А я ведь знал.

Знал, мать твою, что это не продлится долго.

Смотреть на Елену невыносимо. Не только оттого, что каким-то шестым чувством я понимаю, что — все, это и есть начало конца. Главным образом, потому, что я не переношу ее страданий. Ее сердце похоже на мое, и она не показывает свою боль. Но видеть вину и отчаяние в ее взгляде выше моих сил. И что, черт возьми, я могу сделать?!

Вообще...

Временами я смотрю со стороны на нашу странную историю. Этакий семейный тройничок, в котором на протяжении полутора сотен лет мы с братцем с упорством ослов пытаемся добиться одной женщины. Уже смешно? Точно! Теперь добавим к уравнению, что та, первая, и эта — единственная - все равно что отражение друг друга.

Зеркало.

Всякий раз, когда мысли доходят до этой стадии, я начинаю истерически хохотать. Потому что Фрейд, бедолага, непременно сломал бы мозги, пытаясь разобраться, какие такие специфические фазы психосексуального развития довели нас со Стефом до ручки. Быть может, именно поэтому я предпочитаю попросту не размышлять о причинах и следственных связях, которые весь окружающий мир свели для нас с ним до крохотного кусочка Вселенной, имя которому Елена Гилберт.

Я не знаю, что явилось тому причиной, но совершенно уверен, что точно так же, как и я, Стефан не мыслит жизни без нее. Точно так же, как и я, ощущает, что рушится мир под ногами оттого, что она больше не рядом. Не принадлежит ему. И теперь настал момент, когда, похоже, мне придется испить горькой истины из того же, пропитанного ядом отчаяния, бокала.

Потому что ее мысли сейчас где угодно, только не со мной.

А еще... Еще грызет стыд. Чувство, которое, как мне казалось, я похоронил вместе с человеческой жизнью. Моя девочка права в одном — мы оголтело наслаждались летом, счастьем и друг другом, тогда как мой брат проходил через все семь кругов Ада. Я боялся даже представить себя на его месте: раз за разом умирать в муках и возрождаться снова и снова — только для того, чтобы вновь умереть.

Стыдно было оттого, что даже сейчас сочувствие к Стефану меркло перед звонким, кромсающим нутро страхом, приправленным уверенностью. Уверенностью в том, что больше не будет, как прежде.

Я знаю, что для нашей любви начался обратный отсчет. Я вижу это в ее глазах.

Это не страх, не уверенность даже, а именно абсолютное, будто с небес пришедшее откровение. Стоит присмотреться повнимательнее, и мне откроется все, что ждет нас впереди. Но будь я проклят, если хочу видеть трагичную картину моего личностного апокалипсиса!

Самообман лучше. Он дает пусть призрачную, но надежду. А, главное, позволяет сделать шаг ей навстречу. Именно сейчас. Приподнять подбородок, заглянуть в любимые глаза, затянутые пеленой слез. Коснуться губ — невесомо, легко. И бесстыдно наслаждаться неуверенным, робким ответом.

Ты все еще моя, Елена. Моя. Пусть на месяц, неделю или всего один день — но ни одной из оставшихся скупых минут я не отдам никому, слышишь?

Пальцы ложатся на шею. Поглаживаю кромку волос, спускаясь к выпирающим позвонкам, прижимаю ближе. Шумно выдыхает, а потом, к моей радости, подается навстречу, замирает в моих объятиях. Очерчиваю ладонями острые лопатки, неспешно веду руки вниз.

Я хочу, чтобы ты запомнила меня, Елена.

Быть может, ей достаточно участливой ласки и молчаливого понимания, но я больше не могу позволить себе не быть эгоистом. У меня осталось слишком мало времени, чтобы быть с ней.

Мягко, но настойчиво преодолеваю неподвижность ее губ. Кончиком языка ласкаю их внутреннюю сторону. Неуловимая дрожь зарождается в кончиках пальцев моей любимой вампирши, ее плечи вздрагивают, а губы раскрываются навстречу. Едва слышный всхлип ловлю на выдохе, сцеловываю малейшее сомнение.

- Деймон, - хрипло шепчет она, вплетая тонкие пальцы в волосы. Прижимает ближе.

Надеюсь, Елена не заметит тень победной улыбки на лице. Она все еще моя. Податливая, желанная, жаждущая... Моя. Все еще моя.

Никто и никогда не заменит тебя, девочка моя. Я не представляю, что еще хоть когда-то сумею почувствовать себя настолько счастливым лишь потому, что проснулся подле тебя и, затаив дыхание, смотрел, как дрожат во сне твои ресницы. И, конечно же, невозможно, чтобы я так отчаянно злился на кого-то, кроме тебя. Я никогда не смогу объяснить, насколько сильно ты нужна мне. Как сильно я тебя хочу. Мне нужна ты вся — до последней капли крови и грешной мысли. Целиком. Твои мечты и беды. Твоя душа — теперь я верю, что и у вампиров она есть. Ты так нужна мне!

