Посвящается Aziza & Andrew
Моему первому читателю/бете, и любимому мозгодеру

Пролог
Деймон бросил взгляд в окно. Утренний туман почти полностью застилал сад старинного дома Сальваторе, сворачиваясь в хитрые клубы по углам сада. «Я чувствую, как быстро выросли клыки. Привычно проведя по ним языком, я вонзаю их в белоснежную шею девушки. Её кровь превосходна... Жжение в горле постепенно притупляется. Я чувствую, как мои вены наполняет свежая кровь. Не донорская, из пакета, а настоящая, дикая. И уж тем более не кровь животных. Я ведь не убиваю белочек. Она пульсирует во мне, и я чувствую удовлетворение и отсутствие голода. Хорошо поел — и день удался. И не нужно меня обвинять в том, что я циничный вампир-мужлан. Это далеко не так. И ты сейчас узнаешь, почему.»
Написав эти строчки, Деймон, нахмурившись, откинулся на спинку кресла, закинув ноги на письменный стол. Он потер глаза. Даже совершенные вампирские глаза могут покраснеть не только по причине того, что их хозяин собирается поесть. Деймон писал всю ночь, до самого утра. Тусклый свет лампы сопровождал его все то время, пока он заканчивал работу. Деймон дописывал свой последний дневник. У него их было не так много, как у Стефана. И вообще, если Стефан святой, это не значит, что он оригинальный. Именно Деймон первым стал вести дневник, совсем рано, еще до своего превращения в вампира. Бывали времена, когда он только и делал, что писал, писал и писал, подробно рассказывая о том, что происходило в его жизни, но бывало и такое, что он полностью забрасывал дневник, вообще не ведя его. Зато легко можно было понять, в ударе ли Деймон и пустился ли он во все тяжкие.
Но такая возможность могла быть только у тех, кому Деймон бы сам дал свой дневник. А у него до-оооо-лго не было такой возможности. Ящик с дневниками Деймона в течение долгого времени был неизвестно где. Точнее, сейчас уже известно, где. Мередит Фелл пролила свет на это дело. Она рассказала, что, после того, как Деймон и Стефан были убиты в 1864 году, семья Фелл забрала некоторые личные вещи сыновей Сальваторе. После смерти Томаса и Онории Фелл главой совета стал Энтони Фелл, младший брат Томаса. Джонатан Гилберт рассказал ему о нападении Стефана в ту самую ночь, когда кольцо Гилберта стало постепенно сводить его с ума, первый раз сохранив ему жизнь. Энтони был весьма озабочен последующим убийством Джузеппе Сальваторе, а когда услышал о нападении Стефана, то понял, что, если Стефан оказался вампиром, то и Деймон мог бы. И тогда Энтони решил выяснить, так ли это. Джузеппе был закадычным другом Энтони Фелла, и однажды тот жаловался ему на сентиментальность своих сыновей. Сальваторе-старший был безумно недоволен тем, что оба его сына вели дневники. Энтони знал, что оба брата влюблены в Кетрин Пирс, оказавшуюся вампиршей. Почему бы двум молодым людям, достаточно сентименальным, чтобы вести дневник, не записать в него все, что они знали о ней? Энтони хотел понять, каковы были планы Деймона и Стефана, когда они узнали о том, кто такая Кетрин на самом деле, хотели ли они обратиться, чтобы быть с ней. Если хотели, тогда Энтони знал бы о существовании двух вампиров, у которых есть достаточно поводов поубивать половину жителей Мистик Фолс. После смерти Джузеппе и рассказа Джонатана Гилберта, Энтони решил найти дневники братьев Сальваторе и проверить свою теорию. Однако что-то заставило его прекратить свою работу, и дневники, тщательно упакованные в деревянный ящичек, простояли в полуразрушенном поместье Феллов около ста сорока лет.
Найдя свои дневники и дневники Стефана, Деймон действительно собирался их кое-кому отдать. Конечно, он вел дневники и после своего обращения в вампира, но дневники его детства и молодости, до превращения, смогли бы рассказать его историю полностью. Деймон не стал их перечитывать. Поначалу он хотел их сжечь, но потом он осознал, чего хочет. Отдать их человеку, который на самом деле понял бы все его существо, прочитав их. Деймон надеялся, что этот человек примет их. Не просто потому, что это были именно его дневники, а потому, что он хотел быть понятым и защищенным. Никто не знал всей правды о нем, и решиться на это было очень трудно.
Откинув волосы со лба, Деймон глянул на часы. Они показывали начало шестого утра. Слишком рано. Но, тем не менее, он встал с кресла и захватил со стола книгу в твердом переплете черного цвета, в уголке которой алой каплей крови рисовалась буква D. Деймон огляделся в поисках одежды. Не найдя ничего в комнате вокруг, он подошел к шкафу и достал свежую рубашку темно-синего цвета. Посмотрев на себя в зеркало, он тщательно осмотрел свое лицо, провел пальцами по подбородку и слегка наморщил лоб. «Пока ничего», - подумал он и решительно кивнул своему отражению. Оно улыбнулось ему в ответ. Увидев свою нагловатую, уверенную ухмылку, вампир отбросил все сомнения. Рука привычно потянулась к бару, но он заставил себя не притронуться к алкоголю. Поправив воротник рубашки, Деймон взял небольшой ящичек с книгами и направился к входной двери.
***
Во сне она была даже красивее, чем когда бодрствовала. Свернувшись калачиком, Елена мирно посапывала, даже не подозревая, кто на нее смотрит. Она выглядела очень умиротворенно и невинно. Ее ноги были слегка подогнуты, а руки она сложила замочком, положив на них голову. Деймон влез на подоконник и смотрел на спящую Елену, почти не моргая. Он не знал, как ему поступить. Одна часть его хотела оставить ящичек рядом с кроватью и безмолвно раствориться в утреннем тумане Мистик Фолс, другая мечтала поджечь этот чертов ящик и стереть память всем, кто хоть что-то знал о его существовании, не то что о содержании. Но больше всего ему хотелось отдать ей ящичек в руки, чтобы она знала, что он может доверить ей свое прошлое, свою неотъемлемую часть. Возможно, Деймону даже и хотелось, чтобы Елена сама попросила его рассказать о своей прежней жизни, о том, как он стал самим собой. Ведь тогда она обязательно будет не только думать о нем еще больше(а Деймон не сомневался в том, что она думала о нем), но и, что самое главное — она его поймет. Все его мысли, действия, чувства и мотивы. Это будет единственный человек, знающий о нем все до последней капли своей крови, которая так быстро переливается неутомимым сердцем, бегая по венам. А вены, ее носители, так соблазнительно выделялись на белоснежной коже девушки, на ее шее и запястьях, которые были видны из-под одеяла. Деймон мечтательно уставился на шею Елены. Его губы накрывают поцелуем каждый миллиметр ее тонкой шеи, а немедленно выросшие клыки прокусывают нежную кожу, оставляя две крошечные ранки. Кровь устремляется из вены прямиком к Деймону, она ослабляет жжение в его горле, но желание от этого не уменьшается. Деймон оторвался от артерии Елены, и коснулся своими губами ее. Он накрыл их, и вот ему показалось, что губы его жертвы ответно приоткрылись ему навстречу, пропуская его дальше. Когда кажется, креститься надо. Даже если ты вампир и креститься уже слегка поздновато.
- Деймон?
Слегка удивленный и сонный голос Елены вывел Деймона из сладкой полудремы. Он обнаружил, что все еще сидит на подоконнике, подперев руками голову и опустив локти на колени. То еще зрелище с утра пораньше. Пресловутый голод.
- Елена, я пришел к тебе, чтобы кое-что отдать,- нехотя сказал Деймон.
- В такую рань? Это должно быть что-то очень важное, - нахмурилась девушка.
- Да, это очень важно.
- Что-то случилось со Стефаном? - карие глаза в обрамлении длинных черных ресниц взволнованно заморгали.
- Елена, я же сказал, что хочу тебе что-то отдать,- нетерпеливо проговорил вампир.
- О, верно. Прости, я прослушала. Очень хочется спать, вчера был тяжелый денек, - зевнула девушка.
- Пфф, - выдохнул Деймон. - Держи, теперь они твои.
С этими словами Деймон поставил ящичек рядом с Еленой.
- Что это?
- Открой.
Елена стала кряхтеть над ящиком, но у нее никак не получалось его открыть. Она вертела его из сторону в сторону, трясла, даже простукивала его. Деймон не мог больше смотреть, как над его прошлым так лихо издеваются. Он взял ящичек из рук девушки и аккуратно отодвинул маленький засов рядом со створками дверц.
- А ларчик просто открывался. - Деймон насмешливо улыбнулся, невесомо проведя рукой по спутанным, нерасчесанным еще волосам Елены. - Не дуй губки, принцесса. Быть красивой и сообразительной сразу не у всех получается.
- Ну спасибо.
Тем не менее, Елена просияла, и ее надутые было губы сменила довольная улыбка. Она не обратила внимание на колкость вампира и вытащила из ящичка старую книгу с потертой буквой D все еще алого цвета в углу обложки. Девушка открыла книгу.
- Она написана от руки. Все остальные книги в ящичке точно с такой же обложкой. Что это за книги?
- Это мои дневники.
- Ты ведешь дневники? - Елена широко распахнула глаза и удивленно подалась вперед.
- Да, и я не хочу, чтобы об этом еще кто-нибудь знал. Я принес их для тебя и хочу, чтобы ты их прочитала, - слегка раздраженно ответил Деймон. Вдруг он резко придвинулся к Елене, почти вплотную. Он приобнял ее за талию одной рукой и хотел было поцеловать, но она резко отстранилась.
- Уходи, Деймон, - Елена процедила эти слова сквозь зубы.
- Ты уверена в том, что на самом деле этого хочешь? Мне кажется, что сейчас ты бы предпочла несколько иное, правда? - Деймон фирменно ухмыльнулся и провел дорожку пальцами по ее позвоночнику сниху вверх, вдоволь наигравшись с шеей девушки.
- Деймон Сальваторе, убирайся из моего дома! - прокричала Елена, забыв о том, что может перебудить весь Мистик Фолс с утра пораньше в воскресенье. В порыве негодования она взяла первый попавшийся под руку предмет и хотела было запустить его вслед наглому вампиру, выскользнувшему в окно, но вдруг взгляд ее упал на витиеватую букву D в углу обложки.
«Дневники Деймона, - подумала Елена. - Дневники вампира».
Девушка шумно вздохнула, и, заправив за ухо выбившуюся прядь волос, села на край кровати. Она пододвинула к себе ящичек и нашла там самую старую на вид книгу, с самой выцветшей буквой D. Девушка устроилась поудобнее, закусив губу в нерешительности. Вдруг она услышала шепот:
- Открывай уже.

Глава 1
An Old Beginning*
18 июня 1857 года
Мое имя - Деймон Сальваторе. Я был рожден в Италии 18 июня 1844 года. Если быть более точным, то на Сардинии, в городе Валледория, провинция Сассари. Род Сальваторе брал свое начало во времена Юлия Цезаря. Мои предки состояли в ближайшем окружении будущего имепаратора. В основном они были военачальниками и лекарями. Наша семья была довольно состоятельной, и мы могли позволить себе очень многое. У меня было все, что я только мог пожелать: захватывающие книги и игры, деликатесная еда и интересные занятия, любящая семья и прекрасный дом. К нему прилегали виноградники. Однажды я даже сам делал вино. Это ужасно долгий и довольно нудный процесс, но мне нравилось. Я буквально танцевал на винограде, выжимая из него сок. Закатав брюки до колен, я взбирался на огромный деревянный таз, полный винограда, и топтал его. Мой пыл и не думал уменьшаться, когда виноград подо мной сморщился, и сосуд с его соком был наполнен почти до краев.Когда я был совсем маленьким, я проводил так целые дни. Как только вставало солнце и своим лучом накрывало мои веки, я вскакивал с кровати, одевался и бежал вниз. Наше небольшое поместье состояло из двух этажей. На втором этаже располагались личные спальни моих родителей, моя комната и комната Стефана, три гостевых спальни, уборные, и оружейный зал, вход в который был строго-настрого запрещен отцом до достижения каждым из нас порога совершеннолетия. А на первом — гостиная, столовая, кухня, библиотека и кабинет отца. Моя мать, Мария Сальваторе, любила помогать нашим крестьянам делать вино. Я очень любил ее, и в первый раз стал выжимать сок винограда как раз потому, что хотел ей помочь. Она была необыкновенно доброй женщиной, и именно она научила меня чувствовать. Конечно, она учила меня также массе других вещей, но я считаю это самым главным. Чувствовать мир вокруг себя, самого себя; тех, с кем ты имеешь дело, кому симпатизируешь, кого ненавидишь. Понимать мир, окружающий меня, - мне это было очень важно. Мне всегда было интересно, что в мире как и почему. Я часто задавался вопросом, почему небо голубое, и почему Земля вертится вокруг Солнца, а не наоборот. Я был человеком, постоянно задающим вопросы. На лице моей матери всегда появлялась улыбка, стоило мне только рот открыть, чтобы выдать поток вопросов, так сильно меня мучающих. Именно моя мать и подарила мне дневник в день моего тринадцатилетия. Она пришла ко мне в комнату ранним утром и присела на краешек моей кровати. Убрав мне волосы со лба, она тихо и ласково проговорила, едва заметно улыбаясь:
- Деймон, утро пришло. Не проспи день. Он особенный. Сегодня тебе тринадцать. С Днем твоего Рождения.
Она внезапно посерьезнела, и в ее глазах, как мне позакалось, появились слезы:
- Я горда, что ты мой сын.
- Мама, - я улыбнулся сквозь сон, - спасибо.
- Ну что ты, Деймон. Я кое-что принесла тебе. Это дневник. Когда мне исполнилось тринадцать, я тоже получила свой первый дневник.
- Так вот где ты так часто пишешь! - я заинтересованно пошевелился, сев в кровати и приблизившисьшись к ней. - Ты записываешь там что-то о своей жизни, да?
- Да, мой маленький дьяволенок. - Она взъерошила мне волосы, сделав из них что-то невообразимое. - Свою жизнь, чувства, которые я испытываю, события, которые происходят — все, что сочту нужным. Дневнику можно рассказать все. Помни это.
- Спасибо, мама, - зевнул я, подтянув к себе одеяло.
- Спи, Деймон, - мама поцеловала меня в щеку, подоткнула одеяло и вышла за дверь, оставив меня спать.
***
В тот день ярко светило солнце, небо было безмятежно голубым, а Когинас, отражая в себе солнце, светилась и переливалась всеми цветами радуги. Она была словно калейдоскоп, подаренный мне дядей Феличе. Он привез его из Франции, где состоял при дворе императора Наполеона Третьего императорским лекарем и был с ним в очень любезных отношениях. Дядя Орсини был родным братом моей матери и вел какие-то дела с моим отцом. Они часто засиживались в кабинете отца допоздна, прикрыв двери и приглушив голоса. Из-за затворенной двери пробивалась полоска яркого света, которая всегда манила меня и не давала покоя. Накануне моего тринадцатого дня рождения мы со Стефаном даже пытались подслушать, о чем беседуют наш отец и его шурин. Стефа сразу поймали слуги в коридоре и отправили спать, однако я оставался незамеченным довольно долго. Я вжался в нишу рядом с дверью отцовского кабинета и напряг слух.
- С каких пор ты так интересуешься моим хозяйством, Феличе? - тихий, но грозный голос моего отца заставил меня задрожать.
- С тех пор, как у меня возникла небольшая просьба к тебе, - мягкий голос моего дяди успокаивающе раздался следом за отцовским.
- Я слушаю.
- Я бы хотел, чтобы сюда приехал погостить император Наполеон Третий.
- Что?! Орсини, ты с ума сошел? Император? В почти сельском поместье? В Валледории? В СальвАторз? - Джузеппе сорвался на крик, очевидно, придя в ярость, и мне не пришлось даже напрягать слух, чтобы услышать, о чем они говорят.
- Да, именно здесь. Не кричи, будь так добр. Императору очень нравится Сассари. В вашей провинции живет семья его невесты, она родом отсюда. Я думаю, он наслушался ее рассказов и не прочь посетить это место. Твое поместье идеально подходит, Джузеппе.
- Я, разумеется, понимаю тебя, дорогой Феличе, но...
- Подготовиться к его визиту будет трудно. И эта подготовка затрагивает денежный вопрос. Я, разумеется, понимаю тебя, дорогой Джузеппе, - дядя съязвил и, судя по хлопку, ободряюще тряхнул моего отца по плечу, - не переживай по поводу средств. Беру это на себя. Ну что, дело в шляпе?
- Да, - немного помедлив, мой отец легко согласился, поддавшись недолгим уговорам дяди.
- Прекрасно, Джузеппе. Я знал, что на тебя можно положиться. Император будет здесь через два месяца. Я уже позвал его, - мой дядя дьявольски ухмыльнулся, я был в этом уверен. - Кстати, о шляпах. Я привез Деймону и Стефану замечательные цилиндры. Последняя мода, прямиком из Парижа. От самого императорского камергера. Я уверен, Стефан будет чистой копией тебя. Почему он такой серьезный, что ты делаешь с моим племянником? Зато Деймон весь в меня. Гены матери! - дядя повысил голос, в нем прозвучали нотки радости и... гордости?
- Орсини! Не уходи от темы и не забивай мне голову какими-то дурацкими шляпками! Ты позвал сюда императора, даже не спросив у меня заранее? - отец по-прежнему был в ярости.
- Это не дурацкие шляпки, это превосходные цилиндры посленей моды, я уже объяснял тебе, неужели ты не понял, партнер? - веселый и ироничный голос дяди Феличе приблизился к двери, и я услышал, как его рука нажала на ручку, приоткрыв ее.
- Феличе Орсини!- рявкнул мой отец, - прекрати поясничать! В моем кабинете нужно серьезно говорить о таких делах! Я не принимаю подобного поворота дела! Если ты не расскажешь мне о твоей истинной цели, то мой сторож помашет ручкой Наполеону, и ему ничего за это не будет. Подданные Италии не подчиняются императору Франции. Зачем ты зовешь его сюда? Ты ведь не бонапартист.
- Я стал им. Однако, Джузеппе, - мой дядя все еще держал ручку двери, - твой старший сын слишком похож на меня. Да, думаю, слишком. Я отойду на минуту. Ты ведь не возражаешь?
Дядя Феличе догадался, что разговор подслушивают. Причем не просто кто-то, а именно я. Но как он это понял? Стефан не мог ему рассказать, да и не стал бы. Брат бы меня не предал. Задумавшись, я совсем забыл о том, что дядя вот-вот мог меня обнаружить. Я притаился и затих. У меня ужасно затекла рука, и я посчитал, что если я повернусь, то ничего страшного не произойдет. Я повернулся, и тут услышал голос дяди Феличе:
- Деймон, дорогой, выходи.
- Дядя? Как вы поняли, что я здесь?
- В этом весь ты, Деймон. Даже сейчас ты не испугался, а только удивился. Какой же ты наглый, - дядя покачал головой.
Я потупился.
- Весь в меня.
Я поднял голову и посмотрел снизу вверх на дядю. Я достигал его предплечья, он был довольно высокого роста. Дядя Феличе потрепал меня за волосы и, подмигнув, улыбнулся. Я ответил ему заговорщической улыбкой, точь-в-точь похожей на его. На душе стало легко.
- А теперь, племянник, ступай в кровать. Уже поздно. И помни, не рассказывай ничего из того, что услышал. Никому — ни матери, ни Аннет. Ничего не говорю о Стефане, потому что я всегда все рассказывал Марии. Только предупреди его, чтобы молчал. Ступай, Деймон.
- Хорошо, дядя, спасибо вам, - я отвернулся от него и направился к коридору, ведущему на второй этаж.
- Подожди! Чуть не забыл, - дядя остановил меня, схватив за плечо.
Я недоуменно посмотрел на него. Время перевалило заполночь, и мне дико хотелось спать и не терпелось поделиться услышанным с братом.
- Держи, - дядя Феличе вытащил из запазухи предмет, похожий на подзорную трубу. Однако он был гораздо меньше, и при свете подсвечника, висящего на стене, я разглядел, что труба не черная, как подзорная, а цветная. На ней были все цвета радуги. - Это калейдоскоп. Ты можешь смотреть сквозь стекло на разные предметы, и, вертя вот здесь, - дядя ткнул пальцем в трубу, - будешь смотреть, как они меняются. Захватывающее зрелище. Попробуй.
Я взял из рук дяди калейдоскоп-трубу, навел его на него и прислонился к стеклу. Перед моими глазами возник сильно искаженный, но все же узнаваемый дядя Орсини. Я повернул там, где показал дядя, и мир распался на тысячи разноцветных фрагментов: огоньки свечей, улыбка дяди, темные стены коридора и несколько портретов, висящих по коридору, свет луны, пробивающийся в полуоткрытое окно — все смешалось между собой, мир перевернулся, части одних предметов стали другими, все поменялось местами трижды. Когда я вернул колесико на место, все встало на свои места.
- С Днем Рождения, - тихо произнес дядя.
- Это просто чудо, спасибо, дядя Феличе!- я порывисто обнял дядю.
- О, Деймон. Обнимешь меня завтра. У тебя есть целая ночь, чтобы увидеть мир совсем другим. Меняй его и делай это для себя. Спокойной ночи.
- Приятных снов, - я помахал дяде ладошкой и проводил его взглядом. Он закрыл за собой дверь. Я различил слова, и это было последнее, что я за сегодня услышал:
- Орсини! Где тебя носило?
- Джузеппе! Я носился по коридору, сбрасывая напряжение от твоей нудной манеры вести дела и разговоры. Кстати, - Феличе театрально взмахнул руками, - я женюсь.
- Что? - голос отца даже осип. Хотя, я тоже удивился.
- Да, да. Ее имя Кетрин. Она очень красива и...
Ну уж нет. Слушать представления дяди о женской красоте я отказываюсь. Однажды он сказал, что горничная моей матери очень красива, и с тех пор я не доверяю его вкусам. Я безумно рад за него, но я надеюсь, что она покрасивее служанки. Немного мешкая, я отправился по коридору в свою комнату, стараясь ступать бесшумно, чтобы слуги меня не заметили.
6 июля 1857 года
Мой отец был полной противоположностью моей матери и моего дяди. Джузеппе Сальваторе был холодным человеком, расчетливым и знающим себе цену. Я всегда старался уважать его мысли и идеи, но у меня никогда не было настоящего желания их поддерживать. Порой, когда я слушал то, о чем рассуждает мой отец, мне хотелось вскочить с дивана и высказать ему в лицо все то, что так меня мучало и не давало мне почувствовать себя истинным сыном своего отца. Он всегда заставлял меня делать то, что мне не нравилось, заранее зная, что я не люблю этого; он прерывал наши со Стефаном игры, ограничивал мое общение с крестьянскими ребятишками, которые были добрыми друзьями для меня, порой даже грозился выгнать меня из дому за то, что я такой непослушный ребенок. Вчера он сказал мне в ответ на мою невинную шалость переплыть вместе с Аннет Когинас : «Ты абсолютно испорчен! Знай себе, топчи виноград да скачи на лошади, общаясь с этим крестьянским отребьем! Ты никогда не станешь мне сыном!»
