мне не осталось человека. Ни малейшей надежды на него. Всё горит ярко-синим пламенем боли. И это – единственное, что осталось из перечня чувств, присущих живым существам. Сплошная боль.
Молча перебираю пальцами соцветия вербены, впившись взглядом в комод. Совсем ветхие ящички укрыты толстым слоем пыли, ручки расшатались, едва не вываливаясь. Далеко в сознании тикают часы. Из-за опущенных штор не ясно, что за окном. Внутри меня равномерно стучит сердце. Разносит кровь по организму удар за ударом, поддерживает в теле жизнь. Только жизнь это тело больше не поддерживает.
Кожа на подушечках пальцев покрылась ожогами. Я знаю это, но ничего не предпринимаю. Вербена медленно пробуждает мои рефлексы. Пожалуй, через некоторое время придется отдернуть руку.
Внезапно раздается скрип входной двери: я её не запираю. Слышу, как прогибаются подержанные половицы под ботинками вошедшего. Значит, только полдень. Аларик всегда приходит в полдень.
Первым делом он идет на кухню, чтобы распаковать продукты и пакеты с кровью. Не знаю зачем, но через несколько дней он придет, чтобы выбросить еду в помойку. Вероятно, так Рик ищет повод приходить, раз я не прошу. Затем я слышу шелест пакетов, звон посуды, шум воды и легкий шепот закрывающегося холодильника. После он идет в библиотеку прихватить несколько книг, оставшихся от хозяйки. Пришлось снять квартиру, поскольку существовать больше негде. У моей кровати аккуратно сложена стопка псевдопрочитанных книг: Рик их никогда не читает, но отчаянно скрывается за обложками. Последняя остановка – моя комната. Он медленно входит, тихо здоровается и садится в продавленное кресло. Открывает книгу и принимается следить за мной.
Но сегодня схема изменилась.
- Елена.
Не дождавшись ответа, Рик повторяет снова:
- Елена.
Мне совсем не охота отрываться от созерцания комода.
- Перестань!
Он судорожно выхватывает из рук вербену, недовольно сопя. Фокусирую взгляд на лице Зольцмана.
- И тебе привет.
С недоверием он усаживается в кресло и потирает виски.
- Как ты сегодня?
В ответ пожимаю плечами и закрываю глаза.
- Тебя не пугает, что идет уже второй месяц?
Снова повторяю жест. Рик кашляет, откидываясь на спинку.
- А нас пугает.
- И кого это «вас», а? Тебя? Мы все разбиты горем, абсолютно все.
У него нет ответа, да и ни у кого из нас нет. Так что он просто открывает очередную книгу и молчит. Знаю, так нельзя. Ведь Аларик вернулся в мир живых спустя столько времени. Но не могу превозмочь боль, горящую внутри. Не хочу.
Проходит два часа, и он встает. Время посещений истекло. Только сейчас понимаю, что так и не открывала глаз.
- Зачем ты приходишь?
Рик складывает книги, одергивает рубашку и тяжело вздыхает.
- Мне не хватит смелости разделить твоё горе, но ведь у меня есть своё. Мы с тобой ни разу не говорили, но лучше уж так. Понимаешь?
Отрицательно качаю головой.
- Спасибо. Я не…
У дверного проема он оборачивается и с натяжкой улыбается:
- Не старайся. Я знаю, ты благодарна.
Затем скрипит входная дверь, и квартира снова погружается в тишину.
Тебя не пугает, что идет уже второй месяц? Второй. Не так уж и много, если посудить. В голове не мелькает ни одной мысли, так что следующий час я просто лежу. В спальне становится совсем серо, но у меня по-прежнему нет повода встать. В горле пересохло, мышцы сводит от затяжного лежания на постели, и я изо всех сил пытаюсь провалиться в сон.
А вместо этого начинаю вспоминать.
Клочки воспоминаний вырываются произвольно и безо всякой на то причины. Я даже не силюсь мысленно уточнять дату или определенный момент. Всё скручивается в цельный ком горечи и тупой боли.
