Запах дешевого алкоголя, сигаретного дыма с примесью какой-то травы, мочи, грязных тел и затхлости подвального помещения. Вонь, выворачивающая наизнанку. Необходимо приложить немало усилий, чтобы подавить подкатившую к самому горлу рвоту. Тусклый свет нескольких ламп на облускавшемся потолке заставляет щуриться в попытках разглядеть хоть что-то в этом проклятом мраке. Откуда-то из глубины этой комнаты раздается женский смех и пьяная, несвязная речь парня. Откашливаюсь, силясь прочистить легкие от удушающего гадкого дыма. Делаю шаг и слышу чье-то недовольное бормотание:
- Смотри, куда прешь!
Вздрагиваю от этого голоса и понимаю, что не заметила девушку, сидящую на полу слева от меня. Она такая маленькая и хрупкая. Ее колени прижаты к груди, от чего она кажется совсем крошечным комочком, который в одну секунду может раствориться в воздухе. Она поднимает на меня взгляд и мне с трудом удается различить тонкие черты юного лица. Становится не по себе при виде ее глубоко запавших глаз и темных кругов под ними. Она смотрит мне в глаза, и я быстро моргаю, тщетно надеясь, что этот пустой взгляд не застынет в моей памяти. В нем нет ничего. Ни злости, ни азарта, ни страха. Просто ничего. Словно ее выпотрошили изнутри, выкопали все внутренности, оставив на обозрение лишь жалкую оболочку. Девушка подносит к губам наполовину выкуренную сигарету и делает глубокую затяжку. В ту же минуту ее губы расплываются в глупой улыбке, точнее, в дурацком подобии улыбки, растянувшем ее маленькие губы в тонкую полоску. Она оперлась головой об стену, закрыв глаза и погружаясь в свой персональный мир.
Осторожно обхожу ее, внимательно смотрю по сторонам, боясь задеть кого-нибудь, скрытого мраком помещения. Слышу тихий хруст под ногой и резко отступаю назад. Не знаю почему, но боюсь смотреть вниз и двигаюсь вперед. Голова кружится от дурманящего дыма, кажется, все мои внутренности обволакиваются этим смрадом и плавятся, словно от едкой кислоты.
Молюсь, чтобы его не было здесь, но в то же время, отчаянно желаю увидеть его сейчас. Пускай здесь, в этом провонявшемся подвале, на холодном полу, но лишь бы живого. Иначе я больше не знаю, где его искать.
- Крошка, будешь? – вздрагиваю, внезапно увидев перед собой высокого худощавого парня, протягивающего мне бутылку низкопробного пойла.
- Нет, спасибо.
Я не знаю, зачем стараюсь быть вежливой с этим человеком, который едва стоит на ногах. Он протягивает ко мне руку, и я сжимаюсь всем телом. Благо, он слишком пьян и я просто отталкиваю его и быстро иду прочь.
По мере моего продвижения людей становится больше. Я сталкиваюсь с ними, быстро извиняюсь, чувствуя мороз на своей коже от их прикосновений. Все они либо пьяны, либо одурманены.
Бросаю короткий взгляд в угол комнаты и замечаю парня, укутавшегося в толстовку и трясущегося всем телом, словно его насквозь продувает ледяной ветер. Он раскачивается вперед-назад, словно умалишенный, путается худыми пальцами в слипшихся волосах и что-то тихо бормочет.
Меня охватывает паника, и я начинаю судорожно озираться по сторонам, чувствуя себя зверем, загнанным в клетку, без надежды спастись от приближающегося охотника. Смех, звяканье бутылок, вскрики – все это проносится сквозь меня. Какофония звуков заставляет сердце биться чаще, отрывистее. Постоянно мелькающие лица, искаженные искусственными улыбками, пугают, вынуждают чувствовать себя маленькой, беспомощной. В какой-то момент понимаю, что хочу опуститься на колени на холодный пол и разреветься. Громко, не сдерживаясь. Так, чтобы голова разрывалась от боли, а в горле стоял ком, чтобы воздух застревал в груди, не доходя до легких, и я жадно глотала ртом кислород, чувствуя себя рыбой, выброшенной на берег.