И Джузеппе хлопнул кулаком по столу, да так, что я пошатнулся от треска, с которым его рука опустилась на гладкую поверхность обеденного стола. Первой моей мыслью было закричать, расплакаться, ударить отца первым, что попадется под руку и колотить его, пока его лицо не станет мертвенно бледным. А потом я бы ушел из дома. Навсегда. Я бы никогда не вернулся и прожил свою жизнь вдалеке от родных и своей Родины, умерев в одиночестве. Я бы занимался, чем хотел, никто бы меня не ограничивал, и я никогда не увидел бы своего отца еще раз, никогда не услышал его крика, от которого закладывало уши и глаза начинало щипать. Я решительно открыл было рот, чтобы ответить ему, но мой взгляд упал на мать. Она испуганно смотрела на меня. Она будто знала, что я сделаю, если отвечу отцу. Я был уверен, что она понимает, что я хочу сделать потом. И я подумал, что если уйду, то никогда не увижу и свою мать. И Стефана. И Аннет... И я понял, что не могу уйти. Я не мог оставить своих близких на растерзание этому беспощадному монстру, которым был мой отец. Едва представив себе, что он может сделать с ними без меня, я ужаснулся. Я сжал кулаки. Мне нужно быть мужчиной. Мне нужно подавить все свои чувства к этому чудовищу, никак не выражать их, закрыться от них. Эх, жаль я не могу просто их выключить! Как это было бы здорово — не знать чувства вины, горя, ярости, мести и злобы, никогда не хотеть убить кого-то, искалечить, навредить, нагрубить! Никогда не чувствовать себя покинутым и одиноким, никому не нужным, не понятым. Это было бы идельно. Я решил, что это мой идеал в жизни. Не построить блестящую карьеру юриста, попав в правительство; не заиметь собственное поместье с прекрасными виноградниками и делать вино, выставляя его на продажу; не забраться на самую вершину Ла-Марморе и взлететь прямиком в небо, смотря на извилистую петлю реки и чувствуя согревающие лучи солнца на своем лице. Никогда не быть одиноким. Вот моя мечта. Я не мог промолчать, поэтому решил все-таки слегка смягчить свой ответ. Я гордо поднял голову и ухмыльнулся, глядя на отца:
- Какая откровенная тирада. Но мне кажется, что я ее где-то уже слыхал. Ты повторяешься, отец. Может, ты стареешь?
- Деймон, замолчи! - моя мать испуганно посмотрела на меня, а затем перевела взволнованный взгляд на своего супруга. Тот, казалось, совершенно не обратил внимания на мой язвительный ответ. В столовой воцарилась звенящая тишина. Стефан испуганно жался к матери, украдкой поглядывая на начинавшее краснеть лицо отца.
- Подойди сюда, Деймон Сальваторе, - едва слышно проговорил глава семейства, поманив меня пальцем.
Я бесстрашно выступил вперед, прямо к его огромной фигуре. Мешки под его глазами висели так, будто были нагружены тонной свежего винограда. Его ноздри едва заметно раздувались, придавая ему и без того угрожающий вид. Тонкие губы изогнулись в усмешке:
- Ну что, отрок? - по-своему зловещая ухмылка не сходила с его лица. В этот момент я понял, что он никогда не назовет и не признает меня своим сыном, и до конца своей жизни я буду слышать лишь презрительное «отрок».
- Я думаю, ты знаешь, где находится погреб. Ступай туда и принеси мне розовое полусладкое, Шамбри, 1811 года. Это вино было сделано твоим дедом. Ступай, отрок.
Я недоуменно кивнул. Ничего не понимая, я вышел из столовой и направился в сторону кухни. Зайдя в это светлое просторное помещение, которое я так любил, я невольно впал в его атмосферу. Щекочущий нос аромат корицы, пузырьки с приправами, развешенные по уголкам комнаты пучки разнообразных трав, названия которых я бы в жизни не запомнил, небольшой деревянный стол со стоящими на нем кухонными принадлежностями: большие оловянные миски, деревянные ложки и острые ножи, которых я невыразимо боялся, пока мне не исполнилось восемь; посудный шкаф, в котором были красивейшие фарфоровые чашки и чайник. Я вдохнул запах корицы и буквально улетел. Мой взгляд открыл створку окна, вынес меня из нашего особняка, сковавшего мое сознание и свободу, и понес меня к крученой Когинас, огибавшей поляну примерно в миле от нашего имения. Вдруг подо мной скрипнула половица, и я вспомнил о погребе и поручении отца. Я подошел к углу комнаты, нащупал ручку погреба и, поднажав, откинул крышку. Передо мной зияла черная неизвестность. Она страшила меня, ведь я никогда раньше не был в винном погребе. Склонившись над погребом, я посмотрел в самый низ и ничего не смог различить. Но мой взгляд уловил, как бутыль благородного напитка отразила луч солнца, на мгновение осветивший этикетку на бутыли, но мгновенно погрузившийся в красные моря этого страстного напитка. Я чувствовал запах вина. Он манил меня, и я все же решился на то, чтобы спуститься в погреб. Осторожно пододвинув лестницу к себе, я повернулся, и, переведя дыхание, наступил на первую ступеньку старой деревянной лестницы. Сердце ухнуло в пятки, но я нащупал ногой вторую ступеньку. Осторожно перебирая ногами и руками, я постепенно приближался к дну погреба. Я задел рукой карман своего атласного черного жилета и невольно нащупал там что-то. Это был камешек, который остался с нашей последней со Стефаном игры. Я сделал рогатку и учил его засовывать туда камешки, показывал, как их пускать. У Стефа никак не получалось, но я не терял уверенности в брате, и к вечеру он освоил это нехитрое дело. Я был горд, что смог научить своего брата этому, и мы побежали к реке. Мы смеялись, Стефан отставал от меня, когда я бежал, но я понимал, что мысленно мы оба уже плывем по теплым водам Когинас. Наконец-то достигнув реки, мы снова засмеялись и, чуть отдышавшись, скинули ботинки и закатали штаны до колен.
- Эй, Стеф, смотри, как я умею! - Я запустил камешек в реку из рогатки, отчего гладь реки разрушилась и пошла кругами. Я торжествующе посмотрел на младшего брата. Однако он совсем не растерялся и в ответ попросил меня:
- Дай мне, пожалуйста, камешек. - Его зеленые глаза хитрюще на меня смотрели.
- Держи, - недоуменно отдав ему камешек, я пожал плечами и в ожидании уставился на Стефа.
- А теперь смотри, как умею я!
С этими словами Стефан запустил камень в воду. Но он не утонул, а четыре раза подряд погрузился в воду и снова вынырнул, издавая булькающие звуки. Вода красиво пошла кругами в тех местах, где камень выныривал на поверхность. Скорость, с которой это было проделано, и легкость привели меня в неописуемый восторг. Но больше всего меня поразило то, что камень, погрузившись в воду, снова вынырнул! И даже не один раз, а целых четыре! Я всегда сравнивал камень с сердцем человека. Только камень был мертвым сердцем, небьющимся. Никто не может жить, если его сердце не бьется. Но этот мертвый камень целых четыре раза вынырнул из-под сине-зеленой воды Когинас. Значит, сердце тоже может поддерживать жизнь, даже если не бьется, или я просто неправильно сравниваю?
- Ух ты, Стефан! Научи меня, а, научи меня! Пожалуйста!
- Конечно, брат, прямо сейчас тебя научу!
- Ну давай же!
- Возьми его, - Стефан поднял с земли небольшой камешек и протянул мне, - заведи руку назад и...
- Хорошенько ударь себе по затылку. Только честно и сильно, - жесткий голос отца прервал объяснение Стефана, сорвавшись на крик. - Марш в дом, оба!
Я вновь пережил этот прекрасный момент, не считая появления отца, конечно, только дотронувшись до камешка. Я вынул его из кармашка и кинул вниз. Через несколько мгновений я услышал, как он ударился о холодный каменный пол погреба. Спускаться осталось совсем недолго. Солнце снова высветило бутыль с красным вином, так похожим на кровь. Я поежился. Снова посмотрев, как солнечный блик утонул в темно-бордовой жидкости, покоившейся в прозрачной бутыли, я вдруг понял, что не взял ничего, чем смог бы осветить погреб, чтобы найти Шамбри 1811 года. Я упрямо напыжился, поджал губы и полез обратно, наверх. Мне было бидно, я даже разозлился на самого себя за то, что не подумал об этом раньше. Переставляя ноги, я думал о странном поведении отца. Почему он в ответ на мои речи всего лишь послал меня за вином? Он хочет, чтобы я понял, что все равно буду делать то, что он скажет? Он хочет унизить меня? Или он просто знает, что мне не нравится темнота, потому и послал меня в этот дурацкий погреб? Я терялся в догадках и не мог найти, как мне казалось, ни единого верного ответа на мучавший меня вопрос. Я предпочитал копаться в себе, во всем, что со мной происхоило, и искать ответы. Я чувствовал себя неспокойно, не зная чего-то о самом себе. Как будто у меня на голове, пробившись через волосы цвета вороного крыла, выросла алая роза, а я и не приметил. Ну, так же нельзя. Я просто не мог понять, как мне дальше вести себя с отцом, как мне принимать то, что он делает, как реагировать на его действия и как защитить маму и Стефа от его нападок и вечной смены настроения. Он, то уютно расположившись в кресле, показывая свое обаяние, разговаривал с моей матерью, время от вермени поглаживая ее по голове, заправляя ей за уши выбивавшиеся пряди светло-каштановых волос, то, покраснев от ярости, кричал на нее что было сил, а потом вдруг прижимал ее к себе, словно успокаивая. Я никогда не понимал этого. Может, он совсем не любит мою мать и просто старается разрядить обстановку своим объятьем? Мои размышления прервал засветивший мне в глаза яркий луч солнца. Я хотел было прикрыть глаза рукой, но пошатнулся, чуть не потеряв равновесие. Я отвернулся и посмотрел вниз. Бутыль вина, так сильно походившая на кровь, вдруг раскололась, и из нее прямо на каменный пол погреба вылилась лужица. Солнце осветило ее, и мне показалось, будто я вижу в ней женщину, причем необычайно красивую. Её слегка волнистые темные волосы развевались на ветру, и она шла под руку с молодым человеком. Вдруг она резко развернула его к себе и прислонилась лицом к его шее. Должно быть, она его поцеловала. Глаза мужчины потускнели, рот его приоткрылся, и тело обмякло. Он упал на дорогу, а женщина, подхватив юбки, пустилась бежать. Мне показалось, что она смотрит прямо на меня. Она улыбнулась мне, обнажив ряд белых зубов, причем двое передних как будто уменьшились прямо на моих глазах. Я отвернулся, пораженный этой картиной, и не мог понять, что произошло. Списав все на винные пары и богатое воображение, я потер глаза рукой, слегка пошатнувшись. Посмотрев вверх, я увидел, что осталось совсем немного. Я почти долез до выхода на кухню, как вдруг большая рука накрыла мою:
- Ты что, думал, будто я буду распивать вино в честь того, что мой старший отрок бесполезен и испорчен? Ничего подобного. Может быть, ты одумаешься, тебе же есть чем осветить погреб, да и пища для размышлений у тебя имеется. - Мой отец резко захлопнул крышку погреба прямо перед моим носом, и я услышал, как он задвинул засов. Я остался в кромешной темноте. Отпустив все свои страхи, я обеими руками принялся колотить по крышке погреба:
- Отец, выпусти меня! Мне нечем посветить! Отец!
Я барабанил по крышке несколько минут, после чего понял, что это бесполезно, и никто мне не откроет. Мне хотелось как-то отомстить отцу, показать ему, что меня просто так не взять голыми руками. Так как я был ребенком, то ничего из ряда вон выходящего я сделать не мог, тем более в погребе. Я спускался вниз по ступенькам в абсолютной темноте, и вспомнил о женщине, привидевшейся мне в лужице вина. Ее обворожительная и вместе с тем хитрая улыбка всплыла в моей памяти, и я так же невольно улыбнулся, мгновенно поняв, что мне стоит делать. Спустившись до самого конца и нащупав в кармане спичку, о которой я внезапно вспомнил, я чиркнул ею о каменную стену погреба, но у меня ничего не вышло. Спичка не зажглась, стена была сырой. Тогда я вспомнил трюк, который однажды показал мне Марио, один из моих друзей из "неблагородного сословия", как выражался мой родитель. Я расшнуровал свой правый лакированный, начищенный до блеска черный ботинок, и чиркнул спичкой о голую ногу. Спичка зажглась. Я торжествовал. Я невольно поежился, наступив босой ногой на темный каменный пол. Поднеся спичку к рядам сложенных бутылей с вином, я увидел то, что искал. Шесть бутылей розового полусладкого Шамбри 1811 года. Ухмыльнувшись, я аккуратно вытащил все шесть из общего ряда и поставил их на каменный пол рядом с собой. Сняв с себя жилетку, я постелил ее на холодный пол погреба, сел на нее, и, пока догорала спичка, я открыл все бутыли. Мой отец больше никогда в жизни не испробует свое любимое вино. Я испытал огромное удовлетворение от того, что делаю это. Вовсе не из жадности или чувства мести я испытал чувство самодовольства. Я был безумно рад тому, что смог скрыть свои истинные чувства от родного отца, да еще и нашел весьма эффектный путь мести. Сама месть, конечно, была заманчива и привлекательна, но что могу сделать я, маленький дворянский сын тринадцати лет от роду? Ничего сверхъестественного. Так что, я решил, что это мой первый раз, когда я могу доказать отцу свою независимость от него, свое упрямство и показное неповиновение. По сути, мне просто хотелось докричаться до него таким образом, сказать, что я тоже человек, у меня есть свои мысли, чувства и мнения, интересы. Донести до него, что у меня тоже есть все это, казалось мне совершенно не возможным. В размышлениях я задел одну из бутылей, отчего та как-то по-особенному заскрипела. Я взял ее в руки и приложился к ней. Вкус вина показался мне как будто знакомым. Оно было очень приятным на вкус. То ли горьковатым, то ли сладким. Одновременно. Я сделал еще несколько глотков. То вино, которое нам со Стефом обычно давала мама, было не таким изысканным. Я привык пить примерно стакан вина в день и почти не хмелел от этого напитка. Однако это вино просто вскружило мне голову. Я снова приложился к бутыли. Не отрываясь от нее, в полной темноте я чувствовал вкус вина. Она наполняло меня, и я будто чувствовал в себе жизнь. Мне казалось, будто бы оно течет по мои венам, наполняя мое тело какой-то энергией. Я готов был летать, и прямо сейчас я жалел, что не могу вылезти из этого ужасного темного погреба, который словно сдавливал меня, ограничивая мою свободу. Мне хотелось махать руками, прыгать вместе со Стефом в реку, взобраться на Ла-Марморе и спрыгнуть с нее, раскинув руки в стороны, как птица в полете. Я жалел, что не родился птицей. Ошалело оглянувшись, я поставил пустую бутыль рядом с собой. Нашарив в темноте другую бутылку, я приложился к ней и пил, пил, пил, пил, пока жидкость не закончилась. Совершенно обессилев, я опустился на свой жилет. Вдруг в проходе загорелся огонек. В проходе? На моей памяти я никогда не слышал о том, чтобы здесь был еще какой-то проход. Несколько минут я думал, что мне кажется, и никакого света нет. Однако, когда он отразился в стекле одной из бутылок, я понял, что огонек действительно есть. Некоторое время я неотрывно смотрел на свет. Собравшись с силами, я приподнялся с пола. Облокотившись рукой о стену, я снова посмотрел на огонек, надеясь, что тот пропадет из виду. Но нет, куда там. Все-таки винные пары тут не при чем. Хотя какие тут винные пары? Всего две невинные бутыли. Однако, свет действительно был, и я был в этом уверен. Я шел к нему, облокачиваясь на стену одной рукой. Меня шатало, кружилась голова. Мои уши как будто намазали свежей горчицей, а в глаза закапали сок красного ядреного перца. И вот я, с горящими ушами и глазами, на ощупь двигаюсь на свет. Что-то мне это напоминает. Как будто муха ползет навстречу пауку на верную смерть. Интересно, а у нас в винном погребе водятся огромные мохнатые пауки, охотящиеся на тринадцатилетних пьяных аристократов? Тем не менее, я двигался вперед. Всегда интересно делать что-то в первый раз. В конце-концов, меня еще никогда не ели огромные пауки. И я никогда еще не был так пьян. И я никогда не был влюблен. Странная мысль для сложившейся ситуации. Неужели это огромные мохнатые пауки навевают мне подобные мысли? Надеюсь, нет. Я вспомнил о молодой женщине, которую увидел в лужице растекшегося вина. Ее улыбка до сих пор оставалась в моей памяти, хотя я никогда раньше не брал в особое внимание улыбки молодых женщин, просто потому, что они были мне неинтересны. Но эта загадочная девушка очень меня заинтересовала. Во-первых, она поцеловала своего мужчину прямо посреди улицы, их мог кто-то видеть. Я невольно задумался о том, хотелось бы мне, чтобы меня поцеловали на улице, на виду у всех. Во-вторых, после ее поцелуя мужчина упал на землю. Не знаю, замертво или нет, но очень похоже на то. Иначе зачем она сбежала? Хотя, может бедная девушка побежала за помощью? Но ее лицо не было печальным или обеспокоенным тем, что произошло. И не испуганным. Оно вообще было бесстрастным. Но потом она как будто посмотрела прямо на меня, в глаза. А затем улыбнулась. Так коварно мне никто никогда не улыбался. Эта женщина словно объелась горького шоколада и не поделилась им ни с кем, ловко всех обманув. Я бы тоже пошел на такое ради горького шоколада. Особенно с апельсиновой прослойкой.
Тем временем огонек был уже совсем близко от меня. Я смог разглядеть, что это не просто огонек, а огоньки. Точнее, подсвечник с тремя свечами. В сумраке я приметил, что подсвечник держит тонкая и изящная рука, которая никак не могла принадлежать мужчине. Еще я увидел массивное кольцо из серебра с каким-то светлым камнем. То ли лазуритом, то ли топазом. Оно смотрелось очень эффектно и необычно на такой изящной руке. Я подошел еще ближе. Огоньки все не двигались. Я решил подать голос и высказать свою надежду, которую я лелеял с тех пор, когда понял, что свет настоящий:
- Мама? - неуверенно позвал я.
- Нет, это не мама, - хитрый чарующий голос ответил на мою реплику.
- Тогда кто ты?
- Подумай лучше, я уверена, ты знаешь, кто я. - вкрадчиво шепнула женская фигура, держащая подсвечник.
- Это важно,конечно, - совершенно трезво и спокойно произнес я, - но как вы сюда попали?
- Это важно, конечно, - голос доносился как будто отовсюду, - но как тебя зовут?
- Деймон, - я уверенно выступил вперед, забыв о голодных пауках, - а как ваше имя?
- Мисс Кэтрин Пирс, - вкрадчивый голос женщины прозвучал прямо над моим ухом.
Она выжидающе на меня посмотрела, надеясь увидеть мою рекцию. Наверное, она думала, что я подпрыгну до потолка, а затем ударюсь макушкой о стену от счастья лицезреть ее. В конце концов, она всего дишь невеста моего дяди. Дяда был прав, когда сказал, что она красива. Впрочем, мне всегда нравилась Аннет, хотя никто не одобрял этого. Один только Стефан находил прелесть в том, что я нахожу красоту в лице простой крестьянской девчушки. У нее были густые рыжие волосы до плеч, веснушки и широкая улыбка. Ее лицо было необыкновенно добрым, и каждый раз, встречаясь с ней, я чувствовал, что становлюсь лучше. После встречи с ней я подкидывал деньги совсем обездоленным крестьянам на порог их дома (иначе они бы не приняли их), пристраивал больных птиц и зверей в отдаленных уголках дома, чтобы отец не заметил, старался быть более сдержанным при общении с отцом, прислушивался к нему. Я во всем хотел быть лучше, чем я есть. Однако на следующий день я уставал от добрых дел и начинал вести себя как обычно. Я даже временами не хотел ее видеть, потому что я знал, что она сделает со мной. Делать добрые дела каждый день для меня было непосильно. Я бы просто обезумел от того, какой я хороший, как говорит дядя Феличе. Однако как я не старался избегать ее, она все равно появлялась. Причем я сам начинал искать ее. Аннет прекрасно понимала, что я не могу видеться с ней каждый день не только из-за того, что моему отцу это не нравится, но и в сули каких-то других, моих личных причин. Она не задавала вопросов и, когда я возвращался к ней, вела себя как обычно со мной. Мы занимались тем же, чем и всегда: бегали от их с Марио дома до Пастушьечего Провала, взявшись за руки или наперегонки, играли в прятки втроем с Марио; прячась в кустах, громкими криками пугали проезжающих мимо юных дамочек в дилижансах. Не счесть всего того, чем мы занимались с Аннет. Больше всего мне нравится гулять с ней, идти почти молча и смотреть на нее. У нее очень красивые карие глаза. Если бы я мог, я забрал их себе и никогда никому ни за что не показывал. Они стали бы моим личным сокровищем. А еще я хотел бы забрать ее взгляд. Он был такой манящий, игривый, но в то же время теплый и родной. Пожалуй, глаза Аннет нравились мне в ней больше всего. Они делали ее не очень красивое лицо веселым, радостным, полным жизни; они освежали его и придавали легкость и шарм, которые так меня привлекали. Я бы отдал свою руку и руку Стефана, чтобы вечно смотреть в эти глаза. И отдал бы столько же за молчание. Мне не хотелось, чтобы знали обо мне что-то такое, что в дальнейшем могло навредить мне, ослабить меня, надавить на самое уязвимое место. Я был почти непроницаемым для людей, плохо меня знающих. И только самые близкие мне люди — мать, Стефан, дядя Феличе и Аннет — могли сразу понять, чего от меня ждать и что я буду делать. И то, такое случалось не всегда, а если и бывало, то не со стопроцентным попаданием в яблочко. Боже. Я сравнил себя с яблочком?
Тем временем, пока я размышлял о том о сем, госпожа Пирс во все глаза меня разглядывала. В ее взгляде я остро ощущал нетерпение, удовольствие и, как не странно, хищность. Для молодой особы такого хрупкого телосложения хищность была ни к селу ни к городу. Однако, у меня еще будет время ее понять. Она ждала моей реакции, при этом не отрывая от меня свой внимательный взгляд. У меня на языке вертелся вопрос «А мне не повернуться?», однако я решил продемонстрировать ей свою осведомленность:
- А, - я задумчиво потер висок, - невеста моего дяди.
- Откуда тебе знать, Деймон? Может это совсем не я.
- Ну, дядя Феличе пока что официально словом не обмолвился...- устало зевнул я, прикрыв рот рукой.
- Что ж, раз так...
- Но я-то знаю. Мне он сразу все рассказал, как только приехал из Франции, - я импровизировал на ходу, растягивая слова.
- О, выходит, вы с ним очень близки. Кем ты ему приходишься? - она не желала попадаться на мою удочку.
- Человеком, который первый из всех его близких познакомился с его невестой, верно, мисс Пирс? - и все же я ее обдурил. По-малому, но обдурил. У меня прямо-таки руки чесались действительно на этот раз поударяться макушкой о стену от радости.
- Для тебя — мисс Кетрин, - слегка недовольно сказала она. - Да, именно, вероятно.
- Вот и прекрасно, - одна только гравитация Земли сдерживала меня от победного полета. - Так как вы здесь оказались?
- Какой же ты настырный, Деймон! - всплеснула руками мисс Кетрин, впрочем, она улыбалась.
- Я весь в дядю, - угрожающе произнес я, подвигав бровями вверх-вниз.
- Я прекрасно понимаю, что делаю, Деймон Сальваторе. Не утруждай себя, - сказала она ледяным тоном, но по-прежнему улыбалась.
В погребе будто похолодало.
- Я совершенно четко задал вопрос незнакомому человеку, который неизвестно как оказался в моем доме, - я прибавил холоду еще на пару градусов.
- Но мы все же выяснили, что я невеста твоего дяди, - она выделила голосом «все же», и температура снова понизилась.
