Прокаженная. Надломленная. Израненная. Растерзанная в кровь осколками воспоминаний. Развеянная ветрами в прах прошлого. Продрогшая насквозь. Обледенелая.
Душа. А есть ли она у нее на самом деле? А была ли когда-то?..
Небо все такое же пепельно-серое. Пропитанное болью и горечью, нависающее призрачной тяжестью памяти о произошедшем.
Сейчас оно - наедине с ней. Ее немой собеседник. Ее смертельно больная надежда. Ее обескровленная безысходность.
А под ним - океан. Шелест волн. Переливающиеся отблески садящегося солнца на воде. Тускло-голубая гладь, укрытая паутинкой пены и царапающих изнутри мыслей. Выцветший закат, что блеклыми лучами будто бы навсегда прощается с землей.
Сумерки вязко обволакивают сознание тенью никогда уже не рассказанной истории. В дрожащих пальцах - почти допитая бутылка бурбона. Его бурбона…
Едко. Мучительно. Обжигающе. Думать о нем, как об эпизоде из жизни. Перечеркивать строчки его улыбок, абзацы его прикосновений в дневнике, вдыхая отравленную пустоту души, что оставалась. Что навсегда останется в ее венах медленно действующим ядом, который не дает просто так умереть.
Пять лет. Пять проведенных среди пожарища ее прошлой жизни лет. Обрывки дней вперемешку с осколками ночей, обреченность рассветов не отличить от безнадежности закатов…
Слез больше не осталось. Они навеки высохли, оставив после себя невидимое сплетение крохотных трещинок на сердце. Впитались вместе с соленым морским воздухом в легкие, прокравшись под кожу едва уловимым дыханием неизлечимости души.
Еще один глоток. И еще один. Алкоголь не заглушает чувства, не делает легче, всего лишь притупляет ощущение реальности. Застилает взгляд зыбкой пеленой отстранения от действительности. Не позволяет настоящему окончательно искалечить.
Флорида. Замечательный штат, усыпанный сиянием никогда не угасающих неоновых огней. Воплощение наслаждения, развлечений и порока. Забытье среди мерцающих вывесок баров и казино. Омут распутства и грехов.
Здесь, на этом пирсе, он встретил свой последний рассвет. А она встретит свой последний закат.
Она давно уже мертва. Тело погибло еще тогда, на мосту Викери, а душа отторгнулась в тот миг, когда его посеревшая кожа стала испещряться предсмертной сеткой капилляров.
Оборванные струны чувств тихонько подрагивают на холодном зимнем ветру. Нет сил. Сидеть на этом пирсе, пить бурбон, и в который раз исполосовывать сознание острыми лезвиями немого крика, который никогда не вырвется у нее из груди. Не хочется задавать самой себе бессмысленные вопросы, не хочется вспоминать то, чего уже не вернуть, не хочется даже мстить. Просто взять и закрыть за собой дверь, в которую никто больше не сможет постучаться.
Сайлас. Еще одно вселенское зло, которое требует немедленного уничтожения. Требовало…
Он не виноват. Никто, кроме нее, не виноват. Осознала она это слишком поздно, и окровавленные ошметки разорванных в клочья чувств тому цена. Сполна заплаченная.
Зыбкая океанская пучина тревожно заволновалась, разбиваясь о прибрежные скалы пенистыми облаками брызг и изможденной усталости от этого мира. Тучи начали сгущаться, отгораживая землю от небес непроглядностью равнодушия и отрешенности. Надвигается буря.
Призрачная дорожка света заходящего солнца на воде идет прямо к ее ногам. Темнота закралась в каждую складку пальто, каждую клеточку мыслей, сплетая тени памяти об их последних объятьях. Шрамы поцелуев вот-вот начнут кровоточить…
Бурбон допит, и пальцы ищут в кармане кол. Он выпилен из любимого стула из его спальни. XVIII век, если она не ошибается. Со временем не вещи начинают принадлежать нам, а мы - вещам*, ведь так ты говорил?
Где-то далеко небосвод пронзил полет одинокой чайки, чей крик можно было услышать даже здесь. Она камнем летела вниз, к воде, не пытаясь выровняться. Опущенные крылья не двигались, обездвиженные бессмысленностью существования на этой Земле, а взгляд уже не видел ничего, кроме удушающей пустоты, окружающей со всех сторон. Еще несколько метров - и все закончится.
Для них обоих. Все закончится. Все будет в порядке. В полном, абсолютном порядке.
Первая капля дождя упала ей на лицо, оставляя влажную дорожку безмолвной агонии мыслей на щеке. Сердце замедлило ритм, с каждым ударом отравляя кровь сладкой горечью сожженной заживо мечты, а по венам растеклось обреченное спокойствие, обдающее душу промозглым холодом необратимости. Чайке осталось еще пара метров, и она, похоже, тоже в предвкушении.
Итак, на счет три?
Раз!
Два!
Прости меня!..