Нежность уносится прочь с ее горячечным выдохом. Впиваюсь в губы так, будто целую ее и впрямь в последний раз — отчаянно, до крови. И понимаю, что нам снова удалось «поймать волну»: мы дышим в унисон, думаем об одном и том же. В глубине ее глаз я вижу сожаление и загнанную в самую глубину тоску.

Еще не сейчас, любимая.

Как будто слышит меня. По губам скользит печаль, в горле — всхлип. Обманчиво-хрупкие руки сжимают полы рубашки, резко дергают плотный шелк и тот, конечно, с жалобным треском подается. Россыпь пуговиц беззвучным дождем падает в высокий ворс ковра. Острые коготки впиваются в затылок, оставляют глубокие следы, ведущие до плеч. Жалкие остатки ткани летят под ноги.

Я знаю это голодное пламя, Елена. Я сам в тебе его пробудил.

Запрокидываю назад ее голову, оттягивая назад тяжелую гриву каштановых волос, толкаюсь языком внутрь, сплетаю с ее. Моя девочка жадная и нетерпеливая, поцелуи сменяются укусами, и я уже слышу негромкий рык, зарождающийся в глубине ее горла.

Твой, моя красавица. Я твой. До скончания времен. Ты ведь знаешь?

Кровать останется нетронутой — нет никаких сил оторваться от нее хоть на мгновение. Опускаюсь на колени, стягивая с восхитительно длинных ног узкие джинсы. Ее руки тянут вверх топ, являя взгляду потрясающе полную грудь. Зарываюсь лицом меж упругих холмиков, ладонь скользит к жаркому лону. Даже не пытаюсь быть нежным — вторгаюсь внутрь пальцами, теряю остатки разума от тесной упругости, пульсирующей влаги и ее сдавленных хрипов.

Да, так, любимая. Извивайся, умоляй. Твой голос — музыка для моих ушей.

В потоке солнечного света, льющегося из окна, вижу тень. Я знаю, кто застыл немым изваянием, бесконечно страдая от созерцания нас. Но даже смерть не заставит меня сейчас остановится.

Ее грудь ложится в ладонь так, будто создана именно для меня. Языком легко касаюсь вздыбленных сосков, несильно прикусываю. Елена хнычет и бессвязно лопочет что-то, больше в ее глазах нет ничего, кроме поволоки желания. Сочетание грубых выпадов внутри ее лона и нарочитой нежности губ доводят мою девочку почти до края. Ее колени дрожат, я успеваю подхватить ее в объятия и опрокинуть на пол. Дорогой абиссинский ковер ласково принимает нас в свои объятья.

- Хочу тебя, - срывается с ее пересохших губ.

Елена смотрит так, что во всем мире остается один лишь ее взгляд. Облизывает губы. А я тону в неистовом желании, нервными пальцами сдираю с себя остатки одежды. Ладони укладываются под ее ягодицы, одним стремительным движением вколачиваю себя в вожделенное тело. Потребность проникнуть глубже, ощутить ее полнее, сжигает мозг. Хаотично, неистово вбиваюсь внутрь, двигаюсь навстречу ее бедрам, царапаю плечи, терзаю беззащитную грудь.

Она лишь содрогается, толчками подаваясь навстречу. Губа закушена до крови, лицо запрокинуто, я не вижу ее глаз, как жаль! Но очень скоро места для мыслей не остается. Мучительное напряжение теплой волной устремляется к низу живота, судорога оргазма накрывает так, что поджимаются пальцы на ногах. Сквозь какофонию крови, стучащую в барабанные перепонки, я слышу ее рваные всхлипы, чувствую, как тесно сжимается женская плоть, обволакивая нестерпимым жаром.

Она кричит, выгибаясь. Вновь и вновь подбрасывая тело мне навстречу. Немыслимое удовольствие путает мысли, я обнимаю Елену так крепко, что, кажется, слышу, как трещат ее ребра.


Я не хочу видеть ничего, кроме ее наслаждения, но взгляд из окна притягивает, не отпускает. Не нужно смотреть, знаю. И все-таки поднимаю глаза.

Стефан сейчас и впрямь похож на древний труп. Без единой кровинки лицо, мертвый взгляд. Лишь когда он смотрит на Елену, оттенок эмоций появляется в линии губ. Сильнее ревности, больше ненависти он вожделеет ее. Хочет быть сейчас на моем месте, обладать ею.

Зеркало.

Он — мое зеркало. Я — его зеркало. Во всем, что касается Елены Гилберт.

Кто на этот раз станет разбитой несчастной стекляшкой, брат? Я люблю тебя, но не смогу от нее отказаться. Только если сама Елена выберет тебя. Но до той поры... Я буду бороться, Стефан. Я буду бороться.

Возможно, это глупо, но я должен попробовать. Со всей той любовью, что есть во мне, я не смогу отступить. Потому что не существует больше никого, кто пробуждал бы во мне такие чувства. Только рядом с ней я чувствую себя живым.

Заставляю себя закрыть глаза, выравниваю дыхание. Обнимаю свое единственное сокровище крепко-крепко — в надежде сохранить навсегда.