- Но я имею право знать, как незнакомый мне человек оказался в моем доме, - стало совсем холодно, я из последних сил пытался не проиграть ей, но понимал, что мне не удастся выиграть в этот раз.
- Какой же я незнакомый человек? Я невеста Феличе, и он дал мне ключ от погреба, чтобы взять вино для нашего пикника в горах, - невеста дяди снова приветливо улыбалась, и холод в комнате стал контрастировать с пожаром в моей душе.
- А, - понизив голос, промямлил я, - тогда все понятно. Приятного пикника.
- Деймон, а ты что, разве не хочешь выбраться отсюда? Мне казалось, что тебя тут закрыли, - она делала мне подачку.
Я долго колебался, не решаясь дать ей ответ. Ответить положительно значило признать ее победу, ее власть надо мной. Но я не мог сидеть здесь, в частично сыром погребе, слегка пьяный. Несмотря на мои словесные подвиги, моя голова шумела, а ноги слегка подкашивались. К тому же здесь было темно. В конце концов, какие еще победы и поражения? Она взрослый человек, конечно, у нее есть надо мной власть. И сейчас ее можно и признать. Я всегда успею сбросить ненавистного мне диктатора. А вдруг она окажется демократом?
- Да, я хочу, - твердо сказал я.
- Я даже не сомневалась.
- А как же вино?
- Ах, да, я совсем забыла, - она легко рассмеялась, а пожар все бушевал, превратив холод в комнате в настоящее пекло.
- Эркетер должен быть у стены сверху. Это любимое вино дяди, - я отблагодарил ее за подачку.
- О, спасибо, - мисс Пирс улыбнулась, обнажив красивые белые зубы, - кажется, я нашла его.
- Тогда мы можем идти? - мне нетерпелось подышать свежим воздухом после погреба.
- Разумеется.
Мы шли по каменному коридору, видимо, проложенному под самим домом и ведущему наверх, во двор. Скорее всего, дверь его выходила где-то рядом с конюшней. Помнится, там была дверь, назначения которой я не знал. Длинный сырой, неуютный коридор был освещен факелами. Я был очень удивлен тем, что не заметил этого раньше. Хотя, даже если бы я и нашел коридор и лестницу, ведущую наверх, и выход, я все равно не смог открыть дверь, поскольку у меня не было ключа, а вышибить ее мне не удалось бы.
- Скажи, Деймон, а у тебя есть любимое вино? - вкрадчивый голос невесты дяди аккуратно закрался в мои размышления.
- Да, - я нагло ухмыльнулься, - Шамбри 1811 года.
- Интересно. Эх, тебе же всего тринадцать, - она вздохнула.
- Вы так тяжело вздохнули. Вам что, сто пятьдесят лет? - я продолжал издеваться.
- Плюс-минус лет десять. А вообще, мистер Сальваторе, нехорошо спрашивать женщину о ее возрасте, - она и не думала вскипать или беситься.
- Даже такую красивую и молодую, как вы, которой старение уж точно не грозит в ближайшее время?
- Да, даже такую, как я, - она снова рассмеялась.
- А у вас есть любимое вино, мисс Кетрин?- я продолжал свои атаки, видя, что ей интересно со мной разговаривать.
- Красное вино, похожее на кровь. Человеческую, - она хищно посмотрела на меня, и ее оказавшиеся стальными пальцы уже сжимали мое горло.
Я страшно испугался. Ее красивые карие глаза налились кровью, под ними возникла сетка синих вен, пальцы больно сдавливали мое горло, было трудно дышать. Она приоткрыла рот, обнажив зубы — ее клыки удлинились и стали острыми, как ножи. Угрожающе зашипев, она прислонилась лицом к моему горлу, вонзив клыки в мою шею. В тот момент я понял, что видел в лужице разлитого вина. Это была она!
- Деймон, Деймон! - мисс Кетрин встряхнула меня за плечи, - ты в порядке?
- Эээ, да, - неуверенно проговорил я, скосив глаза на свою шею, а затем переведя взгляд на ее лицо и глаза, руки.
- Что-то не так? - она чуть склонила голову на бок.
- Да нет, все нормально. Просто показалось, - я помотал головой, чтобы свыкнуться с тем, что ничего ужасного не произошло. Дурацкое вино!
- Кетрин! - голос дяди Феличе подсказал мне, что я больше никогда не буду пить Шамбри 1811 года. И не только потому, что такого вина больше нет в наших запасах.
- Пойдем, Деймон. Твой дядя ждет, - она снова улыбнулась и ободряюще сжала мое плечо.
Пожар разгорелся с новой силой.
Мы поднялись из погреба, и мои глаза, отвыкшие от света за некоторое время, проведенное в почти полной темноте, ужасно заболели. Свет буквально ослеплял их, я чувствовал тяжесть во всем теле. Если ноги стали ватными, то голова налилась такой тяжестью, будто в нее залили расплавленное железо. Перед глазами мелькали темные круги, мешая воспринимать действительность. Такую усталость и неприятие окружающего мира я ощущал первый раз в жизни. Я списал все это на легкое опьянение от любимого вина отца, затекшие руки и ноги и на темноту, окружавшую меня там, внизу. Еще мне в голову пришла мысль о перебродившем вине, внутри которого наверняка развился особый вид плесени, который медленно, но верно умертвляет человека, постепенно лишая его зрения, парализуя руки и ноги, превращая человека в растение, неспособное мыслить и действовать самостоятельно. Я ужаснулся. Никогда я не хотел такой жизни: ни для себя, ни для родных и близких тем более. Мой взгляд упал на мисс Кетрин, и тут до меня дошло, что эта плесень могла оказать на нее такое же воздействие, причем она может быть уже серьезно больна! Я тщательно всматривался в нее, собрав в кучку все свое внимание. Однако она выглядела даже лучше, чем когда я увидел ее в первый раз. Ее щеки заливал здоровый румянец, глаза ее блестели и искрились на солнце, отражая его, улыбка была еще шире, а спина была прямой. В общем, мисс Пирс выглядела как нельзя лучше. Хотя... Может просто она выглядит лучше на свету, чем в темноте? Гениальный вывод. Молодец, Деймон. Однако моей следующей мыслью было то, что у нас в погребе вино старше 1790 года нет. И тогда я успокоился, полностью поверив в свою теорию об опьянении и затекших конечностях. Еще придумал что-то про какую-то плесень! Ну и ересь.
- Деймон, ты как оказался в погребе? - взволнованный голос дяди взывал ко мне.
- Я грубо ответил отцу и заплатил за это. Я уже понял, что в этом мире платить нужно за все. Иногда даже больше, - не растеряв обычной самоуверенности, ответил я.
- Что ж, чудно. Мой шурин сам не ведает, что творит. Запирать детей в погребе... Кетрин, посмотри, что он сделал с Деймоном! Кстати, Дей, ты ужасно выглядишь, - дядя выглядел слегка раздраженым.
- Да, Деймон, у тебя огромные синки под глазами, - обеспокоенно сказала мисс Кетрин.
- Да все со мной нормально, - вяло резюмировал я, - я просто много времени провел в темноте, и у меня затекли руки-ноги.
- А руки и ноги у тебя почему затекли? - дядя Феличе готов был взорваться; вероятно, его воображение подсказало ему, что я, подвешенный к потолку, болтаю руками в воздухе, а мои ноги прикованы к потолку, да так, что я не могу пошевелиться, а также попутно я умираю от жажды, страха, испуга и нервного потрясения и, возможно, от голода.
- Я просто первый раз оказался в погребе, побоялся идти куда-то и сел в уголке, подстелив жилет. Потому у меня и затекли руки и ноги. Не беспокойся, дядя, - я тепреливо объяснил ему всю ситуацию и устало потер шею.
- Видимо, у тебя еще и шея затекла. Деймон, ты знаешь, что это очень вредно? Это не просто так, могут быть серьезные последствия. Дай-ка мне посмотреть... - дядя протянул ко мне руку, но я отшатнулся.
- Нет, не надо. У меня все нормально, - я задиристо отвернулся от него: лекции дяди по поводу здоровья доканывали всех и всегда, даже мою мать; все же его должность давала о себе знать.
- Ну хорошо, Деймон, так и быть, - взгляд дяди как будто расслабился, когда он взглянул на Кетрин.
- О, Деймон, я совсем забыл тебе похвастаться: это моя невеста, мисс Кетрин Пирс. Совсем скоро мы сочетаемся браком и ты тоже станешь дядей!- дядя восторженно улыбался, а глаза его искрились, когда он смотрел на мисс Пирс.
- Да, дядя, я знаю. Я узнал это еще в ночь своего дня рождения, - уныло ответил я, опустив голову, но не от смущения и стыда, а от усталости. - Впрочем, все равно поздравляю! Ух ты и все такое.
- Эээ...Ну чтож, Дей, раз так, то хорошо. Я не говорю тебе, что подслушивать нехорошо, иногда это бывает очень полезно и позволяет не растеряться при непридвиденных обстоятельствах, - дядя подмигнул мне, а затем обратился к невесте: - Кет, это мой племянник Деймон Сальваторе, тринадцати лет от роду. Он настоящий племянник своего дяди, - Феличе широко улыбнулся, глядя на меня, - я им горжусь.
- Да, Феличе, мы уже успели познакомиться с Деймоном, там, в погребе, - прощебетала мисс Кетрин.
- Вы оба такие пронырливые! Дей тоже вот подслушал о тебе, пока мы с его отцом тихо-мирно семейно секретничали в его кабинете, говорили как раз о приезде Наполеона Третьего сюда, в помес...- дядя осекся, прислонив ладонь ко лбу.
- Милая, может пойдем все же на пикник? - он приглашающе указал рукой в сторону небольшой уютной рощицы шагах в двухсот от нашего пометья.
- Конечно, Феличе, идем, - мисс Пирс кокетливо улыбнулась, - а как же Деймон? Молодой наследник пойдет с нами?или вернется коротать время в погреб с Шамбри?
- Думаю, я пойду прогуляюсь, - неохотно сказал я, увидев умоляющий взгляд дяди; хотя я и был голоден, но понимал, что если я не вниму просьбе дяди, то у меня могут возникнуть неприятности. Например, меня действительно подвесят за ноги в подвале, кровь прильет к моей голове и я на самом деле буду умирать от голода, жажды, страха и нервного срыва. Или меня скормят паукам. Или вообще неизвестно кому. Не очень радужная перспектива.
- Чудно, Деймон! - лицо Феличе просияло, - только долго не задерживайся и, как стемнеет, возвращайся домой! Мало ли какие дикие звери решат прогулятья недалеко от СальвАторз!
- Да, дядя, конечно, дядя, - я кивнул для пущей убежденности несколько раз, чтобы дядя и его невеста наконец ушли.
- До встречи, юный наследник. Я точно знаю, что мы еще увидимся, - мисс Кетрин загадочно улыбнулась мне на прощание и, взяв дядю Орсини под руку, неторопливо отправилась в сторону рощицы.
16 июля 1857 года
Сегодня я решил погулять и подумать, ведь дядя Орсини так умолял меня тогда. Но после сидения в погребе мои затекшие конечности отказывались сгинаться-разгинаться, так что я отправился домой и вскоре уснул. Я просто обожал этим заниматься. Несмотря на то, что у меня были близкие люди, с которыми я мог бы провести свое свободное время, довольно часто я предпочитал одиночество общению. Мне всегда нравилось побродить по окрестностям поместья. Здесь было довольно красивое место: вечное голубое небо и солнце, порой светившее так ярко, будто оно мечтало ослепить нас и поджарить в своих лучах; возвышающаяся над нашим бренным миром Ла-Марморе, молодые деревца, по хрупким стволам которых бегали крошечные жучки, зеленая трава и безмятежная Когинас, делающая замысловатую петлю в пятиста шагах от поместья. Эта река лениво и легко несла свои воды, разливаясь волнами-барашками на своем извороте. Вечерело, настали сумерки. Я пришел к петле Когинас, сам не знаю, зачем. Словно что-то ударило мне в голову и заставило прийти сюда. И я не пожалел, что пришел. Усевшись по-турецки на самом берегу, почти около воды, я смотрел, как река шумит, как гребешки волн ударяются друг о друга, и совсем не замечал, что волны, подкатывая к берегу, чуть замочили мне колени, торчащие вперед. Стрекозы, подлетая совсем низко к воде, становились разноцветными бликами — светло-голубыми, зелеными, красными и желтыми. Их крылья работали словно сумасшедшие, делая так много взмахов сразу, что я не мог разглядеть их, не то что сосчитать. Когда волны сталкивались, капельки воды попадали на их тонкие серебряные крылышки, и они молниеносно шарахались от воды, улетая в неизвестном направлении. Я так удивлялся этому. Неужели их страх пересилил любопытство? Я думал, что так не бывает. Только начиная наслаждаться рекой, ее свежестью и бодростью, слегка испугавшись, они улетали. Да, намочить для них крылья — смерти подобно, но рисковать нужно! Без риска жизнь неинтересна. Кто не рискует, тот не пьет Шамбри.
Шамбри? Напиться для меня тогда не было особенным риском. Я знал, что отец ничего не сделает мне. Да я и не боялся его. Я усмехнулся. Я молод и бесстрашен, у меня целая жизнь впереди. У меня множество возможностей и планов, моя фамилия имеет положение в обществе. У меня есть будущее, и я ничего не боюсь. Я могу все: свернуть горы, дотянуться до звезд, переплыть океан и даже достать кончиком языка до носа. У меня нет никаких преград. Мир открыт передо мной, и мне нужно выбрать только, в какую сторону пойти. И дорожные указатели мне не нужны. Если понадобится, я смогу и сам проложить себе дорогу.
- Аааа!- я заорал от неожиданного падения огромных капель холодной воды прямо мне зашиворот. Я замахал руками и быстро вскочил, в бешенстве дергая плечами и спиной. Я обернулся. - Аннет! Давно не виделись! Ну все, ты труп! - я уже смеялся. Как это ни странно, она всегда действовала на меня так. Секунду назад я был в ярости, а как только увидел ее...Камень с души упал, внутри все затряслось, меня пробила легкая, молниеносная дрожь. А в следующее мгновение я уже смеялся, зачерпывая кристально прозрачную, студеную воду Когинас.
- А, Деймон, ну попробуй, все равно не догонишь! - она звонко рассмеялась. Мои уши были на седьмом небе. А глаза так вообще в раю.
- Я старше тебя и быстрее! - кричал я вслед убегающей от меня Аннет, постепенно догоняя ее и стараясь не расплескать воду.
- Не хвастайся!
- Даже и не собирался! Я не люблю говорить с кем-то о тебе! - я почти догнал ее, как вдруг она обернулась.
- А ты можешь повторить мне это еще раз? - ее улыбающееся лицо было всего в паре дюймов от моего. Я быстро переводил взгляд с ее глаз на улыбку и обратно.
- О да! - и я обрызгал ее, выплеснув ей на лицо ту малую часть воды, которую я не успел пролить.
- Аааааааааа! Деймон Сальваторе! Ты будешь первым Сальваторе, не дожившим до совершеннолетия! - она заколотила кулачками по моей груди и плечам, изо всех сил пытаясь причинить мне боль. Я легко поймал ее руки в воздухе, сразу же отпустив. Аннет не оставляла попыток и барабанила по мне снова и снова. Я увернулся и оказался к ней спиной. Это было ошибкой. Аннет сильно толкнула меня со спины, я повернулся к ней, не удержался, упал, увлекаяя ее за собой. Мы оба валялись на земле и пихали друг друга, перекатываясь по берегу словно перекати-поле в Америке, как рассказывал дядя Феличе. Я просто уверен в том, что наш смех был слышен до соседнего леса, в который мы с Аннет никогда не ходили. Мы все дурачились и дурачились, несмотря на то, что оба уже были в грязи. Песок был почти везде. Наконец мы остановились и просто легли на траву, почти обессилев. Солнце висело прямо над нами, ярко светив в глаза. Я сощурился и повернул голову к Аннет. Она была так близко ко мне. Она лежала, широко раскинув руки, и часто дышала. Ее платье было совсем грязным, а в одном месте даже порвалось от нашего валяния дурака на песчаном берегу. Глаза ее были широко распахнуты и смотрели прямо на солнце, ничуть не боясь его яркого ослепительнго света. Рыжие волосы Аннет разметались по траве, придавая ей дикость и свободу. Я все смотрел на нее, а она на солнце. Казалось, будто она совсем меня не замечала, как будто меня вообще здесь не было. Я придвинулся к ней ближе и зашептал ей на ухо:
- Я сказал, что не хвастаюсь, потому что не люблю говорить с людьми о тебе.
- Я не глухая, - шепнула она, повернув ко мне голову. Ее губы расплылись в улыбке.
- Ты как солнышко. Хочешь новое платье? - я охватил ее всю оценивающим взглядом и потрепал порванный рукав платья.
- Нет, - все так же тихо, но резко ответила она, внезапно сев.
- Что-то не так? - я недроумевающе глянул на нее.
- Деймон, ну почему? Почему ты не можешь принять меня такой, какая я есть? Мне не нужны от тебя никакие подарки, ты должен понять, что мы с тобой разные люди! Моя семья бедна, и спасибо Господу, что у меня есть хотя бы это платье!
- Но, Аннет, я принимаю тебя такой, какая ты есть, просто почему нельзя мне лишь предложить тебе новое платье? Оно бы только украсило тебя, - несмотря на мой более-менее спокойный тон, внутри я начинал закипать.
- Деймон, эта пропасть будет между нами всегда! И ты должен принять это!
- Да? Я должен, значит, принять это? А почему ты не можешь принять меня? Ты же видишь, как я к тебе отношусь! Почему? - я стал кричать.
- Потому что ты граф, а я крестьянка.
- Да плевать мне, кто ты! Как ты не понимаешь?! Мне абсолютно плевать, кто я и кто ты. Да, мы очень разные, но, как говорит мама, противоположности притягиваются!
- Нет, Деймон, нет! - она все отпиралась.
- Да в чем же все-таки дело? Пойми ты наконец, что мне все равно, кто ты. Только соответствуй мне, и никто даже не поймет, что ты не из знатного рода, - я постепенно успокоился.
- Ах соответствовать тебе? Да ты же только что говорил, что тебе все равно! Не заставляй меня быть тем, кем я не хочу быть и не стану! Я не буду меняться ради тебя! - теперь и Аннет сорвалась на крик.
- Ну и оставайся в этих лохмотьях до самой старости! Посмотрим, кто подберет тебя! - прокричал я, сразу же пожалев о сказанном.
- Мерзкий богач, - презрительно бросила она через плечо, резко встав с травы и умчавшись в сторону дома.
Я остался один на берегу. И тогда я понял, что у меня есть страх. Я боялся остаться один и потерять ее.
22 июля 1857
Вечером, думая о страхах, я забрел в местность Пастушьего Провала. Это место было страшным, и все обходили его стороной. Здесь было очень много травы, пригодной для животных, и пастухи всегда пасли здесь свои стада. Вроде бы ничего необычного, но с некоторых пор пастухи, пришедшие сюда, здесь и оставались. Их находили мертвыми, с прокушенной шеей, иногда был сделан аккуратный укус, а на некоторых телах горло было разодрано в клочья. Однако трупы не были обглоданы или даже подвержены каким-то подобным вещам. Они как будто ссыхались. И что самое странное, на месте убийства не было ни капли крови. Никто не понимал и не знал, как именно убивали несчастных пастухов. Вероятно, это был зверь. Однако зверь этот, нападая на людей и раздирая им горло, вел себя очеь странно: коров и овец он не трогал, и они разбегались врассыпную, едва заслышав его приближение. Пастухи терялись, стараяясь собрать все стадо вместе, согнать его в кучу. Суетясь и там, и здесь, они не замечали приближения зверя. Тот стремительно несся на них, обрушиваясь на них сзади со всей своей силы, вонзая свои зубы в шею жертвы. Пастух вскрикивал от боли и ужаса, тело его начинало дергаться в конвульсиях: руки и ноги неестественно выворачивались, изо рта шла пена, глаза наливались кровью, из горла хлестала кровь и предсмертные крики звучали хрипло, отпугивая людей, находящихся неподалеку и способных оказать хоть какую-то помощь. По крайней мере, так я себе это представлял. Мое воображение давало простор моему сознанию, и я мог отчетливо, совершенно четко и ясно представить себе все, что хотел. Тем не менее, эта картина не внушала мне ужаса. Я боялся только за своих близких. А здесь же меня больше всего интересовал только один вопрос: куда девалась кровь? Ну не может ведь зверь так аккуратно убить свою жертву? Не оставив ни капли крови! Не верю я в это! Так не бывает! Зверей обуревает ужасная жестокость, желание разодрать в клочья всё и всех, покромсать на куски все, что только видно перед собой. Это стойкое желание убить. Это не страшно, потому что заложено в их природе. Они рождены убивать, и противиться этому смысла нет. Я не считаю, что всенепременно нужно ничего не делать ради собственного спасения, но есть ли смысл рыпаться, когда чудовище уже укусило тебя, почти убив? Если есть достаточно силы для оказания сопротивления — пожалуйста. Милости прошу, защищай свою жизнь. Но я, граф Деймон Сальваторе, отказываюсь принимать то, что это зверь! Ну что это за зверь такой, убивающий исключительно людей, которые не являются слишком уж легкой добычей по сравнению с травоядными коровами и овцами? Что за зверь пьет кровь людей? Я мог сделать только такой вывод. Он всенепременно пьет их кровь, раз на месте убийства нет ни капли. Здесь определнно было что-то странное. Нужно бы посоветоваться с дядей, но он сейчас мне не советчик. Он совсем теряет голову в присутствии мисс Кетрин! Разболтал о секрете, который знаем только мы с ним да отец. Ничего не понимаю: под страхом смерти запретил мне рассказывать, да и отец очень серьезно к этому отнесся. А она даже и ухом не повела. Как будто и так знала. Хотя нет, она не могла. Хотя бы потому, что дядя осекся. Однако я не сомневался, что маленькая хитренькая мисс Пирс вытрясет из него все, что пожелает. Она очень изворотливая женщина. И коварная. Дядя сам внушал мне, что женщинам верить нельзя, говорил, что они хитрые создания, которые стараются своими чарами сделать из тебя растение, совершающее только то, что им надобно. Ну уж нет, я бы никогда на это не повелся. Я не такой. Есть и всегда будет только одна женщина, которую я могу послушать и прислушаться к ней-это моя мать. И я свято верил в это. Однако мои уверования разрушились.
- Деймон. Здравствуй. Ты смотришь на это место и видишь, как убивали этих несчастных людей? - тихий голос Аннет, тронувшей меня за плечо, разбил вдребезги все мои мысли о женщинах.
По моему телу словно прошел электрический ток. Я отчетливо ощущал присутствие Аннет за спиной и прекрасно мог представить выражение ее лица и даже то, как именно она смотрит на меня. Я застыл, не в силах пошевелиться и хоть что-нибудь произнести. Меня испугало, что она как будто прочла мои мысли. Ведь я действительно думал об этом. Не то что думал — я видел, как эти люди погибают! Словно наяву... Порой мне становилось не по себе из-за такого розыгрыша воображения. Иногда оно переходило все границы дозволенного, руша тонкую грань между реальным миром и фантазией. А фантазии были необычайно четкими, жизненными. Они были будто сама жизнь. Но жизнь, настоящая жизнь, была здесь, рядом с Аннет, на краю холма, который возвышался над Пастушьим Провалом. Отчасти ветер, который вдруг завыл изо всех сил, отчасти Аннет вернули меня к действительности от того шока, который я испытал, когда услышал ее позади себя.
- Дей. Я очень скучала по тебе, - ее шепот послышался над моим ухом, а рука ее переместилась на мою голову, взлохматив мне волосы.