Стараюсь перешагнуть через свою слабость, я не имею права сейчас поддаваться ей. Подхожу к одному парню, который отличается от всех остальных более трезвым и разумным видом, по крайне мере он не раскачивается на полу, словно сумасшедший, и это вселяет в меня крохотную надежду.
- Извините, вы знакомы с Деймоном Сальваторе?
Парень несколько раз кивает, но молчит.
- Скажите, вы видели его сегодня здесь? Он очень нужен мне.
Кажется, я поторопилась с выводами на счет благоразумия этого парня. Махнув рукой в левую часть помещения, он разворачивается и идет прочь от меня.
С немалой опаской я направляюсь к узкому дверному проему. В этой небольшой комнате также накурено и я снова кашляю. Мысленно молюсь, чтобы он оказался здесь. Моя просьба услышана, я вижу его. Взъерошенного, помятого, пьяного, но до боли родного. Тело начинает дрожать, по щекам катятся слезы. Слезы радости, жалости, тоски. Столько чувств сейчас слилось во мне воедино, что невероятно трудно провести грань. В один миг преодолеваю расстояние между нами и опускаюсь на колени, нежно касаюсь ладонью небритой щеки, смотрю в такие любимые глаза цвета неба с поволокой тумана. Его глаза были первой деталью, поразившей меня при встрече. Не совсем голубые, но и не серые. Удивительно гармоничное сочетание этих цветов, рождающее нечто неповторимое. Вот только сияющие в них искорки озорства затмились грустью, насмешка – болью, а нежность – виной.
- Деймон, - тихо шепчу его имя и прикасаюсь губами к его сжатым губам, чувствую горький привкус алкоголя и сигаретного дыма, но все это не имеет значения. Не важно, что мы сидим на холодном полу, что вместо уютной квартиры вокруг нас убогое здание полное наркоманов, не имеет значения, что я не смыкала глаз двое суток, пока искала его. Сейчас мне наплевать на то, что это происходит не первый раз, и я не знаю, насколько нас еще хватит. В эту минуту во мне нет ярости. Как всегда вся злость и обида проходит, стоит лишь осознать, что можешь больше никогда не увидеть самого важного и родного человека в своей жизни. – Пойдем.
Я стараюсь поднять Деймона, он с трудом встает, но его шатает.
- Елена.
Он произносит мое имя тихим, немного хриплым голосом. Я не привыкла к такому Деймону. В моем сердце живет жизнерадостный, активный мужчина, иногда язвительный, но добрый, любящий и смелый. Я не могу принять эту метаморфозу с пустым взглядом и глубоким презрением к самому себе. Не могу смериться с человеком, заменившим моего возлюбленного, не знаю, сумею ли я любить такого Деймона Сальваторе.

Елена
Это снова случилось. В третий раз за последние две недели. Уже далеко за полночь, и я опять сижу одна в пустой квартире с уже давно остывшим чаем в его любимой кружке. Бережно касаюсь пальцем тонкой стеклянной грани как раз в том месте, куда, еще утром, прикасались его губы. Снова задаю себе один и тот же вопрос – почему это случилось с нами?
Почему именно я сейчас сижу в комнате с полным отсутствием света и звуков. Почему именно я хочу кричать от отчаяния, потому что не знаю, где сейчас человек без которого моя жизнь становится пустой и серой. Я безумно надеюсь, что в какую-то секунду тишину разорвет рев твоего мотоцикла, и ты распахнешь дверь в нашу маленькую квартиру, впуская за собой поток прохладного воздуха. Я брошусь к тебе и почувствую, как меня обволакивает твой запах, тепло твоего тела. В отчаянной радости стану целовать твои губы. Целовать так, словно не видела тебя целую вечность и безумно изголодалась, а ты ласково погладишь меня по волосам и смахнешь соленую слезинку, прокатившуюся по моей щеке. Ты ненавидишь мои слезы, но еще больше ненавидишь себя, потому что чаще всего ты и становишься причиной этих слез.