Во мне не осталось человека, зато остался Деймон. Это его нет уже второй месяц. Это из-за него я перестала быть кем-то. Из-за него моё сердце страдает, обернувшись в кокон сожаления и грусти.
В венах течет его кровь, волосы пахнут его шампунем, и я одета в его свитер. Теперь этого местоимения чрезмерно много в моем существовании, но даже так легче не становится. Люди ведь не должны умирать подобным образом, верно? Ни люди, ни вампиры. Никто.
Всяческие утешения всё глубже раздирают раны, мысленные мольбы о забытье не помогают, и я варюсь в котле из воспоминаний о его глазах, губах, ключицах или мускулистых руках, больших ладонях, мягких волосах. Теперь всё под завязку забито фразами из бульварных романов о несчастливой любви, о трагедии и попытках справиться.
Я не пытаюсь писать писем, но в комоде скопилось немало записок уже известному адресату. На стене наклеено с десяток фотографий, а он лишь на пяти. Остальная половина – Бонни. Она тоже осталась позади завесы. Боль её утраты туго смешана с болью утраты Деймона. Две противоположности, изредка выходящие на контакт, сошлись в мире мертвых. Звучит как цитата из научно-фантастического бестселлера.
Вздрагиваю и тянусь рукой к голове, медленно опускаясь пальцами вниз. За день волосы спутались пуще вчерашнего, а щеки впали ещё глубже, клыки ноют и не хотят исчезать. В конечном итоге это служит поводом подняться. Мне придется опустошить несколько пакетов с кровью. Разрешения на смерть нет. Деймон не давал согласия.
Не могу оставить таких же разбитых друзей, как и я. Но и поддержать их не в силах.
Я не умею говорить или думать о своих чувствах. Не знаю, в какие слова облечь то, что внутри, чтобы звучало не так глупо. Маленькая девочка не справилась со смертью парня и променяла жизнь на существование. Очень оригинально.
Дело в том, что Деймон не был просто парнем. Он стал олицетворением самой Любви. Никто и никогда не ждал меня так. Каждое его откровение накрепко въелось в памяти. Я жила ним целую вечность, а теперь ничего нет.
Открываю холодильник, достаю пакеты и впиваюсь клыками. Чья-то донорская кровь подкрепляет меня. Спасибо поставщику.
Последнее проявление чувств, которое было у нас – сплетение рук в машине. И даже тогда я не успела признаться. Он сказал, что знает. Знал ли на самом деле?
Глупо сейчас винить кого-то в смерти стольких людей. Да, в тот вечер их погибло всего двое. Но ведь и нас теперь нет.
Деймон сказал бы, что я всегда справляюсь. Забудьте. Сказал бы, мол сильным позволено плакать. Я просыпаюсь и ложусь спать заплаканной. Не уверена, что смогу различить, когда слезы начинают катиться, а когда прекращают. Я часто бьюсь в истерике. Подобное точнее будет назвать агонией, но справиться удается. Иногда Аларик застает меня скорчившуюся на ковре посреди спальни, среди разбросанных листков и в пятнах чернил. В такие моменты он молча ложится рядом и смотрит в потолок. Я знаю, что ему больно, что он чувствует вину. Ведь если бы Деймон вышел первым, не спросил, в порядке ли я, не толкнул вперед себя... Нет, Рик заслужил жизнь. Только не такую. Нет.
В кухне есть одно окно, не завешенное шторами. Прислоняюсь лбом к стеклу и всматриваюсь в вечернюю площадь. На миг меня слепят фары проезжающих мимо машин. Людей достаточно всегда. Толпа меняется каждый день, но от этого не перестает быть толпой. А меня разбило одно сплошное горе.
Я его очень люблю. И вряд ли когда-нибудь перестану. Сила этого чувства прожигает внутри меня огромную дыру. Она зияет, озаренная костром боли, горящего там же. В сердце. Об этом пора забыть, оставить на пепелище, карабкаться вверх.