Она прижалась ко мне сзади всем телом, обнимая. На руках забегали мурашки, волоски встали дыбом, внутри все похолодело. Я говорил, что впал в шок отттого, что она будто прочитала мои мысли? По сравнению с этим в первый раз я просто зевнул от скуки. Настоящий шок пришел сейчас. Когда мы виделись в прошлый раз, она убежала от меня, презрительно выплюнув мне в лицо «мерзкий богач». Я никак не мог поверить в то, что она здесь, рядом со мной, совсем не злится на меня. Она и взаправду была здесь, сзади, и обнимала меня. Это никак не укладывалось у меня в голове. Это было... нелогично. Я вздохнул и повернул к ней голову.
- Я тоже, - одними губами произнес я.
Она молча улыбнулась и побарабанила пальцами по моей спине, а потом взяла меня за руку и куда-то повела. Я не знал, что взбрело ей в голову. Понять ее было выше моих сил, и поэтому я просто подчинился ей. Мы бежали, взявшись за руки. Довольно долго, и я удивлялся, что мы не устаем. Хотя, наша скорость не была осебенно большой из-за того, что каждый из нас, по сути, сковывал движения другого. Ее рука была очень теплой, а рыжые волосы мелькали у меня перед глазами, напоминая вспыхнувший огонь. Аннет волновала меня: мне не хотелось никуда бежать, я хотел лишь остаться с ней, поговорить, посмеяться, только с ней одной, чтобы никто нам не мешал, чтобы мы были одни, и все отошло бы на задний план. Тем не менее сейчас нашим задним планом был Пастуший Провал и холм, на котором мы стояли. Высоко в небе светлел инвалидный диск луны, ожидающий свой полукруг не меньше чем через неделю. Звезды в качестве костылей подбадривали его, не делая таким одиноким и неполным. Мы стояли на холме, почти на самом его краю, и все никак не могли отдышаться после долгого бега. Мы сбежали с холма, обогнули реку и поднялись на него с противоположной от Провала стороны, а потом снова забрались на него. И все это без остановки. Я тяжело дышал, хватая ртом воздух, в груди было неприятное ощущение — будто меня ударили. Аннет же вообще чуть не задыхалась. Ее лицо стало бледнее обычного. Хотя, может мне просто показалось в свете луны. Она села на траву, обхватив руками колени, и закрыла глаза. Она понемногу восстановила дыхание. Я присел рядом с ней и просто молча смотрел на Аннет. Она выглядела очень необычно в лунном свете, в сумерках, на краю холма, под которым находится самое страшное место во всей Валледории. Аннет смотерлась так, словно была мистическим существом. И я не мог сказать, злым или добрым. На ее спокойном лице читались умиротворение и легкость. Она была будто из другого мира, как будто ко мне с неба что-то спустилось неземное. Такая хрупкая и невинная... Я невольно почувствовал нежность. Я приблизился к Аннет, протянул к ней руки, и тут она открыла глаза. Резко выпрямившись, она повернулась ко мне лицом. В ее глазах будто плясали бесенята. Их адский пляс заставлял ее глаза светиться, искорки — то коварные и веселыле, то бешеные — стреляли по мне, все больше распаляя. Я потянулся к ней, но тут она приложила положила свою руку на мою:
- Деймон, поднимайся! Нам надо танцевать! - ее голос был необычайно радостным, так что я решил, что мы идем по правильному пути.
- Хорошо, давай! Но где музыка? Я не чувствую никакого ритма, - я был слегка смущен, когда она взяла обе мои руки в свои и мы закружились, раскручиваясь.
- Она есть, ты только прислушайся! - ее голос потонул в завертевшемся вокруг меня мире, все смешалось, и я мог видеть только ее лицо, которое неизменно было прямо напротив моего, хотя все вокруг вращалось с бешеной скоростью, не замедляясь и только набирая обороты.
- Аннет! - я громко крикнул ее имя.
- Деймон! Деймон! Дей!
- Не останавливайся и не замедляйся! Давай разгонимся так, как только можем! - ее азарт наполнил меня до краев.
- Деймон, не надо! Мы упадем! - ее голос стал испуганным, что меня только больше подзадорило.
- Да брось ты! Мы как будто летим! Я всегда хотел летать! Я сейчас разожму руки! И мы с тобой полетим!!! - моя бесшабашность полностью затмила мой разум, мне казалось, что я и вправду могу взлететь. В окнце концов, жить без риска - все равно что не жить вовсе!
- Нет, Деймон!
Я разжал руки, и мы потелели прямиком в Пастуший Провал, разверзший под нами свою пугающую черноту.
* - отсылка к фразе Елены “This is the new beginning”. В названии главы имеется в вижу «старое» начало, то есть детство и отрочество Деймона.

Глава 2
Счастливое Неведение
Наше время, Мистик Фоллс.
Елена с интересом прикусила губу. Она сидела, согнув ноги в коленях и облокотившись на спинку кровати. У нее был очень задумчивый вид. Я наплевал на свой принцип ничего не внушать Елене, нарушил его, внушив ей не замечать меня. Да, для своего собственного удобства. Я хотел быть с ней рядом, пока она будет читать. Но я не хотел ей мешать. Она бы стопроцентно отвлекалась на меня, ища во мне того самого наивного, но самоуверенного, наглого и импульсивного, но доброго и любящего мальчика, который вытряхивает перед ней душу на этих старых страницах. И что бы она нашла? По сути, более взрослый вариант того самого ребенка. Ожесточенный убийствами и бытием вампира с кровью бесчисленного количества людей на руках. Хотя, чего тут думать? Полтора века прошло, девочка моя. Времена года меняются, а люди нет. Только все хорошее затеняется защитными «темными» качествами, сохраняющими нас от нашего кошмарного мира, полного вредных, жестоких и несъедобных людей с вербеной в крови. Так что это было единственное решение. Ну не мог же я, граф Деймон Сальваторе, ста семидесяти лет от роду, безумно привлекательный и хитрый, висеть за окном в самой неудобной позе на свете? Или сидеть на толстых ветвях дерева напротив окна? Да ни за что.
Вот уже около часа я наблюдал, как она читает мой дневник. Это были реальные события, имеющие место быть в моей жизни, пускай и давно. И они формировали мою личность. Они «делали» меня таким, какой я есть. Поступки, которые я совершал, мысли, которые беспокоили мою буйную голову, эмоции, которые всегда были сильнее меня, чувства, которые меня мучили или окрыляли, люди. Люди, которых я любил, к которым был привязан, готов был отдать за них жизнь, которые были привязаны ко мне. А еще люди, которых я кусал и которыми обедал. Которых убивал: медленно, быстро, мучительно и со вкусом, второпях и совершенно без артистизма. И никто в этом не виноват. Даже я сам. Мне так нравится списывать все на обстоятельства, отличный прием. Никто не вправе тебя обвинить, потому что все предначертано и будет так, как кто-то задумал там, на небе. Я фаталист и даже верю в Бога. Странно для вампира — вера в Бога. Но я прекрасно понимал, что та же самая Кетрин появилась, чтобы сделать из меня другого человека, показать мне настоящую любовь. Она по-своему увела меня с того пути, на который я ступил. И я благодарен ей за это, несмотря ни на что. А Елена появилась, чтобы изменить меня снова. Я был чудовищем с 1912 года и до того, как встретил Елену. Если я доживу до следующего двойника Петровой, то, вероятно, она снова переменит мою жизнь. Нет, я не хочу об этом думать. Не хочу представлять себе жизнь, которая будет без Елены. Рано или поздно она умрет. А я? А мне ничего не останется, кроме как жить дальше. Я же реалист. Я закатил глаза. Вампир-фаталист-реалист-верующий. Да еще и влюбленный по уши в девушку своего брата. Или бывшую девушку? Их заморочки со Стефом я понимаю не лучше, чем то, как может быть вампир верующим. Ну ладно, я это переживу и ничего мне не будет.
- Ах! - громкий вздох Елены прервал мои размышления.
Она прижала руку ко рту, но все ещё читала дневник. Я убедился, что нет никакой опасности и порадовался, что она за меня беспокоится. Как приятно, когда за тебя беспокоятся. Да еще и те, которые тебе глубоко небезразличны. Я посмотрел на Елену: она отняла руку ото рта и я смог прочитать по ее шевелившимся губам фразу «Мы с тобой полетим». Хм, самый первый дневник. Я посетовал на то, что не пролистал свои дневники перед тем, как нести их Елене. Где я там летал? Блин, когда же? Ну кто там шляется по дому на полную громкость? Джереми, кто же это еще мог быть. Меня радует этот парень — он продинамил нашу ведьмочку своей все еще живой любовью к уже мертвой Анне... Анна?
Это момент с Аннет на краю холма над Провалом! Черт, как его полностью..? Черт, черт, черт!!!
Я метнулся к Елене и накрыл ладонями дневник. От неожиданности Елена не удержалась в сидячем положении и опрокинулась на кровать. Она даже не вскрикнула, поскольку я внушил ей не замечать меня. Я отбросил потрепанный дневник подальше на кровать и навис над ней, рассматривая ее лицо. Я откровенно пользовался тем, что она не видит меня, не замечает. Я было потянулся своими губами к ее, но одернул себя. Она должна сама решить. Если Елена захочет, то я всегда рядом и никуда не уйду. Я никуда не уйду. Не уйду! Она сама меня попросила. И пока она не попросит обратного, я не покину ее.
Используя внушение, я посмотрел ей в глаза, бысто снял медальон, и вкрадчиво произнес:
- Ты можешь снова замечать меня.
Я улегся рядом с ней и, положив голову на руку, улыбнулся. Она непонимающе завертела головой. Ее взгляд остановился на мне, и она слегка удивленно, но спокойно произнесла:
- Деймон?
Как же я люблю, когда она называет меня по имени.
- Как видишь. Пришел посмотреть, как идет дело, - слегка соврал я.
- А, понятно. Дело идет, и мне нравится читать, но... Тут что-то странное. Я читала, остановившись на том моменте, когда вы с Аннет полетели в Пастуший Провал, а потом я вдруг понимаю, что лежу на кровати, рядом ты, а дневник вообще неизвестно где. В чем дело? - она укоризненно и слегка недоверчиво посмотрела на меня. Я протянул ей кулон.
- Думаю, ничего серьезного, - я ухмыльнулся и пожал плечами. - Кстати, спасибо за название. Я немного подзабыл, как он называется.
- Деймон! - Елена всегда оставалась Еленой, - где дневник?
- Да здесь он, здесь, - я поднял дневник и, вытянув руку вверх, повертел им над Еленой, дразня ее.
- Отдай! - она была словно ребенок.
- Ну, не все так просто. Я решил, что следующая часть немного неблагоприятна для чтения. И для меня тоже.
- Что ты сделал с Аннет? Видимо, она была очень к тебя привязана, а ты поступил с ней как сволочь? Что там случилось, когда вы упали?
- Да ничего страшного не случилось. Елена, очнись, мне было тринадцать! Я больше всего был сволочью тогда, когда менял Стефану блинчики с шоколадом на блинчики с малиной! Ну упали мы, набили себе пару синячков, с кем не бывает? Никто после этого не умер, - мой тон постепенно становился ниже, и я успокоился так же быстро, как и вспыхнул.
- Какой же ты вредина, - она хитро улыбнулась; ей заметно стало легче после моей последней фразы, несмотря на явный сарказм.
- Да, я вредный и горжусь этим! - я рассмеялся и шутливо боднул ее головой в бок, отчего она заливисто рассмеялась.
- Вот тебе! - Елена попыталась ответно боднуть меня; я умело блокировал.
- Попробуй лучше вот это, - я начал щекотать ее, отчего она инстинктивно стала закрываться руками, смеясь в голос.
- Деймон, пожалуйста, прекрати! Ааааай! Ну пожалуйста, хва-аааааааааа-тит! - Елена безуспешно старалась быть серьезной сквозь смех.
- Еще немного, и отпущу, - клятвенно заверил ее я.
- Я тебе верю, но все-таки да-ааа-вай быстрее! - ее голос то прерывался, то восстанавливался по мере того, как я увеличивал или уменьшал свой напор.
На миг я остановился, услышав сказанное ею «я тебе верю». Она верит мне. Даже несмотря на то, что я натворил за последнее время, она все равно мне верит. Может, она сказала это и по мелочи, просто так, в данной ситуации, но... Это же Елена. А она никогда не бросает слов на ветер и просто так ничего не делает. И, как оказалось, всегда пользуется моментом. Заметив, что мои попытки защекотать ее ослабли, она потянулась за дневником, который я положил за собой. Ее тонкие руки тянулись к старому переплету и пожелтевшим от времени страницам, на которых все еще жил маленький Деймон Сальваторе. Мне стало безумно приятно от того, что она так сильно хочет узнать, что же было со мной дальше. Я сделал вид, что не замечаю ее поползновений и позвонил ей продолжать. Когда ее маленькие пальчики почти дотянулись до заветной книжицы, я резко возобновил атаку и стал щекотать ее в районе талии.
- Ааааааааааааааааааааааааааааааа! - Елена заорала и сразу же засмеялась в полный голос, - прек...
- С ума сошла?! Чего орешь, как потерпевшая? Весь Мистик Фолс перебудишь! Через пару минут небось Рик ворвется в комнату с полным боеприпасом, двумя гранатами с вербеной, оканитом и наведенным арбалетом, Стефан, до отвала наевшийся белочек и Бонни, готовая разорвать на куски любое сверхъестественное существо. Спасибо, Елена, - я зажал ей рот рукой и ворчал, хотя слышал, что все по-прежнему спят, и никто не двигается, кроме нас двоих.
- Ну прости, - Елена надула губы.
- Так и быть, прощаю. На первый раз, - я снова ухмыльнулся и откинулся на подушки; Елена последовала моему примеру.
- Только не надо больше меня щекотать, хорошо?
- Хорошо, - я заложил руки за голову.
- Что-то ты сегодня слишком послушный.
- Да, и цены мне нет, я рад, что ты наконец-то признала мою бесценность, - я саркастично улыбнулся.
- А еще бесценнее ты станешь, если расскажешь мне, что ты там такое от меня прячешь, - Елена внимательно на меня посмотрела.
- Да ничего там такого! Набили пару синяков, я же уже сказал! А потом тихо-мирно отправились по домам и жили долго и счастливо до сих пор. По крайней мере, я точно, - я тряхнул головой, поправляя волосы.
- Деймон, ну я же знаю, что там что-то не так. И это что-то очень важное. Я же еще не совсем глупая, чтобы этого не заметить. Давай, расскажи мне. В конце концов, ты принес свои дневники, чтобы я узнала тебя лучше, причем с самого начала. Пожалуйста, Деймон. Дай мне прочесть это.
- Та-аа-к, с «расскажи» на «дай прочесть»? Хитро, ничего не скажешь! - я откровенно любовался тем, как она хитрит, нисколько не старясь этого спрятать.
- Ну, дай мне знать. Любым способом. Неважно, каким. Просто расскажи мне, Деймон. Это же я, - глаза Елены и она сама умоляли меня в два присеста, умело околпачивая меня, наивного дурачка, стопроцентно ведущегося на это.
- Хорошо, - Елена радостно закивала.
- Ну, помнится, мы свалились в Провал, шмякнулись о землю и откатились друг от друга на небольшое расстояние. Когда я очухался, я первым делом подполз к Аннет. Несмотря на то, что я вроде бы сломал ногу, не помню, какую именно, потому, что шрама уже нет, я кинулся к ней. Она сильно ударилась головой, но уже приводила себя в порядок, когда я приблизился к ней. Мы оба были очень напуганы своим падением, да к тому же кто-то убивал в этом Провале. Кстати, я еще тогда подозревал, что это были вампиры. Впрочем, ты знаешь. Я не помню, как именно все случилось, но я никогда не забуду свой первый поцелуй. Нам было по тринадцать, мы упали с приличной для нас высоты, травмировались, дико испугались. Так что это вполне объяснимо, Елена, не делай большие глаза. Мы были единственным утешением друг для друга в тот самый момент. Я не помню, кто именно это начал, - я осекся.
- Конечно, ты начал! Не сваливай все на бедную Аннет! - Елена светло улыбнулась, - ты всегда сам порывисто целуешь.
- Да что ты! А я и забыл... Да, ты освежила мою память.
- Деймон...- Елена внезапно посерьезнела.
- Что? - я сделался серьезным вслед за ней.
- Пока я читала, до того, как ты пришел, я думала, что ты очень изменился. Куда пропал этот замечательный мальчик: добрый, хитренький, по-деймоновски особенный? Я хотела тебе сказать, что ты очень изменился, и я даже не знаю, насколько это плохо и можно ли все вернуть или хоть как-то исправить, - она не смотрела на меня.
- Послушай, Елена, - я начал закипать, - ты не...
- Дай мне закончить, Деймон, - она перебила меня, и я нехотя решил выслушать ее до конца, - но после того, как ты пришел ко мне и мы дурачились, я поняла кое-что.
- И что же? - нетерпеливо поинтересовался я.
- То, что ты совсем не изменился. Ты все такой же. В душе ты остаешься тем тринадцатилетним мальчиком с несбыточной мечтой никогда не быть одиноким, - Елена вновь стала резать меня колом по груди, несмотря на первичное облегчение от ее слов. Хоть она и причиняла мне боль, я этим наслаждался, поскольку эту боль причиняла именно она. Вот такой я мазохист.
- Елена, - я потянулся к ней, провел рукой по ее волосам; мне вновь стало тепло и спокойно, - спасибо.
- И я уверена, что тогда у тебя точно не было никакой возможности быть одиноким. Аннет с того дня стала для тебя опорой. Расскажи мне, как она навещала тебя, больного, со сломанной ногой, - Елена мягко улыбнулась, вновь сделав мне больно.
- Аннет после удара головой сделалась безумной, и ее обвинили в убийствах, которые происходили в том Провале, потому что она часто была там, хотя мы всегда гуляли там вместе с самого детства. А я со своей сломанной ногой провалялся дома, не мог выйти и ничего сделать, хоть как-то помочь ей. Никто не верил моим словам, все считали, что я просто хочу ее оправдать, потому что она моя подруга. Так что я просто валялся в своей кровати, не в силах встать с нее и помочь ей. И я даже не мог толком понять того, что творилось в нашем доме, - холодно и быстро ответил я.
- Боже, Деймон, - Елена сочувствующе стала гладить мое плечо.
- Не надо.
- А что тогда произошло в твоем доме? - Елена решила убежать насовсем от этой темы, возможно, пытаясь отвлечь меня.
- Ты можешь прочесть это в моем втором дневнике. Кстати, отдай мне, пожалуйста, первый.
- Эээ, хорошо, - она протянула мне дневник, и я проверил, тот ли это.
- Спасибо, - я спрыгнул из окна Елены, сжимая в руке свой первый дневник.
Мои ноги, ощутив под собой твердую землю, направили меня к нашему со Стефаном особняку. Через десять минут быстрого бега по-вампирски я уже был там. Я быстро разжег камин. Вскоре огонь плясал вовсю. Я уселся в кресло, положив ноги на журнальный столик. Посмотрел на стакан, который я приметил на столе, только зайдя в комнату. Сейчас виски наполнит мое горло. У меня перед глазами уже вовсю переливалась янтарная жидкость с резким запахом. Я почувствую его вкус и улечу. Куда-нибудь далеко. Где никого нет, кроме меня. Только я и Black Label. И мы вдвоем способны на многое. Свернуть горы и преодолеть километры трезвости. А что самое важное, когда я с Black Label, я не думаю ни о чем, кроме него. И это отлично. Да, это отлично. Потому что я сам решаю, как мне проводить мое одиночество. Это мой мир. Поэтому тут я что хочу, то и делаю. Есть так много способов быть с кем-то, но способов быть одиноким гораздо больше. Да, я еще не напился, а уже изрекаю подобные вещи. Я потянулся к стакану и поднес его к губам. Видимо, там мало осталось. Я запрокинул голову, возжелав выпить остаток виски залпом. Черт! Пустой! Проклятье! Я швырнул стакан в камин. Послышался звон стекла. В яблочко. Появилось желание разбить все стаканы в этом чертовом доме. Где виски? Где? Я оставлял его в стакане! Черт побери! Я сел на диван, зная, что если сейчас не успокоиться, то потом мне придется пить из горла бутылки. Я обхватил голову руками и провел холодными ладонями по лицу. Я вспомнил прикосновение Елены. У нее тоже была холодная ладонь. Освежающая и бодрящая, живая. А я мертв. Уже давно. И навсегда. И Аннет тоже мертва. Зато Елена жива. И я должен ее защищать. Я принял параллельное полу положение на диване. Черт, эта подушка такая удобная. Я заложил руки за голову и лег удобнее, немного поерзав по дивану. Что-то врезалось мне в спину. Я нахмурил брови. Что это там может мешаться? Я кивнул. Ну конечно. Дневник. Я вытащил его из-под спины и поднес почти к самым глазам, внимательно рассматривая потертую обложку. Неровная красная буква D в самом уголке, родные потертости на кожаном переплете, тонкая закладочка, почти стершаяся. Я открыл его. Желтые от времени страницы, на которых по-прежнему смеется, боится, страдает и живет человеческой жизнью маленький Деймон Сальваторе. Постепенно он возмужает и станет юношей с собственным миром ценностей и своими весами радостей и горестей. Он влюбится. Предаст. И жизнь его оборвется. Ее тонкую нить обрежут ржавые ножницы, но до конца она не разорвется. И снова и снова она будет то целой, то вновь слабой и почти разорванной. Я вздохнул с горечью и полистал страницы, ища то самое место, изменившее мою жизнь. И я нашел его.
***
Мы падали сквозь кромешную тьму. Вокруг ничего не было видно. Нас как будто посадили на чью-то огромную ладонь, которая сжала нас, перекрыв и свет, и воздух. Я ничего не чувствовал. Хотя нет, я ошибался. Страх. Всепоглощающий страх. Я боялся и за себя, и за Аннет. Что с нами будет? Я идиот! Зачем я сделал так, чтобы мы спрыгнули? Зачем?! Страх сменился болью, когда я упал на ногу. Я упал на небольшой склон, так что после моего эпичного падения на нижнюю правую конечность я еще и перекатился несколько раз. Голова гудела, я ничего не соображал. Вокруг вертелись какие-то разноцветные пятна, а на глаза как будто кто-то сильно давил. Боль в ноге была такая, словно мне раздробили кость. А может, и правда раздробило. Это было самое адское ощущение на свете за всю мою маленькую жизнь. Я был готов умереть от боли. Нога горела, как будто на ней и впрямь развели костер, неустанно подбрасывая в него свежие дрова. Он горел безумно ярко, и никакая вода не затушила бы его. Я крепко зажмурил глаза, чтобы не закричать. Я попытался думать о чем-то приятном, хорошем, чтобы хоть как-то заглушить боль. Первым у меня перед глазами возник Стеф, кидающий камешки в воду. Моя мать, взъерошивающая мне волосы. Улыбающийся дядя Феличе и даже мой отец, сидящий за столом в своем кабинете. А потом я увидел их. Глаза Аннет. Они упрямо не желали никуда уходить, и я все смотрел в них. Я никогда не забуду их цвет и никогда не запомню то количество раз, которое я в них смотрелся. И боль постепенно затихала, я переставал ее чувствовать, не обращал на нее внимание и думал только об Аннет. Вдруг я услышал резкий выдох. Вспоминая об Аннет прошлой, совсем забыл о настоящей. Я стиснул зубы и, руками повернув свою больную ногу так, чтобы можно было передвигаться в сторону Аннет, пополз к ней. Я продвигался очень медленно — младенец мог бы сделать это быстрее. Помогая себе руками, я волочил поврежденную ногу за собой. Она сильно тормозила меня, но я упрямо продолжал ползти. И я не остановлюсь, пока не пойму, что там с Аннет. Я должен помочь ей, ведь только я виноват в том, что произошло. Я почти дополз до нее, как вдруг нога моя задела какой-то маленький корень, торчащий из земли. Я закричал что было сил; мне казалось, громче звука я нигде не слышал. Мне показалось, что я услышал хруст. Я продолжал кричать от боли, которая разрывала меня на тысячи кусков, сшивала меня, затем снова рвала и так по новой. Но я не остановился. Заставив себя заткнуться, я заметил какое-то движение там, где была Аннет. Приложив последние усилия, я оказался рядом с ней. Она лежала, раскинув руки в разные стороны, на ногах ее были глубокие длинные царапины, а голова кровила в районе виска. Глаза ее были закрыты. Только не это, пожалуйста. Все, что угодно, но только не это. Я подставил ухо к ее груди, к сердцу. Бьется. Я облегченно выдохнул и положил голову ей на ключицу, почувствовал ее запах. И стало так тепло. Будто я дома, сижу в трех пледах и неторопливо пью крепкий чай с сахаром. Я зарылся носом в ее раскиданным по плечу волосы. И мне захотелось уснуть прямо тут, вместе с ней. И плевать, что у меня раздроблена нога. А Аннет скоро очнется, и все будет хорошо, она обо мне позаботится, я уверен. Я зашептал ей прямо в ухо:
- Аннет, разбуди меня, когда проснешься.