Я семнадцатый раз нажимаю кнопку вызова, и мой сигнал становится крошечным импульсом, который прорывается сквозь миллионы себе подобных, чтобы достичь единственного необходимого абонента. Безжизненный женский голос безапелляционно заявляет, что абонент находится вне зоне действия сети. Неужели мобильные операторы не могли добавить нотку сочувствия в этот стальной голос, чтобы в тот момент, когда у вас отнимают надежду, у вас была иллюзия, что на том конце провода вас понимают и даже немного грустят.
Устало опускаю руку, и мобильный падает, теряясь где-то в складках одеяла. Снова смотрю на входную дверь, но уже не представляю, как ты входишь в нее. За этот вечер моя фантазия истощилась, она больше не в силах воспроизводить твой образ.
Спустя два бесконечно долгих часа, в комнате раздался звук поворачивающего ключа в замочной скважине. Вскакиваю с кресла, переворачивая кружку с недопитым чаем, и коричневое пятно растекается у моих ног, въедается в бежевую ткань ковра, становясь лишним напоминанием об этой ночи, которое мне будет нелегко стереть.
ты вваливаешься в квартиру. Именно вваливаешься. Растрепанный, помятый, пьяный. Ключи с грохотом летят на пол.
- Деймон, - сквозь слезы зову я. Мне хочется подойти, заключить его в объятья, но мне страшно. Мне страшно и больно видеть незнакомца передо мной. – Где ты был?
- Встречался со старым другом, - пьяным, немного грубым голосом отвечаешь ты. Стягиваешь с себя кожаную куртку, разуваешься, проходишь мимо меня, даже не взглянув.
- Как ты мог? Я звонила тебе, сходила с ума от беспокойства. Ты… - мои мысли несутся неукротимым потоком. Все, что я чувствую – злость. На его холодность, безразличие, пьяный вид.
- Елена, давай, не сегодня, идет?
Не дожидаясь ответа, ты проходишь в спальню, не закрывая двери. Хоть я и измождена, я продолжаю кричать:
- Неужели ты в таком состоянии ехал на мотоцикле? Деймон, ты сумасшедший. Сумасшедший!
Моя тирада остается незамеченной. Спокойно раздевшись, ты лег в постель и тут же закрыл глаза. Я разрываюсь на части от негодования, страха и мерзкого чувства – отчаяния. Бессильные слезы катятся по щекам, и я опускаюсь на пол, обхватывая колени руками.

Деймон
Тот, кто считает смерть чем-то таинственным, неопознанным, а потому невообразимо прекрасным (в неком извращенном смысле этого слова) - просто глуп. В ней нет ничего прекрасного, поверьте на слово.
Конечно, можно воображать свои похороны: представлять, кто на них придет, а кто решит остаться за кадром, кто возьмет на себя смелость произнести панегирик в вашу честь, а кто скромно промолчит, кто заплачет, а кто простоит с постной миной на лице. Найдется ли человек, который сумеет охарактеризовать вас от начала до конца в короткой речи? На тех, кому вы были дороги, надеяться не придется – они будут слишком раздавлены горем. Остаются едва знакомые, которые едва свяжут пару слов о вас, наполнив речь банальными фразами. Но не это самое страшное. Самое ужасное – войти в дом, где прошли лучшие годы жизни, и увидеть крышку гроба, услышать плачь родных людей. Прикоснуться к холодной руке и понять, что больше никогда не ощутишь ее силы и тепла. Самое страшное – смотреть на такого необходимого человека и пытаться понять, как соскрести с асфальта свое сердце и заставить его работать.