Да только такая тоска не тлеет. Все знают об этом, но молчат. Предпочитают надеяться. Я потеряна для Джереми. А он лишился Бонни. Теперь брат живет в особняке со Стефаном, к слову, потерявшим брата. А ещё с ними пытается оправиться Кэролайн, утратившая лучшую подругу и ненавистного вампира. Она всегда была против Деймона. Теперь же я, когда то и делаю, что вспоминаю о нем, попросту не могу найти в себе сил заговорить с Кэр. Ни с кем из них. А самое увлекательное, что у каждого из нас в запасе вечность для душевных терзаний. Ну, не считая Джера и Рика. Хотя, им и этой муки достаточно. Водоворот всеобщего горя.
Мы уже теряли Бонни, но не надежду. А Деймон унес за собой всё. Я никогда не верила, что он умрет. Что ж, "никогда" не настолько долгосрочно.
Ума не приложу, как справляется Стефан. Он тоже приходит посмотреть на руины меня. И я вижу животную боль в глазах. Этого хватает, так что разговаривали мы за последнее время мало. От него разит бурбоном из коллекции старшего брата. Пытается жить его привычками?
Всё как на черно-белой пленке, где один герой сменяет другого, улыбка превращается в разочарование, но события развиваются настолько быстро, что ты не успеваешь осознать, насколько тяжелым был тот самый переход.
Отодвигаюсь от окна и оседаю на пол. Я больше не справляюсь. Мы ведь пережили столько ссор и передряг, прошли даже через Кэтрин! Всё без толку.
Первый месяц все бились в поисках Лив с братцем. Как рыбы об лед, но изо всех сил. Меня подстегивала ненависть и ярость, я жаждала хотя бы одного взгляда с Деймоном, а остальные мечтали о спасении. Ничего. Как в воду канули.
Каждый день я не справляюсь всё больше. Не сдерживаю криков, не останавливаю слез. И так сильно скучаю по нему. Ладони не успевают заживать от непрекращающихся порезов ногтями. Я всё больше похожу на пустую оболочку, слоняющуюся по съемной квартире.
Плата за Любовь – боль. Это общепринятая цена, если кто не знал. Вечное клеймо, въевшееся глубоко внутрь. Ужасно не представлять себя без него. Мы бы столько всего смогли, столько успели.
Чувствую на губах соль. Ложу голову на колени и обхватываю себя руками.
Это несправедливо. Он не заслужил, потому что всегда отдавал всё. Мне, Стефану, Джеру. Его нельзя не любить, потому что он любил меня, жил мной, упивался чувством. Однажды Дей сказал, что я – его жизнь. Голос дрогнул, покатились слезы от кричащего любовью признания. А теперь, когда он унес вслед за собой свою жизнь, то забрал и меня. Это равносильное уравнение.
Невозможно любить кого-то настолько сильно. Он мог. А значит, могу и я.
По ночам я кричу. Соседи часто жалуются на вопли, но кому какое дело. Он снится мне живым, а потом взрывается машина. И я истошно воплю в попытках проснуться. Всё закончилось огнем. И ним же началось. Я видела его на той стороне всего минуту, и была счастлива, что нашелся. Вероятно, это было нашим последним счастьем.
Облизываю мокрые губы и поднимаюсь. Шлепаю босиком в ванную, забираюсь в кабинку и открываю кран. Я принимаю только холодный душ. Ледяная вода на время, но отрезвляет опьяненную печалью душу. Какая ирония! Душ лечит душу.
Мылю голову его мятным шампунем, смываю накопившиеся слезы и выхожу. Наспех вытираюсь полотенцем из шкафчика его ванной и влезаю в свитер. Конечно же, Деймона.
Помешательство, знаю. Граничащая с сумасшествием шизофрения любящего сердца. Но это части его жизни, а о моменте, когда и их не станет, я думать не хочу.
Внезапно во мне вспыхивает идея навестить его могилу. Я бываю там чаще, чем здесь. На скорую руку сушу всклокоченные волосы феном и расчесываюсь. Пытаюсь найти зонт, но безуспешно. Натягиваю штаны и собираюсь уйти, когда вспоминаю важную деталь.
В комоде, в горстке записок лежат две обязательных к прочтению, даже если они просто будут валяться где-то. Так что я забираю их и выхожу прочь, не запирая дверь. Я вампир. Справлюсь с ворами.