- Деймон? - ее слабый голос раздался словно у меня в голове. - Что произошло? Мы упали?
- Тише, тише, - я приставил палец к ее губам, - все хорошо. Да, мы упали. Но бывало же и хуже, правда?
- Деймон, ты в порядке? Твоя нога...- она повысила голос.
- Да все нормально, Аннет. Ты сама-то в порядке? - мой голос становился все тише.
- Да, все хорошо, только я немного удрилась головой, - она потерла рукой голову в ушибленном месте. - Как мы выберемся отсюда?
- Тише, тише. Пододвинься поближе. Давай, - я чуть мотнул головой. Она пододвинулась ближе ко мне, наклонилась ко мне и посмотрела мне прямо в глаза. Она улеглась обратно и продолжала выжидающе на меня смотреть. Я подался вперед и прикоснулся к ее губам своими. Она чуть приоткрыла губы, и я закрыл глаза. А потом я их открыл и оторвался от нее. Я ее поцеловал, не могу поверить. Я прошептал ей в самое ухо:
- Я люблю тебя, Аннет, - выдохнул я. В следующее мгновение я отключился.
***
Я сжал дневник в руках. Вампирская сущность очень просила разорвать его на несколько частей. Человеческая часть бережно закрыла дневники и кинула в камин, сжигая свою первую настоящую боль и любовь.
***
- Деймон?
- Ну чего тебе, братец? Навести белок, выглядишь так, как будто давно их не видел! Ах да, я забыл, ты же у нас в мясницком периоде, и белкоед сидит где-то глубоко в тебе, точит клыки на весь белый свет!- я пьяненько распинался, неся очередную чушь.
- Деймон, послушай, ты ужасно пьян. Ты никогда так не напивался еще на моей памяти! В гостиной полная разруха. Что происходит?
- Стефан, я слишком часто слышу от тебя две эти фразы на все случаи жизни-«Деймон» и «что просиходит?» Придумай уже что-то другое, мне уже успело это надоесть за последние сто лет!- я, кажется, свалился с дивана.
- Деймон! - клыкастое лицо Стефана возникло прямо передо мной, в тот момент я понял, что яростный белкоед выбрался наружу.
- Ну что-ооо? - протяжно заныл я, - Стефан, я хочу спать, не трогай меня, я пьян! Я надрался! В стельку! Лучший вискарь! Тебе разве не нравится Black Label? Хочешь, я налью тебе стаканчик? Серьезно, в тот, граненый, который я никогда никому не давал! Семейный хрусталь! Стефа-аааа-н!!! Что ты творишь?! Не надо! Не тащи меня на улицу, нет, там же дождь! Я пьян!!! Ты что, не понимаешь?! - неожиданно я отрезвел, освободился от хватки младшего брата и прижал того к стене.
- Если я прошу оставить меня в покое, это значит, что меня нужно оставить в покое, - процедил я сквозь зубы. - Ты что, не научился даже этому, братец? Да ты жалок, - я отбросил от себя Стефана словно тряпичную куклу.
Я отошел от него и вернулся в гостиную. Стефан успел протащить меня к самому холлу, почти ко входной двери. Хорошо, что я вовремя протрезвел. В отличие от остальных вампиров, я могу напиться. И это всегда меня в конечном счете подставляет. Зато я могу затуманить свои мысли, как человек, и не думать о том, что происходит вокруг меня. Подойдя к бару, я открыл его дверку и уставился на свои запасы. К счастью, Стефан не пил, и я мог винить только в себя в истощенных алкогольных припасах. В баре было всего-то три бутылки виски, русское шампанское из Абрау-Дюрсо и одна бутылка шнапса. Я поцокал языком и взял в руки русский напиток. Мне привезла его Энди прямиком из России. Кажется, она там делала какой-то репортаж, а потом заехала отдохнуть на побережье Черного моря. Я всего раз был в России, и даже не представлял, что там за место такое в России у Черного моря. Хотя Энди рассказывала о потрясном местечке, где как раз и был этот завод шампанских вин, я совсем забыл, как там и что. Я усмехнулся. Вместе с Энди умерло и воспоминание. Я открыл бутылку, пробка стрельнула и улетела куда-то в направлении прихожей. Я присвистнул. Надо будет как-нибудь накупить шампанского и пострелять пробками по бурундукам. Стефан наверняка прочтет мне лекцию о том, что я истребляю его пищевую цепь. А вообще мне нравились грызуны. Но не настолько, чтобы их есть. Я приложился к бутылке, и шампанское сразу же ударило мне в голову. Пузырьки прекрасного благородного напитка приятно потекли в горло, лопаясь и создавая неземное щекочущее ощущение. Вкус был прекрасным. Интересный букет. Черт, надо снова съездить в Россию, в это Абрау-Дюрсо. Я поставил початую бутыль на стол, а потом повернулся к бару, чтобы закрыть его. Я услышал какой-то шорох, резко развернулся и поймал кулак Стефана, нацеленный точно мне в челюсть.
- Эй, Стеф, у меня и так в детстве прикус неправильный был, тебе разве меня не жалко? - я сделал невинное и испуганное лицо.
- Деймон, мне надо поговорить с тобой, это очень серьезно, не мог бы ты перестать притворяться пьяным? - братец выглядел чересчур раздраженным; возможно, мне действительно стоило выслушать его. Но это же не значит, что мне надо поменять свою манеру разговора и поведения, правда?
- Да брось ты, Стеф, - отмахнулся я, все еще придерживая его кулак. Стефан занес для удара вторую руку.
- Не зли меня, - отрывисто сказал он.
- Ты же поговорить пришел? - я резко вывернул его руку так, что он оказался спиной ко мне. Стефан зарычал от боли, в ответ вывернул руку мне, я упал, больно ударившись коленом об угол камина.
- Я пришел поговорить, верно, - Стефан возвышался надо мной, я все еще был на полу.
- Это ты не зли меня. Но я слушаю, - я мгновенно оказался позади него, сжимая его горло сзади стальной хваткой. Стефан не мог пошевелиться, я твердо знал это.
- Так говори, Стефан, - я погладил его по голове, потрепал, словно щенка.- А знаешь, тебе лучше было стать оборотнем, чем вампиром. Ты выглядишь как самый настоящий щеночек. А что, тебе же не привыкать? Мисс Гилберт всегда держала тебя на коротком поводке, и ты прибегал к ней по ее первому зову. Ей даже не надо было чмокать, чтобы ты прибежал, принеся в зубах белку. А ты язык не высовывал из пасти? Может, ты рычал? Или умильно вставал на задние лапы и вилял хвостиком? А Елена полюбовно вычесывала тебе блох, а когда злилась, чесала против шерсти? - я продолжал издеваться над Стефаном, искусно задевая его больное место. И мое больное место тоже. Отношения с Еленой. Он убил Энди. Он убил мою подругу, и, черт, я так и не отомстил ему!
- Тогда ты бы тоже стал отличным оборотнем, Дей. Мисс Гилберт всегда держала тебя на коротком поводке, - передразнил меня Стефан. Лицо его побагровело, глаза потемнели, и я почувствовал сильное сопротивление. - Я был у Кетрин.
- Что? - от удивления я выпустил Стефана, он упал на пол. Я бы тоже упал на его месте, ведь его душил чертовски пьяный вампир добрых пять минут. Наша злость друг на друга мгновенно прошла. Я протянул ему руку, помогая подняться. - Садись и выкладывай.
- Вообще скажи мне, зачем ты это сделал? Эта сучка еле оставила нас в покое, и, пока Клаус в Мистик Фолс, от нее можно не ждать проблем. Как ты нашел ее? Она же никому не сказала, куда рванула, - нетерпеливо стал расспрашивать я.
- Она не так уж далеко. Кетрин в Атланте. Там сейчас проходит крупнейшая выставка болгарских не помню-чего, так что я даже не сомневался, что она там.
- Так, мы выяснили, как ты ее нашел. Теперь скажи, зачем.
- Я должен был ей рассказать, Деймон.
- О чем?
- О том, что ее жизни угрожает опасность. Она должна знать, что когда умирает Древний, то умирают и все вампиры, обращенные по его кровной линии.
- Зачем ты ей рассказал? Мы могли бы ее шантажировать, если бы нам понадобилась ее помощь! - моей ярости не было предела.
- Она заслужила того, чтобы знать, отчего умрет! Я должен был сказать ей! Я не мог допустить того, чтобы она скончалась в неведении! - Стефан раскричался, под глазами появилась сетка вен.
- Да научись ты себя контролировать! Иди закуси бурундуками или птичками! Ну или шатенкой! - я взял со спинки дивана кожаную куртку и, закинув ее на плечо, направился к выходу.
- Куда ты?
- К Елене. Неужели ты не понимаешь, что наша милая мисс Кетрин может использовать ее, чтобы сохранить себе жизнь? Да она самолично запишется в стражу к тому Древнему, который начал ее род, будь это даже Клаус! - крикнул я через плечо, даже не оглянувшись на Стефана.
- Это и есть Клаус! - отчаянно крикнул Стефан.
- Черт, Стеф! - я открыл дверь и оглянулся на брата.
Стефан стоял с каменным лицом, гордо держа голову. Он совсем тихо сказал правду, съежившую мое сердце; ту правду, которую я боялся услышать с самого известия о том, что Стефан пришел поговорить:
- Мы должны покончить с ним.
В его глазах стояла такая боль, что я отвернулся и вышел из дома, думая о том, какая боль стоит в моих собственных. А потом я представил шоколадные глаза, из которых текли слезы. Она никогда не узнает того, что Клаус — основоположник нашей кровной линии. И я решил, что буду охранять ее, пока не умру. Меня охватило непреодолимое желание дотронуться до ее руки, ведь только тогда я смог бы почувствовать покой.

Глава 3
Три влюбленности Деймона Сальваторе
Я дошел до машины, не помня себя. Я не мог назвать еще случая, в котором было бы все настолько плохо и неразрешимо. Даже если бы Стефан согласился пожертвовать собственной местью ради нашего спасения, то Клаус все равно вертел бы нами и правил до конца наших жизней. И Елена была бы в его руках навсегда. До последней капли ее крови, пока она будет ему полезной. Пока он сможет создавать своих вампиро-оборотней. А что самое смешное, так это то, что Клаус жил бы вечно в компании своих дружков-гибридов. Если их только не убьют до следующего двойника. Хотя как появится следующий двойник, если Елена... Нет, она не погибнет. Пока я жив, ей точно ничего не угрожает. И пусть Клаус гораздо сильнее меня и Стефана вместе взятых и помноженных на всех белок в лесу Мистик Фолс, я все равно буду стоять на своем. И я клянусь, ОНА НЕ УМРЕТ. Я усмехнулся. Хотя, проще всего было бы убить ее, а потом и самому умереть. А что, блестящая месть и блестящий уход. Это просто смешно. Всегда такое бывает, когда перепью. Надо меньше пить. Но как не пить, когда ты в таком дерьме?! Как? Чем больше, тем лучше. Да и чего покрепче. Но что сказать Елене? Про кровную линию она знает. И знает, что все упирается в то, что мы якобы не знаем, кто обратил Роуз. Я просто не скажу ей, что ее обратил Клаус. И тогда предупреждение о Кетрин все еще останется вполне разумным и логичным. Ну хоть что-то.
Я открыл дверцу машины, сел на место водителя и завел автомобиль. Выехав за пределы усадьбы, я свернул на шоссе. Я вел на максимальной скорости. Любой вампир позавидовал бы. Ну, может быть, кроме Клауса. Безумно весело. Я положил руки на руль и закрыл глаза. Я мечтал, чтобы меня кто-то сбил. Причем чтобы я оказался человеком. То есть я просил о смерти. Я больше и правда не хотел оставаться в этом мире. Ради чего? Моя жизнь основательно покоцана. Всеми и сразу. Я напомнил себе когтеточку в питомнике. Любые кошки, которые там содержались — больные, здоровые, старые, бешеные и умирающие — все царапали ее, пытаясь под конец или под настрой искромсать ее, наточив когти так, что страшно было прикоснуться. Боже, неужели все настолько плохо? Сам Деймон Сальваторе сравнивает себя с когтеточкой... Мир точно катится в тартарары, причем по-люциферски быстро. Боже... Может помолиться? Нет. Тогда нас скорее всех убьют к чертям. Я открыл глаза. Я пронесся мимо огромного рекламного щита о какой-то финальной игре в регби. Регби? Неужто мы со Стефаном первый раз играли в регби вместе с Кетрин примерно сто пятьдесят лет назад? А было это если не вчера, то, по крайней мере, пару недель назад. Так мучительно вспоминать о том времени. Когда мы с звероедом были людьми. Смертными. А, да что там! Скорее к Елене. Это пока что единственная причина, по которой я еще не вырезал себе красивый кол для самоубийства.
Шоссе шустренько пролетало мимо, и вот уже совсем скоро появится дом Гилбертов. Осталось минуты три езды. Я мрачно смотрел сквозь лобовое стекло, даже не притрагиваясь к рулю, поскольку дорога была прямой. Жаль, нельзя скрестить ноги. Было бы так удобно. Обожаю комфорт. И пусть все говорят что хотят. «Деймон, как ты можешь думать об этом, когда ты и твой брат да и куча дорогих тебе людей скоро, вероятно, умрут?» «Деймон, какой к черту комфорт, Тайлер может погибнуть! И не только Тайлер, мы все можем умереть! Сделай что-нибудь!» Я представил себе Керолайн, если бы она такое сказала. Поджатые губы, поднятые кверху брови и маленький чуть сморщенный носик. Тонкая шея, которую я не раз кусал. Грудь. Чашечки размера А... Печально. Зато у нее очень стройные ноги. Черт, да она же моя первая девушка в Мистик Фолс в том году! О да, Кер, ты занесена в список девушек, которым повезло развлечься с Деймоном Сальваторе. Да еще и ночью. Я бы конечно продолжил мысленно свой список, но вдруг мне показалось, что на дороге кто-то стоит. Я лишний раз вгляделся в темноту, чтобы не сбрасывать скорость. Я сделал большие глаза. Это была Елена! Я со всей дури, на которую только был способен, вдавил педаль тормоза в пол. Елена даже не пошевелилась и только неподвижно стояла. Что такого могло случиться, чтобы она вышла на дорогу и встала прямо посередине? А если она знает о Клаусе..? Я вышел из машины, сердито хлопнув дверью. У меня было серьезное намерение поговорить с ней. Возможно, стереть ей память об этом знании — лучшее. Кто мог ей рассказать? Ну конечно, только наша стерва Пирс. Но если это не так, то Елена получит настоящий вампирский выговор. Я подошел к ней, открыл было рот и тут же его закрыл. Елена широко улыбалась. Точнее, это была не Елена. Вспомнишь гав..., солнце, вот и луч.
– Привет, Кетрин. Чего тебе тут надо? Пришла прогуляться по местам БЫЛОЙ славы? - я выделил голосом «былой».
– Салют, бывшенький. Я решила ответно нанести визит моему любомому из братьев Сальваторе. Не возражаешь? - она по-прежнему скалила зубы.
– Катись, старушка, - я тоже мило улыбался.
– Но не так быстро, как ты к малышке Гилберт, - поцокала языком Кетрин. - Ну что ж, еще увидимся. Привет бывшенькой Стефана. Ох и разбрасывается он Петровыми. Хотя, кому судьба дает возможность разбрасываться ими, а кому нет... Надо использовать возможности на максимуме. А еще всегда помнить то, что тебе говорили,- Кетрин грустно покачала головой и моментально отпрыгнула в лес, стоило только мне открыть рот для очередной колкости.
Как же она меня бесит! И ведь знает, как надавить на самое больное мое место! Проклятая старушка. Я так же сердито вернулся в машину, как и вышел оттуда. Я сжал голову руками, одновременно ставя ноги на педали. Отняв руки от головы, я завел машину и покатил к дому Елены с черепашьей скоростью. Кетрин уже была здесь, и, возможно, Елене стоит узнать всю правду от меня. Так будет лучше, чем ей это расскажет Кетрин. Причем, в совей обычной манере. Или Стефан, что еще хуже. Елене и так нехорошо сейчас. Что же все-таки ей сказать? Я не знаю!!! Ну что? Что?
Я не заметил, как подъехал к дому Гилбертов. Точнее, к дому Гилберт. Ведь сейчас там только она, совсем одна. Рик ушел из-за своего психопатического альтер-эго, которого родители не научили не играться с колюще-режущими предметами. А Джереми... Джереми уехал из Мистик Фолс ради своей собственной безопасности. Хотя, не уверен, что ему будет там лучше. Ааааа, черт, он же вернулся. Интересно, зачем? А ведь совсем недавно дом был полон людей, живых людей со своими секретами, своими ценностями и историей. С каких пор мне есть дело до людских жизней? Аааа... С тех самых, как я отчаянно пытаюсь спасти одну их них. Я же теперь граф Мораль. Я невесело усмехнулся и послал свою фирменную улыбку в никуда. Хоть ничему сегодня повезло. Грустный каламбур. Интересно, это русское шампанское на меня так действует или это я сам стал таким слюнтяем? Я вышел из машины, даже не закрыв ее. Сейчас это неважно. Запрыгнув на дерево, я постучался в окно. Оно было закрытым. Интересно, сколько времени? Я глянулся на часы. 23:45. Нормально. Наверно, Елена еще не спит. В окне появилось испуганное и до боли знакомое, родное лицо. Я чуть отклонился, чтобы ей было удобнее открыть. К тому же, я не хотел заработать кривую царапину поперек лица, пусть даже и почти мгновенно затянувшуюся.
– Деймон? В чем дело? Что-то случилось? - голос Елены звучал испуганным и слегка сонным; похоже, я все-таки ее разбудил.
– Елена, с тобой все в порядке? - я залез на подоконник и очутился в спальне девушки.
– Да, - недоуменно ответила она, обнимая себя руками от холода (окно все еще было открыто), - так что-то случилось или все в порядке?
– Ну, как сказать, - я пожал плечами.
– Говори как есть.
– Давай присядем. Тем более, ты же замерзла. Сейчас закрою окно, - я потянулся к створкам.
– Нет-нет, пусть пока проветрится. Садись, - тихо сказала Елена.
– Хорошо. Но только недолго, - сев, я заметил, что у нее дрожит нижняя губа.
– Деймон...-начала она, - я хотела тебя спросить насчет твоих дневников.
– Да, я весь внимание. Что тебя интересует? - я слегка нахмурил брови, почувствовав неладное; поэтому я решил сначала выслушать ее, а не гнуть линию, что наша похотливая бабушка скоро может заявиться и угрожать своему двойнику.
– Почему вы со Стефаном соврали мне?
– Что? - я широко раскрыл глаза. - Когда? В чем?
– Вы познакомились с Кетрин не в 1864, а раньше, - Елена расстоенно поглядела на меня.
– Нет, нет! Ты наверное что-то напутала. Мы познакомились с ней в 1864, Стефан раньше, а я после того, как вернулся с фронта... - я путался в словах и не понимал, что происходит.
– Деймон, ну зачем ты сейчас-то меня обманываешь? Ты же дал мне дневник. В самом начале написано, что ты познакомился с Кетрин в погребе, когда тебя закрыл там отец, - Елена даже не злилась, она просто выглядела бесконечно грустной.
– Елена, тебе не кажется, может, это просто был дневник 1864 года?
– Нет! Это был дневник, датированный 1857 годом! Ты же снова забрал его от меня и унес, там как раз было то, что ты хотел от меня скрыть! Так что произошло на самом деле? - ее голос срывался на крик, а глаза наполнялись слезами.
– Елена, Елена, послушай меня. Я тебе не врал. И Стефан тоже. Мы оба встретили Кетрин в 1864 году, и в том же году она обратила нас. Все это правда. Пожалуйста, поверь мне. Это же я, твой Деймон, - я взял ее лицо в ладони и мягко нашептывал ей все это, словно сказку на ночь ребенку. И она постепенно успокаивалась, дыхание ее выравнивалось, а сердцебиение вернулось к своему нормальному темпу.
– Я верю тебе, Деймон. Правда. Но мы можем посмотреть тот дневник снова, чтобы убедиться в том, что нет никакой ошибки? - я убрал руки и прислонил их к своей собственной голове.
– Ээээм, Елена, - я раздвинул пальцы, чтобы было видно мои глаза сквозь ладони, - дело в том, что я его сжег.
– Что? - ее глаза могли расширяться больше моих, как оказалось.
– Ну, я не смог вытерпеть того, что кто-то познакомился с моей первой настоящей болью. Я не хотел, чтобы кто-то еще смог узнать такую мою сторону. И то, как ты спросила про Аннет, когда еще не знала о том, что с ней произошло...Я не мог этого вынести. Это слишком больно для меня. Я не могу пережить этого снова, пойми меня. Я... Я разозлился и вспылил. Я уже никогда не смогу вернуть то время, чтобы все исправить. И она никогда не навещала меня, когда я не мог не то что ходить, а просто вставать с кровати! Я... просто не могу. Только не снова, - я сорвался на шепот.
– Деймон, никто не узнает об этом. Никто. Даю тебе слово, - она твердо произнесла эти слова, отняв мою ладонь от лица и крепко сжав ее. - Все будет хорошо.
– Надеюсь. С Кетрин я разберусь, причем в самом скором времени. Хорошо, что ты завела о ней разговор. Кетрин снова в Мистик Фолс. Она..., - я немного замялся, - она знает о кровных линиях, идущих от Древних, - я быстро успокоился и перешел к делу.
– Но откуда она могла узнать? Она вряд ли будет нам мешать, потому что у вас одна кровная линия, но Кетрин же абсолютно непредсказуема! Что от нее ждать? - Елена расхаживала по комнате и выглядела очень взволнованной, сон с нее как рукой сняло. Я был рад, что рука эта была моей. Нууу, сегодня ночью мы точно не будем спать.
– Послушай, Елена, а что если? - я хитро улыбался, медленно надвигаясь на нее.
– Что если что? - она по-особенному посмотрела на меня; в ее взгляде было что-то странное: нетерпение, волнение и что-то еще странное. Желание?
– Ну, это... - я мотнул головой в противоположную сторону комнаты, указав туда глазами.
– Что? Я никак не могу тебя понять, Дей, - она улыбалась, а я на мгновение замер. Она впервые назвала меня «Дей». Непривычно.
– Теперь ты понимаешь? - в это мгновение мы оказались на кровати Елены, я смотрел на нее сверху вниз и фирменно улыбался.