Однажды я проснулся с понимание, что в моей жизни больше нет брата. Можно утешать себя тем, что он всегда будет в моей памяти и сердце, но мне этого мало. Мне нужно, чтобы он был в моей жизни! Неужели, это так много?
Его смерть не была действом ради высшей цели, или как это называется? Это было жуткой случайностью. На его месте должен был быть я. Ведь это был мой мотоцикл, это я дал его брату в тот день, именно в тот день отказали тормоза. Его не успели спасти. Врачи скорой помощи лишь констатировали смерть, а позже нам выдали бумажку, которая должна была стать свидетельством того, что мой брат действительно был в этом мире. Затем у меня осталась лишь эта жалкая бумажка, несколько альбомов с детскими фото и надгробная плита с высеченным именем. И все. Это все, что осталось от доброго и смелого человека, верного товарища. Да, как и все братья, мы порой ругались, несколько раз колотили друг друга до синяков, иногда не разговаривали по нескольку дней, но это не меняло того факта, что у меня был брат. Брат с большой буквы.
Затуманенным взглядом я смотрю в потолок, заставляя себя вынырнуть из глубины мыслей в реальность, которая сейчас не очень-то мила со мной. Вспоминаю, как вчера пьяный ввалился домой, Елена что-то кричала, но ее слова слились в какой-то непонятный гул, а затем я заснул. Голова раскалывается, а в горле страшно пересохло. С трудом поворачиваю голову на бок и вижу спасительный стакан с водой. Это еще одна причина по которой я обожаю свою девушку: даже злясь, она не оставляет меня одного. Не отпускает в самый низ, откуда я, уж наверняка, не смогу выкарабкаться. Встаю с кровати и натягиваю домашние спортивные штаны. Вяло шагаю в ванную, дабы стать хоть немного похожим на представителей вида Homo sapiens. Когда с водными процедурами покончено, и я чувствую себя немного лучше, направляюсь на кухню. Елена что-то жарит у плиты, прижимая мобильный плечом к уху. Обожаю видеть ее такой: немного растрепанной, в атласном халатике, пушистых тапочках. Такую простую и домашнюю.
- Дженна, перестань, пожалуйста, - вздыхая, говорит любимая. Уверен, ее тетя снова читает ей лекцию о том, что такой замечательной девушке не подобает жить с таким придурком, как я. Сказать, что Дженна меня недолюбливает – ничего не сказать. Во-первых, я на пять лет старше Елены; во-вторых, примерной девочке не гоже встречаться с ветреным парнем, гоняющем на мотоцикле по ночному городу; в-третьих, я так и не окончил колледж, так что не быть мне юристом, а какая тетя пожелает своей любимой племяннице неотесанного чурбана, у которого только и есть мотоцикл, съемная квартира, гараж и сомнительный крошечный бизнес по продаже автозапчастей. В общем, я не подхожу под описание принца из сказки, о котором девочкам толкуют с раннего детства. Я, скорее, отрицательный персонаж, взявший в плен прекрасную принцессу. Я не герой, и этим все сказано.
- Хорошо, увидимся вечером. Передавай привет Джереми.
Елена кладет трубку, и я обвиваю руками ее талию, и ласково целую макушку.
- Доброе утро, - я стараюсь говорить как можно нежнее, но понимаю, что сделать вид, будто ничего не произошло, будто это не я заставил свою девочку ждать меня до трех часов ночи, не получится.
- Доброе, - холодно отвечает она.
Я разворачиваю Елену лицом к себе и внимательно смотрю в теплые глаза. Она устала.
Это единственное, что я могу определить сразу, с первого взгляда.
- Прости меня.
Я говорю тихо, едва слышно. Мне жаль, действительно жаль.
- Елена…
- Я приготовила тебе завтрак. Извини, мне нужно идти. У меня сегодня пара начинается в десять сорок пять, и я снова опоздаю.
Елена отстраняется от меня и выходит из комнаты. Я не иду следом, не падаю перед ней на колени, не обещаю, что это не повторится.