- Конверт, пожалуйста.
У меня хрипловатый голос, но вполне уверенный. Продавец протягивает конверт и сдачу.
- Мисс, вы в порядке?
Качаю головой, но спешу загладить это скверной улыбкой.
- Конечно.
Следующий на очереди цветочный магазин. Перехожу дорогу, вперившись взглядом в светофор. Сырой воздух заполняет собой мои легкие. Нахожу взглядом вывеску и вхожу. Вверху звенят колокольчики, гулко отдаваясь в ушах. За прилавком стоит миловидная продавщица в форме. У нее ускоренное сердцебиение и выдувшаяся вена на шее.
- Добрый вечер. Чем могу помочь?
Моргаю. С такой болью ходят явно не в цветочные магазины. Глубоко вдыхаю сладкий аромат. Цветы источают свежесть.
- Мисс?
Моргаю ещё раз. Я даже не знаю, какие у него любимые цветы, но каждый раз прихожу с разными.
- У вас есть вербена?

Я стою у могилы, крепко сжимая двумя руками вербеновый букетик. Растение обжигает ладони и пальцы, но я не выпускаю. Кто не слышал о замене моральной боли физической? Только эти ожоги больше похожи на укус комара.
Во рту сухо, как в пустыне. Просто смотрю на памятник, снова и снова вклинивая в память его образ. Мне здесь не бывает неловко, а вот безумно – да. Сажусь на корточки и рассматриваю фотографию. Здесь он улыбается на все тридцать два. Мне не хватает живой улыбки.
Касаюсь губами холодного снимка. Ветер забирается под одежду, холодит кожу. Аккуратно кладу букетик. Затем складываю записки в конверт и оставляю рядом с вербеной.
- Я скучаю, – тихо шепчу в памятник, глуша огонь внутри. - Знаю, пора начинать быть сильной. Только зачем теперь? Город спокоен, как никогда.
Вдалеке снуют люди – тоже навещают кого-то. Собираюсь с силами и поднимаю взгляд ввысь. Горло обхватывает спазмом, грудная клетка словно в тисках. В сознание врываются обрывки сказанных нами фраз. Мне не жаль, что я люблю тебя.
- Деймон, я…
Проглатываю рвущиеся крики, закладываю пряди волос за уши. Чувствую, что на лбу вздулась вена.
- Во мне абсолютная пустота. А я только и делаю, что горю от дикой боли. Да, ты не обязан возвращаться, но помни, что я жду тебя здесь. И... – снова сдерживаю истерический вопль. - И не только я.
Горло сжимает от рыданий, но я держусь. Стискиваю пальцами край памятника и смотрю в небо. Практически безоблачно. Ветер спутывает волосы, ловит слова с губ.
- Кто вообще просил тебя уходить? Ты не мог!
Замолкаю. Нельзя выпускать истерику наружу. Собравшись с духом, тихо произношу:
- Ты – лучшее, что случалось со мной, Деймон.
Тяжкое смирение поглощает меня, как только произношу слова. Он не вернется, а я обречена на вечную муку. Где найти искру надежды в огне страданий?
Снова касаюсь губами ледяного снимка и быстро шепчу, смешивая слова со слезами:
- Я никогда не смирюсь. Знаю, ты хотел бы, чтобы я двигалась дальше. Может быть, когда-нибудь потом... Не имеет значения. Важно только… Я всегда буду любить тебя.
Встаю и отряхиваюсь. Вырываю несколько сорняков под ногами. Глубоко вдыхаю и выдыхаю.
- Прошу, вернись.
Бросаю взгляд на памятник и ухожу. Чтобы вернуться.
Я отрешенно плетусь домой, не обращая внимания ни на что, пропуская мимо целый мир. Для меня его больше нет. Его больше нет.
Исцеления не настанет. Ни для кого из нас. Представляю хрустящий конверт, оставленный позади, и несмело расслабляюсь. Крохотная искорка покалывает на губах. У него навсегда останутся мои записки.






(с обратной стороны листка)


И никогда не смогу.