– Деймон? - она посмотрела на меня вопросительно-оскорбленно, но я чувствовал, что она скорее удивлена тем, что я еще ничего не предпринял, чем тем, что я затащил ее сюда таким прозрачным намеком. Ну просто таким прозрачным, как вода в луже в конце марта.
– Сюда смотри, извращенка, - я показал ей потрепанную книжку с буквой D в углу. - Мы будем читать мой дневник. Ты не возражаешь?
– Эм, нет, но почему ты хочешь его перечитать, если первый ты сжег? - Елена кинула на меня подозрительный косяк, поежившись.
– Потому что неувязки с Кетрин могут дать нам какую-то новую информацию, которую эта стервозная старушонка в свое время скрыла. Она же не знала, что я вел дневник. Так что я просто отброшу чувства в сторону. И это честный ответ. Идет? - я поднял брови.
– Идет, - Елена протянула мне дневник.
– А зачем ты мне его даешь?
– Маленькое наказание: будешь читать вслух. Твое вампирское горло не устанет. Тем более мое слегка побаливает.
– Ты дурочка, - я мгновенно оказался у окна, закрыл его и взял со стула плед.
– Я не дурочка, Деймон Сальваторе. Читай уже. Вслух, - она явно наслаждалась тем, что я весь из себя граф Мораль и князь Забота.
– Момент, - я улегся рядом с ней, накрыл нас пледом и, положив голову на подушку, взял в руки дневник. Елена лежала лицом ко мне, я же взял дневник так, что ее лицо было мне видно только наполовину. - Готова слушать мой прекрасный баритон?
– Да, приятный баритон с хрипотцой. Хоть всю ночь. Тебе надо записывать аудиокниги.
– Ну, если только любовные романы, - я усмехнулся. Я безумно рад, что даже в такой ситуации я могу быть с ней самим собой и смеяться по пустякам. И я все так же могу тешиться временем, проведенным с ней. В последнее время мне кажется, что мы с Еленой стали ближе друг к другу. И она дает мне надежду.
– Ну так я начинаю? - я всмотрелся в ее лицо, пошелестев желтыми страницами своего прошлого.
– Я вся внимание, - Елена закивала, приудобившись и явно приготовившись слушать.
– Ну, хорошо, - я немного нервничал, но тотчас открыл дневник в самом начале и стал читать вслух, пытаясь разобрать свои местами корявые буквы.
14 августа 1857 года
Сегодня мне разрешили встать с кровати. Вот уже примерно месяц я лежал в постели и практически не мог пошевелиться. Моя злополучная нога сковала меня, почти что пригвоздив к кровати. Я провалялся, абсолютно беспомощный, целый месяц. Мне так надоело сидеть в этой ужасной комнате. Тут так душно. Стены буквально давят на меня, не дают мне уйти, даже мысленно. Я ничего не говорю о полетах. Спасибо, я налетался. С меня хватит. Никогда больше не полечу. Я так много раз думал, как я мог так сильно ушибиться, причинив такой вред ноге. Хотя, физические увечья оставляют отпечаток менее бледный, чем моральные... Я все еще не мог поверить в то, что Аннет безумна. Ну как могла моя лучшая подруга сойти с ума из-за какого-то ушиба? Она же всего лишь ударилась головой. Тем более, когда она встала, я точно помню, что она вела себя нормально. Ну, у нее слегка кружилась голова, но не более того. Мне кажется, что головокружение — это вполне нормально после такого падения, причем с разбега. Вообще, это должно было стать полетом. Мне захотелось романтики. Конечно, полетать — это безумно романтично, но я совсем не подумал о последствиях. Я всегда жил теперешним моментом, не думая о том, что это может за собой повлечь и что может быть не так. Я ничего не делал с умыслом. Никогда. Ну, только если менял Стефану блинчики. Он все делал с серьезным и непоколебимым видом, как будто его коронуют. Он даже блинчики ел с грациозностью. Мама часто говорила, что в Стефане сразу чувствуется аристократ, даже если он просто сидит и моргает. Когда же я надувал губы, мать обычно говорила, что я становлюсь аристократом, когда хожу. Она утверждала, что моя походка — походка истинного аристократа. Но мне, в общем-то, было все равно, похож я на аристократа или нет. Мне просто хотелось быть непохожим на отца. А еще я хотел быть лучше Стефана. Но брат всегда такой правильный, он и шалит-то иногда не то что с опаской, но с осторожностью. Не помню, что я так вел себя, когда мне было десять. По-моему, я был таким же гадиком, какой я сейчас. Ну, может только мои колкости стали чуть-чуть интереснее и, собственно, острее.
Сегодня я прошелся из комнаты и до оружейного зала. Тяжеленный гипс перевешивал меня с одной стороны, так что моей опорой были не только костыли, но и Стеф. Я безумно благодарен ему за то, что он не стал спрашивать меня, каково это — снова быть на ногах. Он терпеливо помогал мне делать первые шаги. Я отвык от нормальной ходьбы за месяц лежки. Тем более я первый раз и, надеюсь, последний, держал в руках костыли. Я никак не мог приспособиться к ним. Она были каким-то чужеродным для меня веществом. Как будто они были лишними. Я так хотел ходить без них, но я не мог. Стефан поддерживал меня, как в буквальном, так и в переносном смыслах, но я хотел ходить сам. Раньше я доходил из своей спальни до оружейного зала меньше чем за минуту, а сейчас мне потребовалось около двадцати. Неужели я настолько слаб? Я даже не хотел думать об этом. И... Бедная Аннет.
18 августа 1857 года
Сегодня, вставая с кровати на завтрак, я упал. Прямо на перелом. Гипс треснул, но нога в целом все еще зафиксирована. Мать сказала, что придется ставить новый гипс. После этого я полдня лежал и снова не мог шевелить ногой. Сегодня весь день лил дождь, и тучи висели совсем низко. Мне было так плохо, что я мечтал о том, что начнется гроза и молния ударит прямо мне в голову и я умру. Я понимал, что это невозможно, но мне очень хотелось умереть. И... Бедная Аннет.
25 августа 1857 года
Отец завалился в мою комнату первый раз за все то время, пока я лежал тут и не мог встать. Он пришел счастливый и был в радужном настроении: был улыбчив и даже ласков на вид. Поначалу он пришел и сказал, что совсем скоро состоится свадьба дяди Орсини и мисс Кетрин, а потом рассказывал о предстоящем визите Наполеона Третьего, уже официально. Отец болтал о всякой чепухе, но ни слова не сказал об Аннет и о том, что произошло в тот вечер в Пастушьем Провале. Я, конечно, был рад отвлечься, но я ни разу не упустил из головы мысль об Аннет. Она всегда оставалась в моей голове, и я точно уверен, что она там всегда и будет. И даже если я доживу до преклонных девяноста лет, она все равно навсегда останется в моем подсознании. Я буду хранить память о нас. Об этих годах, проведенных вместе. С трех лет мы вместе играли, гуляли, пакостничали, ссорились, мирились, даже дрались один раз. А еще я помню, как лет в десять я собрал на поле десять маков и подарил их Аннет. Я совсем забыл, что нельзя дарить четное количество цветков. Я сглупил. А мы потом целую неделю не разговаривали. Она подумала, что я дарю ей десять маков в знак того, что хочу ее похорон. Аннет раскричалась и заявила, что если она и умрет молодой, то унесет меня с собой в могилу, как самый страшный секрет. Какая ирония. Никто вроде бы и не умер, но я не чувствую себя живым. Хоть Аннет и жива, но она безумна и заточена. Ее обвиняют во всех этих убийствах в Провале. И я не смог ничего сделать, я даже пальцем не пошевелил для нее! Она столько сделала для меня, терпела меня целых десять лет. Я так надеялся, что мы будем всю жизнь вместе. Не обязательно в любви. Все равно отец скорее съел бы меня, чем одобрил такой брак. Хотя, мы бы, наверное, сбежали. В другую страну, где нас никто не нашел бы, и мы бы сидели на берегу моря и слушали его шум. Определенно, боль делает из меня романтика. Но мне и правда нравится шум моря. Или мы бы до старости дружили, я бы стал крестным отцом ее сына или дочери, а она — моих детей. Но я знаю и понимаю, что мы никогда больше не будем вместе. Нет больше этого слова - «мы». Нет и не будет. Никогда мы с Аннет больше не переплывем Когинас, никогда мы не заберемся на Ла-Марморе, никогда не побежим наперегонки до леса, никогда больше я не подарю ей десять маков, никогда больше она не будет кричать на меня, никогда больше я не увижу ее лица, никогда больше мы не упадем вместе, никогда больше я не поцелую ее и никогда больше она меня не вспомнит. Никогда. Все закончилось, осталось где-то позади. Прошло мимо. И никогда не вернется.
Но мне было бы легче жить, если бы она просто сидела тут рядом и дышала. И я могу идти сам, пусть и коряво: хромая и пошатываясь. Но с ней я шел уверенно, держа ее под руку и не давая упасть на тонком льду.
Бедная Аннет...
31 августа 1857
Сегодня последний день лета. Но за окном что-то в духе начала октября. Облетело много листьев. Ветер с каждым днем становится все быстрее и сильнее. Его порывы сносят с деревьев последнюю листву, оставляя стволы голыми и тонкими, незащищенными. Земля устлана мертвыми листьями, еще недавно полными жизнями. Пока что они еще сохраняют цвет: золотистые, алые, зеленоватые и темно-красные. Но совсем скоро все они будут одинаковыми. Тусклыми, полусгнившими, безжизненными. И ничто уже не вдохнет жизнь и цвет в них. Им было дано три-четыре месяца на то, чтобы жить. Но следующей весной они вернутся. Пусть не совсем такие, какими были раньше, но зато живые и здоровые, полные желания жить и радоваться этой самой жизни. Ветер срывает их, уносит и приносит, ворошит их, шурша ими, расшвыривая на все четыре стороны. Но такое бывает только с листьями.
Тем не менее, я делаю небольшие успехи. Мама говорит, что я прекрасно справляюсь, и мой молодой растущий организм, тратящий все силы на восстановление, совсем изголодался. Так что в меня запихивают огромное количество еды. У меня такое ощущение, что наша кухня в последнее время шумит круглосуточно, как будто мы принимаем у себя очередных напыщенных индюков и стараемся быть самой вежливостью. Я, конечно, люблю светские рауты, но не настолько, чтобы мечтать о них целыми днями и разучивать лицемерные реплики для дражайших гостей. Хотя, ближайший гость обещает быть интересным событием. В конце концов, это же сам Наполеон Третий. Но я по-прежнему верю только в династию Бурбонов, однако они, наверное, затихли уже до конца жизни. А потомки Бонапарта — всего лишь фикция. Да, наверное, сам Наполеон Первый был разумным правителем, но вот его сыны — вряд ли. Я так думаю только потому, что на месте французского императора НИ ЗА ЧТО не поехал бы в Валледорию. Он же император, у него так много возможностей, а едет он сюда. Да это же глушь по сравнению с Францией! Остров в Средиземном море размером только с одну провинцию Шампань, и того гляди меньше раза в три! Так я и не говорю о городе. Валледория не слишком незаурядное место. Хотя, я слышал, что отсюда родом невеста Наполеона. И все равно я бы не поехал в глушь. Это моя глушь. Полная воспоминаний, пыли и до боли знакомых лиц, рек, небес, тропинок и деревьев. И я ее никому не отдам и вряд ли когда-то покину. Мы со Стефом состаримся здесь вместе со своими семьями и до конца наших дней будем менять дргу другу блинчики. Я уверен, что именно такой конец нас и ждет. Ну и еще мы обязательно будем играть в шахматы, как два упрямых дедушки.
– Конь на G6, - устало говорит первый дед. Его почти седые волосы, ранее бывшие черными, чуть колышутся от ветра.
– Так не ходят, опять ты жульничаешь! Ты не можешь его туда поставить, он стоял на две клетки левее! - второй дед громко кряхтит, выдавая свою тираду, протирает лоб кружевным платком.
– Всю жизнь я с тобой играю и всю жизнь ты недоволен! - первый поправляет очки и сердито-лукаво смотрит на второго.
– Я выведу тебя на чистую воду, ты у меня еще получишь блинчики с шоколадом! - трясет второй кулаком в воздухе.
– Да хватит уже выводить меня на чистую воду, я играю честно! Может ты просто так и не выучил правил и того, какие блинчики я люблю? - скептично облизывается первый.
– А я все равно выведу тебя на чистую воду, сколько бы ты не отнекивался, Деймон Сальваторе! И запомни: я ненавижу блинчики с малиной!!! - дед встал со стула, отчего пара фигур покачнулись.
– Стеафн Сальваторе! Не кричи тут, девяносталетняя рухлядь! Правила выучи лучше! - первый был разъярен не меньше. Он также встал, и с игральной доски упала белая королева и укатилась в сторону сада, в котором играли старцы.
– Ах я рухдяль, значит? Да ты же старше меня на целых три года! Зато мозгов-то у тебя точно поменьше! Если у тебя нет артрита, это не повод задирать нос! - Они ворчали в унисон, их носы почти соприкасались.
– Дедушки, это у вас фигурка укатилась? - тонкий детский голос разом оборвал препирательства старцев. Маленькая ручка девочки протягивала им белую королеву.
– Да, солнышко, спасибо, - оба деда одновременно ответили, притихли и заулыбались.
– Иди сюда, к нам, - прошептал дед в очках.
– Сейчас деда Стефан научит тебя играть в шахматы, не правда ли, брат? - произнес дед помладше.
– А мне кажется, что деда Деймон научит лучше! Иди ко мне, Маргарет, - старший поманил девочку пальцем.
– Деда Стефан лучше помнит правила, - второй дед протянул руки к малышке.
– А деда Деймон знает их полностью. А еще он знает, как обыгрывать дедушек с артритом.
– Зато деда Стефан видит все буковки на доске и не переставляет фигуры куда не надо.
– А деда Деймон играет в шахматы хотя бы на три года больше.
– Дедушки. Вы оба хорошо играете, научите меня вместе! - девочка рассмеялась и побежала по мощеной каменной дорожке прочь от беседки в саду.
– А она права, - заметил старший.
– Еще бы, брат, - похлопал того по плечу младший. Оба улыбались.
– Ну что, вернемся к игре?
– Пожалуй.
– Так это же шах и мат! Как кстати Маргарет вернула белую королеву! - радостно воскликнул дед в очках.
– Снова ты жульничаешь, да она была вот тут, а не здесь...
Вот примерно так я представляю себе нашу со Стефом старость. Идиллия, не правда ли?
2 сентября 1857 года
Вчера ко мне заглядывали дядя Орсини и мисс Кетрин. Дядя выглядел счастливее некуда. Он был как новенький цент. Я слышал, как он сам так говорил в подобной ситуации. Причем каждый раз после поездки в Америку. Кажется, у него там была какая-то общая знакомая с матерью. У нее было очень странное имя — Онория. Именно поэтому я его и запомнил. Хм. Да, Онория и Томас Фелл. Или не Томас. А, черт с ними.
– Деймон! - дядя вошел в мою комнату, театрально всплеснув руками. - Как ты умудрился?
– Без понятия, дядя. Не уехал бы — знал, - я в свою очередь развел руками.
– Ну что ты, племянничек, язвишь? - дядя потрепал меня по голове.
– А что тебя, дядя, не видно в последние полтора месяца?
– Мы с Кетрин знакомились с ее родителями, мы были в Америке, - сказал дядя тоном а-ля «Земля круглая, идиот».
– Да-да, Америка, моя родина, - отлично место, Деймон. Тебе обязательно нужно будем съездить туда с нами, - мисс Пирс разрядила обстановку, впервые подав голос.
– Как ты себя чувствуешь? - дядя немного оттаял, но я совсем не понимал, почему он на меня взъелся. Ну, я обличил его вину, и все.
– Ну, как сказать. Я почти что прикован к постели, моя лучшая подруга заточена, безумна и обвиняется в убийствах в Провале и никогда больше меня не вспомнит, а я совсем нескоро смогу снова нормально ходить. Мама уже даже молится, поскольку я должен был уже поправиться по всем подсчетам лекарей. Кстати, дядя Орсини, а у тебя какое мнение по поводу моей ноги?
– Что, что? Аннет?! - дядя сделал слишком широкие глаза.
– Да, дядя, да. Аннет. Заточена. И. Безумна. И. Не помнит. Ничего. И. Не вспомнит. Уже никогда,- делая паузы между словами, я обреченно кивал головой при каждом слове. Я поднял глаза на дядю.- Ты можешь что-нибудь сделать?
– Ну, я сейчас попробую осмотреть твою ногу, но я не обещаю чуда, - дядя закатал рукава пиджака.
– Да не с ногой. С Аннет. Я бы сказал им все, что я знаю. Ее просто не могло быть там, когда совершались убийства! Мы с ней вместе гуляли всегда в это время, причем около Провала. Дядя, дядя, ты же меня понимаешь? - я отчаянно причитал, словно кухарка.
– Деймон, успокойся. Я все понимаю. Я сделаю, что смогу. Но ты действительно хочешь того, чтобы ее освободили? Ведь она сумасшедшая, - мягко проговорил дядя.
– Да. Она не заслуживает сидеть взаперти только из-за того, что ударилась головой в неподходящее время в неподходящем месте, - сказал я с каменным лицом.
– Хорошо, Деймон, я постараюсь.
– Спасибо, дядя. Правда. Мисс Кетрин, как проходит подготовка к вашей свадьбе? - я почувствовал необходимость срочно сменить тему, иначе боль бы вернулась с новой силой.
– О, Деймон, спасибо, очень хорошо. Это будет самая пышная свадьба на всей Сардинии за последние пятнадцать лет, - мисс Пирс кокетливо улыбнулась. - Последняя масштабная свадьба была как раз у твоих родителей. Ты знаешь дату их свадьбы?
– 22 мая 1841 года, - без промедления ответил я.
– Надо же! Как ты сходу назвал ее? Не ожидала, что ты сентиментален до даты свадьбы твоих родителей, - удивленно улыбнувшись, мисс Кетрин повела плечами.
– И я тоже не ожидал от тебя, Деймон. Молодец. Сестра бы меня убила, но я до сих пор не могу запомнить этот день, - дядя беспечно рассмеялся.
– Спасибо за козырь, дядя, - я дьявольски усмехнулся.
– Маленький черт. Чего же ты хочешь?
– Поскорее встать на ноги, - твердо и без коле**ний произнес я.
– Будет исполнено, - мисс Пирс улыбнулась.
– О, если бы вы и правда могли, мисс Кетрин, - я грустно улыбнулся.
– Я буду молиться за тебя, Деймон, - она тихонько встала и подошла к двери. - Пойдем, Феличе. Пусть Деймон отдыхает и набирается сил.
– Да, милая, - дядя открыл дверь для своей невесты, пропуская ее вперед. Он пристально посмотрел на меня, серьезно и оценивающе. Но в глазах его, так похожих на мои, плясали бесенята.
Примерно спустя полчаса ко мне снова зашла мисс Кетрин. В руках она держала изящный бокал с какой-то жидкостью. Я притворился спящим и держал один глаз чуть-чуть приоткрытым, чтобы видеть ее. Она все еще держала бокал в руке и немного мешкала. Однако невеста дяди хотела подойти ко мне, я был в этом уверен. И вот она почти у моей кровати. Мисс Пирс села на ее краешек и всмотрелась в меня. Когда она села на кровать, я плотно закрыл глаза. Мне было безумно интересно узнать, что же она будет делать, но я не хотел, чтобы меня обнаружили. Судя по звуку, она поставила бокал на прикроватную тумбочку. Вдруг я почувствовал прикосновение ее руки. Она провела ею по моей щеке вверх к волосам. Мисс Кетрин их взъерошила. Почему мне все ерошат волосы? Я почувствовал желание открыть глаза и взять ее руку и отодвинуть. Однако мне хотелось не убрать ее, а просто дотронуться. Она, наверное, какая-то особенная, совсем необычная, раз дядя снизошел до нее. Он ведь так привередлив к женщинам. Ну, так я слышал и видел. Кетрин убрала руку с моего лица и взяла бокал. Я услышал бормотание:
– Тем лучше, пока он спит, все равно не вспомнит...
Я почувствовал, как к моим губам приставили чуть наклоненный бокал, так, что я мог бы выпить его содержимое. Часть меня хотела немедленно вскочить и заорать на невесту дяди, назвав ее психопаткой; другая же часть меня доверилась ей и посчитала, что это какая-то настойка от дяди. Но фраза... Фраза меня насторожила. На вкус жидкостью была отвратительна. Тягучая и вязкая, она отдавала привкусом железа и была горькой, ужасно горькой. Теперь я понял смысл фразы: жидкость была ужасно противная, а я спящий спокойно бы выпил ее. Я проглотил ее и немного искусственно всхрапнул, чтобы она ушла. Я перевернулся на другой бок, открыл глаза и увидел ее прямо перед собой.
– Проснулся, Деймон?
– Да, мисс Кетрин, а... А что вы здесь делаете? - я строил из себя сонного, но знающего теорию «лучшая защита — это нападение».
– Пришла посмотреть на тебя. Ты очень мил, когда спишь, - совершенно ангельский голос.
– Спасибо. Ну так я дальше спать? - я сощурил глаза, зевая.
– Да, спи, чертыш, - она подоткнула мне одеяло.
– Чертыш?
– Да, маленький чертыш, - она взяла бокал и закрыла за собой дверь.
Что самое удивительное, на следующее утро, сегодня, я самостоятельно встал с кровати, прошелся и осмотрел ногу. Казалось, будто я был здоров. Интересные молитвы у мисс Кетрин, как и настойки...
5 сентября 1857
Стефан больше не может проводить со мной дни напролет, у него началась учеба. Первая половина дня у меня совершенно свободна, не считая того, что я читаю полную чушь и смотрю на шторы. Иногда я беседую с тумбочкой. Прекрасное времяпрепровождение. К Стефу приходят преподаватели по всем наукам, которые только можно вспомнить: физика, география, философия, этика, математика, экономика, биология, черчение, история, история Сардинии, литература, итальянский, английский, французский, немецкий и испанский. Плюс ко всему — фехтование, основы военного дела и навигации и стрельба. Я в ужасе и благодарю Бога, что у меня сломана нога. В прошлом году я изучал только историю, географию и английский, не считая всех предметов о военном деле, разумеется. Но в этом году родители буквально сошли с ума. Я не представляю, что будет, когда я начну учиться. Зачем учить то, что в жизни мне не поможет? Зачем вообще знать что-то ненужное? Это же просто занимает место в мозгу. Ну да и черт с ним. Гораздо больше меня волновала настойка мисс Кетрин. Сейчас моя нога абсолютно здорова. Но как...? За день и за один прием! Так не бывает. Так не должно быть! Но почему-то я уверен, что мне не нужно об этом никому говорить и пока что притворяться, что я все еще нездоров. Все равно следующий осмотр будет только через две недели или около того, когда меня должны будут вернуть в нормальную жизнь.
Перечитывая дневник, я заметил, что каждая моя запись начинается со слов «сегодня ….», а кончается словами «бедная Аннет». Что это вообще такое? Почему я пишу только о ней? Да как она вообще могла меня оставить?! Она же прекрасно знает и понимает, как мне без нее тяжело! Она обещала всегда быть рядом и не сдержала сове слово! Она меня предала. Я так зол на нее: на то, что она ушла, на то, что я мучаюсь из-за нее и больше всего на то, что она НЕ мучается из-за всего этого. Ей все равно. Она пропадает в своем параллельном мире, а я один! И всегда таким останусь. И, как бы мне не трудно было это признать, но мне больно. Черт, да мне так больно, что я хочу найти ее и причинить ей боль. Причем физическую, чтобы она почувствовала, каково это. Когда я встаю и смотрю в окно, я вижу места, по которым мы нахаживали целые мили, дыша одним воздухом и смотря в одно и то же небо, считая одни и те же звезды и смеясь над одним и тем же. А потом я вспоминаю. И снова больно. Эта боль хуже физической; она не прекращается, и лучше бы я умер, чем на такое добровольно подписался. Ух.
Мне заметно стало легче, оттого что я все это написал. Выпустил пар, так сказать. Когда делишься чем-то, всегда становится проще. Но я не могу никому рассказать, кроме того, как написать это здесь. Я просто не вынесу жалости в их глазах. Больше всего на свете я ненавижу, когда меня жалеют. Поэтому я и сам стараюсь не жалеть людей. А они считают меня жестоким. Парадокс.
Кстати, об удивлении и парадоксах. Дядя Орсини и мисс Кетрин уже успели пожениться. Не знаю, как они это провернули, но дядя уверяет, что они сочетались браком тогда, когда были у родителей Кетрин. Как-то странно то, что они продолжали готовиться к свадьбе после того, как уже поженились. И вообще, почему дядя не рассказал мне? Или хотя бы не сказал сразу, как приехал? Смысл держать это в тайне? Но у меня есть подозрение, что на самом деле они все еще не женаты. Вообще возникает такое ощущение, будто они и не собирались жениться. «Дядя Феличе падок на женщин», как говорит мама. Так что, возможно, он одурачил мисс Кетрин, поскольку еще не нагулялся, но по каким-то причинам не хочет ее отпускать. Но зная мисс Пирс... Скорее это она держит его на коротком поводке. Может, дядя для нее всего лишь юридическая формальность или она просто жадна до денег? Не знаю, что именно, но что-то тут нечисто. И я безумно удивлен, что никто этого больше н замечает. Я говорил об этом со Стефом, но он кристально верит в то, что говорят дядя и мисс Кетрин. Он души в ней не чает, и я вижу, что он ей очарован. Я думал, что у нее дружеские отношения только со мной, но, как оказалось, мисс Пирс проводит довольно много времени со Стефаном. Она научила его играть в бильярд и крикет. А еще каждый вечер примерно с тех пор, как я болен, они гуляют, и она рассказывает ему о заморских странах. Когда я все это услышал, почувствовал укол ревности. А потом я подумал о том, что мисс Кетрин около двадцати трех лет, а нам со Стефом по десять-тринадцать. Отлично. Ей просто нечего делать и она развлекается с нами обоими, надеясь затмить скуку. Разговаривать весь день с моей матерью невозможно — она слишком спокойная и ровная, а дядя и отец заняты работой. Так что ее можно понять. Но уж если и дружить со своими племянниками (раз она теперь все-таки жена дяди), то только с одним. Но это сугубо мое мнение и вряд ли ему кто-то станет внимать.
6 сентября 1857
Сегодня все уехали на ежегодную ярмарку после первичного сбора урожая в соседний город. Для Стефа это первая поездка туда, он ни разу там не был. Я тоже был не прочь поехать, но для всех я все еще болен, так что таковой возможности не предвиделось в обозримом будущем. Однако я решил воспользоваться случаем и вдоволь набродиться, расходив свои залежавшиеся без дела ноги. Я безумно рад, что все слуги также поехали с моим буйным семейством. Почему буйным? Да потому что у каждого из нас были свои странности: слишком правильный, слишком спокойная, слишком ужасный, слишком хороший, слишком красивая и слишком-слишком во всех вышеизложенных отношениях( если кто не понял — по порядку — Стефан, Мария, Джузеппе, Феличе, Кетрин, сам Деймон). Я удивился, когда понял, что написал мисс Кетрин как «нашу». Хотя, я слишком привык к ней за эти три месяца. Она стала какой-то неотъемлемой частью нашего дома, быта да и жизни в целом. Причем она как-то неожиданно появилась и так же неожиданно влилась в нашу жизнь. Никто не ожидал, что дядя женится так скоро. Мои родители стали оказывать на него давление по этому вопросу всего около полугода назад, и через три месяца он представляет нам свою невесту. Причем не просто кого-то там, а Кетрин. Было в ней что-то такое...Ммм, не знаю даже как написать. Жажда жизни, что ли. Но она вся как будто горела. Причем не сгорала, а именно горела, излучая свет и тепло вокруг себя. Но об огонь можно было и обжечься. Хотя дядя похоже полностью повел себя как мотылек, летящий на огонь и сгорающий в нем. Но, учитывая то, что огонь в этом случае — мисс Пирс, то смерть не так уж плоха и бесславна.
Тем не менее, я получил полную свободу и вышел на улицу. Ноги сами понесли меня по привычному маршруту для нас с Аннет. В последнее время я старался не думать о ней. Зачем мне это нужно? Все равно ничего этого не вернешь. Это глупо. Зато потом, когда я приблизился к Когинас... Я думал, моя голова лопнет от нахлынувших воспоминаний. Они переполняли меня, и хотелось кричать от радости того, что все это было со мной, и орать от злобного бессилия того, что нельзя все это вернуть или хотя бы пережить еще раз. Весь мир перевернулся вокруг меня: небо и земля поменялись местами, вода светила, солнце шумело, разбиваясь о гладкие речные камни, деревья чирикали, а птицы тянули свои широкие кроны к солнцу. Воздух стал словно едкий дым сигар, а глоток воды стал словно самбука. Я медленно пьянел и подумал было, что осел на землю. По телу разлилась сладкая дрожь, тут же сброшенная осознанием нереальности происходящего. Я сделал невозможное — укусил локоть и, мотнув головой, сбросил все это неземное наваждение, такое запретное и безвольное, а потому страстно желаемое. Я свернул к лесу, в противоположную сторону от реки и видневшегося вдали холма над Пастушьим Провалом. Пока я шел до леса по песчаной дороге с неровно лежащим песком, солнце скрылось за облака. Небо как будто нависло совсем низко, и у меня зачесался нос. Это значит, что скоро будет дождь. У меня всегда чесался нос перед дождем: эта была некая связь с природой. Я всегда был предупрежден о скором падении изящных маленький капель за шиворот, отчего они становились худшим кошмаром моей жизни. Даже страшнее, чем крошки в постели. Но мне нужно было пойти в лес. Мы с Аннет ни разу там не были, поэтому ничего не могло мне там напомнить о ней. Я осознал, что я бегу от всего, что связывает меня с ней и напоминает ее. Интересно, это хорошо или плохо? Вообще сказать трудно, однако это движение вперед, а значит, все не так уж черно-бело, есть еще проблески радужного спектра цветов. Я немного приободрился и подошел к самому лесу. Мне всегда было странно, что дорога в лес — песчаная. Мои ботинки были полны песка, и я ощутил жгучее желание послать все к чертовой матери и отправиться домой, лишь бы избавиться от этого ужасного песка в обуви. Я ненавидел это чувство. Когда я понимаю, что что-то не так, есть нечто лишнее, чужеродное — я готов разораться на весь мир и проклясть всех на вечное переживание моего кошмара, только бы самому от этого избавиться. Я чуть потоптался на месте и зашел в лес, ощутив его прохладу и свежесть. Воздух был чист, без пыли, которой так много было рядом с поместьем и на песчаной дороге. Деревья были раскиданы беспорядочно, словно раньше росли здесь густым квадратом, а потом кто-то огромный вытоптал половину или кто-то необычайно сильный попросту вырвал их. Заслышав мое приближение, птицы разлетелись, и их чириканье стихло. Хотя, может они тоже, как я, почуяли дождь. Мне не было особого дела до птиц, мне было дело до... А до чего? Зачем я сюда пришел? Я просто сбежал сюда, чтобы ничто мне не напоминало о том, что я не хочу вспоминать. Помнить это было больно, а мысленно переживать это заново — еще больнее. Я так хотел избавиться от этого! Как угодно: забыть это, перемотать назад время и все исправить, попросту ничего не чувствовать! Все равно как, лишь бы достичь желаемого. Я обхватил голову руками и поднял взор к небу. Боже, помоги мне справиться. Но никакого ответа. Лишь только белел кусочек неба, очерченный ветвями самых старых и высоких деревьев, крест накрест накрывавших друг друга. Я отнял руки от головы и раскинул их в разные стороны, встав точно под просветом. Задрав голову кверху, я приоткрыл рот, и тут же в него опустилась первая капля дождя. Я постоял так с несколько минут, напился и уселся на огромный пень, вместивший бы пятерых Деймонов Сальваторе. Однако я сидел на нем один, совершенно один. Я был один в лесу, сидел один на огромном слегка влажном пне, один остался дома и один был не в силах помочь единственному человеку, без которого я не представлял своей дальнейшей жизни. Так что мне придется, видимо, расширить границы своего воображения, чтобы суметь представить свою жизнь без Аннет. Аннет... Ну зачем же она меня оставила? Ну как же так? Почему я снова один?! Почему?! Что я такого сделал, что настолько одинок и никому не нужен? Я гожусь только на то, чтобы сообщать, когда будет дождь. Может, специально для себя такую профессию основать? Какой-нибудь погодовед? Тут я услышал ужасный шум и топот, будто олень убегал от огромного волка. Следующее, что я увидел, была девушка, догнавшая оленя и прислонившаяся к его шее. Она... Она пила его кровь?
– Думаю, это очень полезное умение — предсказывать дождь, - вдруг раздался знакомый голос прямо над моим ухом. В тот момент, как я его услышал, я заметил, что олень лежит без дыхания, а девушка исчезла. Еще где-то в отдаленной части моего сознания плыли две мысли: «Я вляпался» и «Беги». Тут я обернулся.
– Мисс Кетрин? Что вы тут делаете? - я был шокирован, пытаясь придумать хоть какое-то разумное объяснение.
– Не самый правильный вопрос, который ты можешь мне сейчас задать, - мягко улыбнулась молодая женщина. - Подумай, что ты хочешь знать? - Она сложила руки на груди и подошла ко мне ближе.
– Что черт возьми тут происходит? Что вы сделали с оленем? - я яростно жестикулировал, но не отходил от нее.
– Не то,- покачала головой она. - Думай лучше, а то будет хуже,- облизнулась она.
– Ну, вы не хотите присесть? - я развел руками, одновременно выражая сомнение и приглашая ее присесть рядом.
– Я присяду, спасибо, Деймон, - казалось, она была удовлетворена моим вопросом.- Так что насчет вопроса? - она часто-часто заморгала.
– Мне кажется, я задал вам уже слишком много вопросов, - я фирменно, по-деймоносальваторски, зыркнул на нее.
– Когда кажется, креститься надо, - Мисс Пирс пощекотала меня под подбородком, как это делала моя мать. Однако тон ее был не ласковым, а слегка...угрожающим?
– Я не верю в Бога, - скептично произнес я. - Он не помогает и ему все равно.
– А какой помощи ты хочешь? - глаза ее горели, но вопрос этот она задала вяло, будто делала за кого-то его работу.
– Я хочу забыть и не вспоминать свою подругу, которая недавно покинула меня, - отрывисто сказал я.
– О, - Мисс Кетрин понимающе улыбнулась, - Аннет. Твоя первая любовь, не так ли? Да, как же это тяжело — забывать и стараться не помнить ни слова, ни мысли, ни действия, которые тогда делали тебя таким счастливым, когда ты был не один, когда она была с тобой рядом. Как же это выматывает и мучает, не правда ли? - она будто издевалась, но наслаждалась этим.
– Мисс Кетрин, если вы пришли унизить меня, то унизить вас в ответ я не побоюсь, не смотря ни на что. Или вам мало того, что отец запихнул вас жить в самую худшую гостевую комнату, а дядя Феличе все никак не женится на вас? Или может быть вы просто не вызываете ни у кого из нас доверия, представляя собой легкомысленную девицу без планов на будущее? Каково ваше мнение, мисс Кетрин? - я сделал такой острый выпад в ее сторону, потому что она задела мое больное место, причем намеренно, я уверен.
Я сердито посмотрел на нее, сказав все это. Она молчала лишь секунду, а дослушав до конца, стала смеяться. Не раскатисто и громко, не заливаясь милым девичьим смехом, а так, будто у нее были какие-то очень нехорошие и хитрые планы относительно захвата не только Валледории, но и всей Сардинии. А в перспективе Италии и парочке других стран мира. Она прикрыла рот рукой и закрыла глаза. И тут ее лицо оказалось почти прямо перед моим. Ее тон был серьезным, и говорила она вполне серьезно и осмысленно:
– Я могу сделать так, чтобы ты забыл. Забыл все: и то, кто ты такой, и то, как ты видел, что я съела оленя, и то, чтобы ты забыл Аннет. Я могу заставить тебя сделать что угодно, а еще могу заставить тебя убить себя или, например, Стефана. Или я могу сама убить тебя, - она прошипела последнюю фразу. Под глазами у нее появилась сетка мелких синих вен, глаза ее налились кровью, а сами зрачки стали почти черными. Она приоткрыла рот, и зубы ее обнажились. Я тупо посмотрел на два острых клыка, наверняка способных пронзить мою кожу в любом доступном месте.
– Кто вы?
– Я вампир, - сказала она и зловеще улыбнулась.
– Ух ты, - выдохнул я.
– Ты не боишься?
– Ничуть.
– Тогда ты забудешь то, что ты видел сегодня в лесу. Ты просто запомнишь то, что пришел сюда, пошел дождь и ты сразу отправился домой. А теперь иди домой и ложись в кровать, сразу засыпай. Ты понял? - ее зрачки то увеличивались, то уменьшались. Я чувствовал, что этот дар реален, и мне на самом деле было безумно страшно. Однако на меня он почему-то не действовал. Но я счел самым разумным притвориться. Я моргнул и сказал:
– Да, - я развернулся в сторону конца леса, ведущего к песчаной дороге, и быстрым шагом направился туда. Затем я пришел домой и лег спать. А как проснулся, сел писать это в дневник, чтобы и правда НЕ ЗАБЫТЬ.
Я был ошарашен. Вампиры... Они и правда существуют! Я никогда не поверил бы, расскажи мне кто-то. Кетрин могла и не гипнотизировать меня — мне все равно никто не поверил бы. Может, из меня тоже сделали бы сумасшедшего и отправили к Аннет. Прекрасный расклад. Так. Вампиры. Причем одна из них здесь. Но зачем? Что ей нужно? Дядя Феличе вряд ли как-то связан с вампирами. Не думаю, что у него на уме может быть что-то, кроме как милых маленьких женщин и того, насколько они хороши. Ну и конечно все эти его дурацкие пробирки с лекарствами и прочие чудеса медицины. Его послушать, так весь мир существует только благодаря тому, что его священная медицина спасает людей везде и повсюду. Дай дяде волю — он создаст секту. Так что весьма сомнительно то, что он может быть каким-то образом связан с мисс Пирс. Но дядя Феличе, однако, зачем-то ей понадобился. Может, она находит его забавным? Или она на самом деле его любит? Интересно, а вампиры способны на чувства? И вообще насколько они отличаются от людей? Ну, я точно знаю, что вампиры умеют гипнотизировать. Я не могу по другому назвать то, что Кетрин пыталась со мной проделать. И почему это не сработало? Зачем она вообще сказала мне о том, что она вампир? А потом стерла мои воспоминания? Зачем? Интересно, а как они … едят?
Судя по тому, что я слышал, вампиры пьют человеческую кровь. Но я же видел, как мисс Кетрин пила кровь животного. Оленя. Может, она не вампир? Обычная обманщица! Напустила пелены на глаза и притворилась вампиром! Может, ей надоел дядя Феличе и она таким образом хочет от него отделаться? Например, сказать мне, что она вампир. Тогда по идее я бы рассказал это всем и каждому, и ее просто выгнали бы отсюда. И, как само собой разумеющееся, дядя ни за что не женился бы на ней. Хотя... Мой отец скорее убил бы ее, чем просто выгнал. Нет, тут что-то не то. Это неправильная версия. Мне не давали покоя клыки, запятнанные кровью. И я видел своими собственными глазами, что после этого олень лежал без дыхания, явно мертвый. Тем более, она его догнала, что свидетельствует о недюжинной физической силе, явно не присущей такой хрупкой девушке. А еще она дала мне что-то, какую-то жидкость, которая мгновенно вылечила тяжелейшие переломы, пусть и частично зажившие, и даже шрамы. Погреб... Еще тогда она показала мне, кто она на самом деле. И ее глаза, эта сетка вен под ними... Здесь явно было что-то не так. Она уж точно не была обычной обманщицей. У меня прошел мороз по коже. Это было что-то другое. Нечто сверхъестественное. Меня передернуло. Нужно потребовать у нее объяснений. У меня есть преимущество, ведь она не знает, что на меня не подействовала эта ее вампирская штука.
Интересно, она знает, что на меня ничего не подействовало? Если она не знает, то у меня есть два варианта. Либо пойти к ней и рассказать, что я все знаю и потребовать объясниться; либо она захочет меня убить. Но если я сделаю первое, то она тоже меня убьет. Тогда и черт с ним. Я хочу жить. Я обмакнул перо в чернильницу и поставил большую кляксу на соседней странице. И все же я сомневался, как поступить. И я даже ни у кого не мог спросить совета. Стефан слишком мал, чтобы рассказывать ему такое. Он испугается, а я этого не хочу. А дядя Орсини не поверит мне, что его драгоценная спутница — вампирша. Он попросту поднимет меня на смех и пропишет какие-нибудь таблетки. Я обхватил голову руками: что же делать? И меня осенило. Дядя Феличе в опасности! Кетрин может сделать с ним что угодно! Да она уже наверно и гипнотизирует его... А мы все радовались — дядя влюбился, влюбился, наконец-таки... Эх, дядя. И не только дядя. Вся моя семья в опасности. Кстати, гораздо хуже, если он на самом деле ее любит. Это был бы конец. Я бы не пережил, если был влюблен в вампира и не знал об этом. Я должен рассказать ему. Но он не поверит мне. Значит, надо идти к мисс Пирс. Ну что ж, у меня есть козырная карта. Ей я и начну ходить. Устрою ей марьяж червей! (марьяж — комбинация карт короля и дамы одной масти в преферансе, при объявлении которой на счет игрока записывается сто очков, если масть — черви).
После того, как я закончил писать в дневнике, я отложил его и убрал за картину, висевшую над моим письменным столом из красного дерева. Несколько мгновений я посматривал на него, а затем решительно перевел взгляд на старое деревянное кресло, обитое каким-то голубым материалом. Я достал нож из-под кровати и спилил ножку кресла, поставив его на бок так, чтобы не было заметно отсутствия одной из ножек. Я стал обрабатывать ножку, постепенно превращая ее в заостренный наконечник вроде такого, который бывает на конце копья. Чем-то подобным, наверное, древние люди тыкали в мамонтов, привлекая их внимание а после убивая их. Я вспомнил, что вампиры могут умереть от забитого в их сердце деревянного кола. Выстругав кол, я спрятал его в рукав своей рубашки, чуть оцарапав кожу его острием. Кетрин наверняка не захочет говорить со мной просто так. Ничего, у меня есть хоть какие-то оружие против нее. Я был преисполнен благодарности к моему отцу за изнурительные физические занятия не только среди учебного времени, но и летом. Я немного поежился из-за слегка щипавшей ссадины. Главное, чтобы на рубашке не осталось пятнышка. Я подошел к окну и открыл его — в комнате было достаточно душно. Я облокотился на раму и смотрел в даль, надеясь увидеть приближающуюся повозку с моей семьей. Но дорога была пуста. Только ветер чуть-чуть шевелил верхушки деревьев. Я вдохнул полной грудью, и у меня закружилась голова от избытка свежего воздуха. Апельсиновая долька солнца наполовину торчала из-за горизонта. Небо все быстрее темнело, приобретая глубокий синий цвет, ярко контрастируя с ярко-оранжевым цветом солнца. Я все смотрел и смотрел на дорогу, ожидая своих родных. Я бы сделал что угодно, чтобы защитить их. Я не позволю ЕЙ причинить им боль. Ни моей матери, ни Стефу, ни дяде, ни отцу. Никто из них не пострадает. Я не допущу этого. Я найду ее слабое место, и она уйдет отсюда. И никогда не вернется. Неважно, как я собираюсь этого делать. Я уверен, что у меня есть шанс. Если она не убила меня до сих пор, значит не убьет и сейчас. У нее явно другие планы. Возможно, вампиры и хорошие, но жить в СальвАторз она не будет. Не рядом с моими родными. Ни за что. Только через мой труп.
Раздался настойчивый стук в дверь. Я вздрогнул. Кто это мог быть? Моя семья еще не вернулась, и никто из прислуги тоже. И в доме никто не оставался. Ну, разве что только...
– О, Деймон, добрый вечер. Можно? - мисс Кетрин смотрела на меня из дверного проема. Интересно, становясь вампиром, человек тоже приобретает такую красоту?
– Разумеется, - я отошел от окна и скрестил на груди руки.- Присаживайтесь.
– Как это любезно с твоей стороны. Вижу, ты ходишь уже без всякого затруднения. Ты действительно очень быстро поправляешься, - Кетрин поправила юбки и уселась на резной стул за моим письменным столом.
– Да, ЧТО-ТО помогло мне выздороветь, - я сделал ударение на слове «что-то», выделив его голосом.
– Это чудо, что ты смог так быстро поправиться. Для всех нас это...,- я прервал ее на полуслове.
– ...большая удача, что невеста моего дяди напоила меня неизвестно чем, а потом на моих же глазах выпила кровь оленя в лесу, - я смотрел прямо ей в глаза. - Вот незадача, правда, мисс Кетрин?
– Ты же не думаешь, что я отступлю в угол и буду дрожать от страха? - она чуть повернула голову набок и улыбнулась.
– Нет, я так не думаю, - я также улыбался в ответ. - Может, вы поделитесь со мной кое-чем?
– Смотря чем, - она поджала губы.
– Так я начинаю задавать вопросы? - я вопросительно посмотрел на нее.
– Начинай, - она кивнула. Интересно, почему она не убила меня до сих пор? Решила поиграть?
– Ты сказала мне, что ты вампир. Ты на моих глазах догнала оленя, а потом выпила его кровь, и он упал замертво. Твои глаза были красными, под ними четко проступали вены. А еще у тебя выросли огромные острые клыки, - я расхаживал по комнате, загибая пальцы каждый раз, когда называл что-то новое. - Ах да, - я хлопнул себя ладонью по лбу,- еще ты попыталась загипнотизировать меня, чтобы я забыл все то, что увидел сегодня в лесу, - я выжидающе уставился на нее.
– Чего ты ждешь? - развела она руками. - Ты пока что не задал ни одного вопроса, а только представил неоспоримые факты. Мы оба видели это и знаем, что это правда. Я правда не понимаю, чего ты от меня хочешь, - она тоже начала расхаживать по комнате.
– Вампиры. Кто вы такие? - осторожно начал я.
– Вампиры, Деймон, - тоном моего преподавателя по фехтованию начала Кетрин, - это создания, которые созданы убивать. Убивать людей. Мы пьем вашу кровь. Когда мы видим ее, мы не контролируем себя: у нас, как ты успел заметить, появляются темно-синие, почти черные, вены, вырастают клыки и мы вонзаем их в шею жертвы. Каждый делает это по своему, но лишь очень немногие аккуратно прокусывают и мгновенно выпивают кровь. Большинство предпочитает разрывать жертву в клочья, оставляя от ее шеи искромсанные окровавленные лохмотья, - Кетрин провела пальцем по своему горлу, - примерно вот тут. Здесь пролегает артерия, в которой кровь движется очень быстро. Прокусив именно здесь, мы сможем быстро выпить кровь и насытиться. Но жажда не оставляет нас после первого убитого человека. Это всего лишь люди, и мы вольны распоряжаться ими, как захотим. Мы умеем внушать, а не гипнотизировать,- коротко усмехнулась мисс Пирс,- и тогда мы можем заставить человека делать то, что хотим. Мы можем попросить его убить свою собственную семью самым жесточайшим способом на свете. И внушить, что это было его собственное желание. И человек будет жить все время, которое отведено ему, с чувством вины. Или мы можем внушить забыть. Дать шанс начать все сначала, не повторяя прошлых ошибок. Что угодно! Можем заставить не бояться, не говорить, не дышать, не кричать, не занудствовать, - Кетрин закатила глаза; должно быть, она имела в виду разговоры моего дяди о медицине,- можем заставить верить во что угодно: в нового Бога, в полную чушь или вообще в то, чего никогда не было. Мы обладаем невероятной для человека физической силой. И чем мы старше, тем сильнее. Нам доступно все: запредельная высота, разрушительная сила, непреодолеваемые расстояния и смертоносная скорость. Мы отключаем свои чувства. Не ощущаем ничего, кроме голода. Дикой жажды, которая буквально разрывает тебя изнутри. Ужасная боль, когда твоя кровь уже почти не циркулирует, а тело требует новой. В клыках такое жжение, словно они сейчас станут еще больше. На глаза такое давление, что глазные яблоки краснеют, наливаясь кровью, а зрачки вращаются с бешеной скоростью, и все вокруг вертится, как в калейдоскопе. Чувства обостряются: мы слышим все, что происходит на расстоянии нескольких километров, видим на расстояния, недоступные человеку. Но сильнее всего желание. Желание убить. Еще и еще. Мы созданы убивать. И мы это делаем. Причем очень часто, Деймон, - в завершение своей познавательной речи Кетрин Пирс очаровательно улыбнулась.- И приятный маленький бонус напоследок: мы вечны. Мы не стареем, не умираем, мы всегда молоды. Наша кожа всегда гладкая, нам никогда не холодно, не жарко, нам не хочется есть человеческую еду. Другими словами, мы бессмертны.
– Ты же не думаешь, что я отступлю в угол и буду дрожать от страха? - я был в самом глубоком шоке за всю свою жизнь; у меня бешено стучало сердце, жилка на виске отчаянно пульсировала, и я был очень напуган, но я старался никак не показывать этого. Если она может быть уверена в себе, то и я могу.
– Какой ты самоуверенный, - она поцокала языком, - а тебе не страшно? Ты же язвишь вампиру, который в одной комнате со своей потенциальной жертвой. Очень самоуверенной жертвой. Но нам нравится играть, - она снова обворожительно улыбнулась.
– Это я уже понял, что вам нравится играть. Но зачем ты здесь и что тебе нужно от моего дяди? - мне интересно, был ли я бледный как полотно или наоборот красный как помидор.
– Знаешь, синьор Помидор, - ответила она на мой немой вопрос, ты все увидишь сам. Пройдет немного времени, и все выяснится. Будет весело, я обещаю, - уже шептала она, кружась вокруг застывшего меня.
– А как же солнце? Вы же должны гореть на нем? - я старался не потерять самообладание и вспомнить все, что я знал о вампирах.
– Какой ты сообразительный, Деймон. Но я не горю на солнце. У меня есть кое-что, что защищает меня от этого. Но я не скажу тебе, что это, - она совсем по-девичьи захихикала. Черт, сколько ей лет?
– Ты по-прежнему очень молода. В каком году ты была рождена? - это волновало меня, наверное, больше всего.
– Кажется, в 1475, - Кетрин зевнула, прикрыв рот ладошкой. - Мне всего лишь 17 лет. Пусть и с 1492 года, но 17.
– Тебе что, почти четыреста лет? - моему удивление не было предела, я думал, что она врет. Так не бывает!
– Если быть точнее, то ровно 381 год. Считая мою человеческую жизнь, - Кетрин махнула рукой.
– И что, вы абсолютно бессмертны? - осторожно поинтересовался я.
– Ну почему же,- Кетрин явно веселилась и получала удовольствие от происходящего,- есть немного способов, но все они действенны и доступны многим людям.
– Расскажешь? - я склонил голову на бок.
– Если только ты расскажешь мне, почему на тебя не подействовало мое внушение. А, Деймон? Почему? Что ты сделал? - она явно была очень заинтересована в этом, и иногда на ее лице проскальзывала тень нетерпения.
– Ты первая, я же джентльмен. Тем более ты очень пожилая женщина. Уступаю старой леди право говорить первой, - я галантно поклонился и снял с головы воображаемую шляпу.
– Ты же знаешь, что я могу заставить тебя стоять на коленях и без твоих поклонов, - она сощурила глаза, но все так же мило улыбалась.
– Эх, дорогая, захотела бы убить — убила. И если я умру, то ты никогда не узнаешь, как я избежал твоего внушения. А если будешь пытать, то как ты узнаешь, что я сказал правду? - я развел руками и сделал грустный вид. Страх потихоньку стал отступать, и я понял, что все не так страшно, как казалось сначала.
– Деревянный кол в сердце. Огонь. Истощение от голода. Вербена, - быстро произнесла она. - Ведьмы, - выдохнула она, чуть улыбнувшись.
– Вербена? Какие полезные сорняки. Спасибо, бабушка Кетти. Ты же не возражаешь? - я пожал плечами и улыбался фирменной деймоносальваторской улыбкой, которая досталась мне по наследству от дяди Феличе.
– Это ты у нас маленький сорняк. Лучше бы тебе молчать, а то выдеру с корнем, - она улыбалась и быстро-быстро двигала бровями вверх-вниз.
– И даже не спросишь, как я избежал внушения? Горе-то какое, - я в притворной жалости закатил глаза, - я унесу эту тайну с собой в могилу.
– У тебя неплохо подвешен язык для твоих тринадцати. С тобой же можно договориться? - она вопросительно облизнулась.
– Смотря о чем меня попросишь.
– Я хочу знать, как ты избежал внушения. Есть только два способа противиться ему. И он может быть только один в твоем случае. Я надеюсь. Так какой же это способ?- она заинтересованно приблизилась ко мне так, что мы стояли почти вплотную.
– Сначала я задам тебе еще пару вопросов, а потом мы перейдем к твоему. Младшим надо уступать, - я показал ей язык.
– Это будет до или после того, как я убью твоего драгоценного младшего братца? Кстати, он относится ко мне гораздо более тепло, чем ты. Будет даже жалко его убивать, - она угрожала.
– Его здесь нет. В этом доме никого, кроме нас двоих, - я бесстрашно смотрел ей прямо в глаза.
– А я вот слышу, как Стефан открывает дверцу повозки, подает руку твоей матери, берет у нее корзинки с яблоками, судя по запаху, - она поморщила нос, - они еще купили булочки с корицей и новое вино. Там достаточно темно и я достаточно быстра, чтобы никто даже не понял, что он мертв.
Я кинулся к окну, облокотившись на раму, высунулся и стал искать глазами Стефана и всех приехавших родных. На улице совсем стемнело, а около подъездной дорожки ярко горели два фонаря. На улице было пусто.
– Вот в этом и есть твоя ошибка. Прощай, Деймон. Мне жаль тебя убивать, правда, - по ее голосу я слышал, что ей на самом деле жаль. Или ей жаль, из-за того что она так и не узнает насчет внушения?
– Всем свойственно ошибаться, - прошипел я и выхватил из рукава кол как раз в тот момент, когда Кетрин кинулась на меня. На мгновение все стихло, и мне показалось, что она дрожит. Она мертва? Я убил ее? Я почувствовал, как она схватила мою руку на лету с громким треском. Острие кола касалось ее подбородка. Немного надавить — и она будет с рваным горлом. Но я не мог даже пошевелить рукой. Она подняла на меня свои страшные глаза. Они были красные, а зрачки были черными. Мне стало страшно. Она улыбалась.
– Помнишь, игра? - она выхватила кол из моей руки и кинула его на пол, придавив мне горло рукой.
– Но как же правила? - прошипел я, изо всех сил стараясь руками сдвинуть ее руку со своей шеи.
– Никаких правил, - сказала она и приложила еще большую силу; теперь она меня душила. Я из последних сил старался убрать ее руки, но не смог. Руки мои опустились, рукава задрались, и я почувствовал, что силы медленно покидают меня, а в глазах начинает темнеть. Вдруг она резко вдохнула, затем еще и еще. Она молниеносно убрала руки с моего горла, я закашлялся, а Кетрин схватила мою руку и закатала рукав еще выше. Крошечная свежая ссадина от кола. Она смотрела на нее пару мгновений, простонала и вцепилась в мою руку клыками. Она повалила меня на пол, я почти что закричал от боли, но у меня не было сил орать. Не прошло и пары мгновений, как она с истошным криком отстранилась от меня и стала сжимать голову руками. Она корчилась на полу, извиваясь от боли. Часть меня хотела ей помочь, ведь она всего лишь проклятая навечно женщина. А другая, преобладавшая, потянулась за колом. Я нащупал его в темноте и навис над ней, сжимая его в руках из последних сил. Глаза ее умоляюще на меня смотрели. В них было столько всего: грусть, отчаяние, ненависть, злость и желание. Желание жить. Я вспомнил глаза Аннет. Они тоже карие, и в ту ночь в них отражалось точно такое же выражение. Я опустил кол и сел рядом с ней на корточки:
– Сделка.
– Говори, - прохрипела она; силы потихоньку к ней возвращались.
– Ты не трогаешь мою семью, заканчиваешь здесь свои дела и убираешься. Навсегда. Так, чтобы никто даже не помнил о тебе. Дяде внушишь, чтобы он не искал тебя, забыл и чтобы нашел хорошую девушку и женился на ней. А Стефану и моим родителям внушишь забыть. Память оставишь только мне, - тоном, не терпящим возражений, произнес я.
– Хорошо. Помоги мне встать, и сейчас я уйду, - она выглядела очень бледной и безжизненной.
– Один вопрос: почему моя кровь так на тебя подействовала и почему внушение не работает на мне? - спросил я, помогая ей встать. Я пользовался положением хозяина ситуации.
– Вербена, - одними губами сказала она, слегка шатаясь. - Кто-то подмешивает ее тебе в еду или в питье. Кто-то знает. Но наша сделка в силе, - она отстранилась от меня и выпрыгнула в окно, приземлившись на ноги и спокойно отправившись в сторону леса.


Глава 4
Мотивы и последствия
Наше время, Мистик Фоллс.
В комнате повисла тишина. Вроде бы и настойчивая, но вместе с тем и ненавязчивая тишина. Было мертво и тихо, как в склепе, когда я закончил читать. Она давила мне на голову. Я слышал жужжание и треск лампы в своей голове так сильно, как будто в моих мозгах копошатся пчелы и делают там соты. Я даже не знал, что сказать. В моей голове роились мысли, не давая покоя друг другу. Они смешивались, путались и не давали мне сосредоточиться. А мне нужно было успокоиться и собраться с мыслями. Потому что мне предстоит серьезный разговор с Еленой. А потом с Кетрин. Вечер ссор с Петровыми. Как мило. Хорошо, что хотя бы одна из них слабее воздействует на меня. Зато другая может меня убить. Я отложил дневник и закрыл его, загнув уголок страницы. Даже если Елена не захочет больше читать их, то я буду этим заниматься. Теперь я обязан разобраться в проделках бабушки Кетти. Что бы она там не творила, это может пролить свет на ее мотивы и на всю ситуацию в целом. Ну, у меня была еще одна безумная мысль. Но мне должно очень повезти, а такого быть не может. Узнать что-то о себе... Хотя вряд ли.
Неожиданно ворвавшийся в комнату ветер по-своему разрядил обстановку, распахнув окно настежь. Штора испуганно извивалась. Была бы ее воля, она свалила куда подальше от бешеного ветра. Я мгновенно оказался у окна и так же мгновенно закрыл его одним движением руки. Я сразу же обернулся на Елену. Последний порыв ветра, успевший проскользнуть до моего вмешательства в скромную затворническую жизнь окна, налетел на нее, частично скинув плед и пошевелив ей волосы своей невидимой рукой. Она сидела, опустив голову и поджав под себя ноги. Ветер растрепал ее волосы, и она казалась мне еще более надломленной. Она не подняла головы, когда я встал с кровати, кода я подошел к окну, когда я закрыл его, когда стих ветер. Она мне не верит. И Стефану не верит. Но мы ей не лгали! Кетрин окончательно перемешала всю мою жизнь. Эта стервозная сучка разрушала ее все время: пока я был ребенком, юношей, вампиром. Она разрушила ее до того, как я узнал Елену, и после этого. До моей смерти и после нее. Она уничтожила все. И я знал, что Елена не простит. Мне нужно прямо сейчас разобраться с ней. Вряд ли я смогу вырвать ей сердце, но гнев помогает. А еще злость и хладнокровие. И родной брат, у которого в запасе свои гнев, ярость и мясницко-беличье настоящее. Мы убьем ее и повесим ее голову в гостиной. После этого наступит расстройство. Может я раздобрюсь и даже не сожгу ее, а похороню в склепе и не оставлю гнить где-нибудь на дороге. Мечты, мечты...
А вот что делать с другой Петровой я совершенно не представлял. Как она это воспримет? О чем она сейчас думает? Я мог бы поспорить, что Елена ни за что не поверит ни в одно слово, которое я скажу. Но мне же нужно хоть что-то сказать. Не могу же я просто сидеть тут и молчать обо всем. Эта отличная фраза о том, что с самым близким человеком можно и помолчать хорошо, явно проваливалась. Близкие, конечно, ложь прощают, но не всякий раз. Даже они могут начать сомневаться.
– Деймон? - Елена подняла голову и смотрела прямо на меня; я не поверил своим ушам.
– Да? Елена, я.. Я не знаю, как тебе объяснить это! Но я этого не помню. Совершенно ничего. Все, что связано с Кетрин — нет! Я не помню этого, и если бы сейчас мы это не прочитали, то я никогда не узнал об этом. И я даже не знаю, что... - следующее ее слово заставило меня замолчать.
– Я верю.
– ...сказать, - дошептал я. Я удивленно заморгал глазами на манер Керолайн, мгновенно остыв. - Веришь? Будь я на твоем месте, я бы выгнал меня, накричал и не верил ни единому звуку, раздавшемуся из моего горла.
– Мы, люди, существа доверчивые. И верим, даже если нас обманули до этого несколько раз. Чувство доверия для нас одно из главных. А у вампиров чувства обострены. Доверие порождает доверие, помнишь? Но если ты так этого хочешь, - пожала плечами девушка.
– Слушай, Елена. Пока я мог тебе это сказать, я скажу. Нет никакого дурацкого переключателя-выключателя чувств. Мы чувствуем, как люди. Все то же, что и они чувствуют. И мы никак не можем отгородиться от чувств. И мы ощущаем порой даже острее, чем некоторые из вас. Но мы никогда не покажем этого, потому что это проявление слабости. А мы созданы убивать. Мы убиваем и живем этим. Ты же не встречала романтично настроенных маньяков с обостренными чувствами? - порывисто затароторил я.
– Да что ты? - она подняла брови.
– Ладно, 1:1. Ближе к делу о Кетрин, - я успокоился и закивал.
– Хорошо. Итак, вот что мы знаем: она зачем-то появилась в вашей со Стефаном жизни еще до 1864 года. В тот год она инсценировала собственную смерть, чтобы запутать следы от Клауса. Однако потом она, очевидно, стерла ваши воспоминания, раз вы не помните ее. Но почему вы не вспомнили этого, когда стали вампирами?- подытожила Елена все прочитанное. Тем не менее, вопросов все еще было больше, чем ответов.
– Ну, появиться тогда она могла и случайно. Меня больше волнует то, зачем она вернулась. Прикрываться бессмертной любовью к Стефану она не сможет. На тот момент ему было десять и о любви он думал только в плане аистов или капусты. Зачем она вернулась? И почему мы не вспомнили все, когда обратились?
– Как может вампир не помнить того, что ему внушали, когда он был человеком? - отчетливо произнесла Елена.
– Такое может сделать только... - начал я.
– Древний, - сказали мы в один голос.
– Я пойду навещу Кетрин. Давно не виделись,- я посверкал глазами и подошел к окну, обернувшись на Елену.
– Деймон, - прошептала она. Я мгновенно очутился рядом с Еленой.- Если я не могу верить тебе, тогда кому могу?
– Я учту, - я поцеловал ее в лоб и поскорее подошел к окну. И я не мог заставить себя не обернуться.
– Осторожнее, - ее шепот нагнал меня, когда мои ноги коснулись идеально постриженного газона Гилбертов. Черт, как она успевает еще и газон стричь?
Я с ветерком донесся до нашего особняка и притормозил у подъездной дорожки, бросив машину прямо на улице и не утруждая себя любимого ставить в гараж. Не то чтобы я думал, будто она мне еще сегодня понадобится, просто мне было лениво. Пока я ехал, я весь обдумался так, что в моей голове пчелы стали делать соты с удвоенной силой и максимальной громкостью. И по мере приближения к особняку их становилось все больше и больше. Прямо улей какой-то. Стефану бы понравилось посмотреть на меня с улеем на голове. Особенно если бы там была пчелиная матка или как там называется эта самая большая жужжащая штука, которая занимается пчелорождением. Пчелорождением? Ну ладно, пусть будет. В конце концов, пчелы не вампиры. И о первых я знаю куда меньше, чем о вторых. Хотя даже не знаю. В свете последних событий возникла еще пара вопросов, ответ на которые найти было трудновато. И самым волнующим вопросом было внушение. Если внушить вампиру может только Древний вампир, а Кетрин внушила нам, а мы, обратившись, ничего не вспомнили, то... Кто-то из Майклсонов постарался? Но зачем им понадобились маленькие беспомощные дети? Поиски Кетрин. Она, вероятно, тогда бежала от Клауса на Сардинию, а потом осела у нас. Но что-то заставило ее уехать тогда. Но что? И кто внушил нам забыть? Вряд ли кто-то из Древних, идя по следам Кетрин, оставил бы нас всех в живых. И до сих пор эта потеря мучает меня. Но что тут сделаешь... надо разбираться с проблемами по мере их поступления в копилку неприятностей. Кстати, копилки часто делают в форме свиньи. Хорошо, что не в форме пятой точки.
Кетрин сейчас наверняка обрабатывает моего дорого братца на все ту же тему. Несмотря на то, что младшенький сейчас строит из себя камень, он все равно все чувствует. Чувствует что-то к Кетрин. И вряд ли это «что-то» - всего лишь остатки былого чувства. Это нечто новое, непредсказуемое и, быть может, даже неуправляемое. На моей памяти Стефан после своих любовных похождений с Кетрин плохо закончил — умер, а потом ожил, превратившись в вампира. Вряд ли такое повторится, так что даже неизвестно, чего можно ждать. Но я твердо уверен, что чувства Стефана воскресли. Может, и Елена это поймет. Непонятно, хорошо это или плохо для моих отношений с Еленой. Я не боялся назвать это «отношениями». В конце концов, тот поцелуй не остался без ответа. А зная Елену, можно сделать утешительные выводы. Но не только для себя самого. Для Стефана тоже пойдет. Чувства чувствами, но чтобы любить, надо жить. А у нас есть очень неплохие шансы остаться без жизни. Стало быть, и помидоры завянут (поговорка «прошла любовь — завяли помидоры»).
Все еще сидя в машине, я размышлял над тем, как лучше подловить Кетрин. Настораживать ее совсем не обязательно, но и осторожно подкатить тоже не получится: она все равно не расскажет правду. Ну, может и расскажет, но с натяжкой и не все сразу. А может и вообще никогда и ничего. В любом случае, это надо выяснить. Я прямо-таки был поражен своим хладнокровием и рассудительностью, напавшими на меня этим вечером. Пошарив по карманам, я достал мобильный из кармана брюк и быстро набрал смс Стефу: «Есть новости о Кетрин. Будь готов к сцене «Том и Джерри против бульдога». Начало положено, чудесно.
Некоторое время я прислушивался к тому, что происходит в доме. Стефан и Кетрин негромко говорили в вполне дружелюбных и миролюбивых тонах. Интересно, кто из них кого пытался обмануть: как всегда или Стефан пытался провести Кетрин? Они обсуждали Клауса и как нам всем спастись. Кетрин, хитрая расчетливая стерва, может оказаться не только нашей гибелью, но и спасением. Надеюсь, Стефан не поведал ей о своем мстительном плане озлобленного и оголодавшего вегетарианца убить своего бывшего лучшего друга? Тогда ее тон поменяется. Но что заставило ее сбежать тогда, в 1857? Почему она вернулась? И сейчас тоже здесь, снова? Только ли из-за того, что боится за свою жизнь? Куча вопросов и ответы совсем рядом. Ну что, Том, пора использовать свои кошачьи способы воздействия на бульдогов. Надеюсь, Джерри не подведет.
Я услышал, как Стефану пришло сообщение. Судя по едва различимому шороху, Стеф засунул руку в карман и вытащил телефон. Надеюсь, он прочитал.
– Что там, Стефан? - интересно, Кетрин всегда так томно разговаривает или только с моим братом? Ну ладно, что там прибедняться, еще и со мной.
– Ничего интересного, - Стефан на секунду замялся, - рассылка оператора.
– Да, мне тоже часто приходят эти глупые сообщения, - Кетрин становилась удивительно глупой в присутствии Стефа, - столько мусора в мобильном, ничего важного не сохранишь!
– Например? - я почти видел, как Стефан улыбается.
– Например то, что твой брат так и не оставил пагубную привычку подслушивать нас еще с 1864 года, надеясь что-то словить для себя, - Кетрин надула губы, шумно выдохнув.
– Горе-то какое, - саркастично улыбнулся я, лениво вплывая в комнату, - салют, Кетрин, Стефан. Кстати, заметила, что горе в наш дом приходит одновременно с тобой?
– Это та цена, которую вы платите за то, что я рядом. Привилегии получает лишь тот, кто их достоин, - она стрельнула глазами в сторону Стефана, - а платят все, - ее взгляд остановился на мне.
– Кетрин,- примирительно поднял руки Стефан, - мы прекрасно усвоили один из самых главных твоих уроков о намеках еще с нашей самой первой встречи в 1864.
– Да-да, именно. Ты хороший преподаватель, но иногда у меня сильно раскалывается голова на уроках. Когда преподаватель что-то объясняет детям неправильно, они всю жизнь и делают это неправильно, будучи маленькими доверчивыми детишками. Ну а некоторые преподаватели в универах вообще говорят: «Забудьте, - я сказал это одними губами,- все то, чему вас учили в школе». Кетрин, - я повернулся к ней и подвинулся поближе, - ты что-то можешь сказать по этому поводу? Мне кажется, что у тебя для нас найдется пара слов, чтобы объяснить нам, почему же «преподы в универах» так говорят первокурсникам.
– Мне всегда нравилась твоя речь, Деймон, - она обошла вокруг меня и легонько провела рукой по груди, положила руку мне на плечо и прошептала фирменным шепотом от Кетрин Пирс, - но я никогда не любила, когда ты напиваешься и несешь чушь.
– Ааагх, - она вонзила мне в живот ножку пострадавшего за секунду до меня стола. Я согнулся от боли, вытащил дерево и тут же встал, мило улыбаясь:
– Я только что выпил крови, и сейчас выпью еще, - я помахал в руке пакетом с темно-алой жидкостью, на ходу открывая его. - А ты становишься предсказуемой, Кетрин. Или у тебя тоже проблемы с памятью? Старческие?
– Кетрин, - Стефан мгновенно оказался рядом с ней, - что происходит?
– Я не знаю, Стефан, - она прикоснулась руками к его лицу, будто прося защиты, - я не знаю, чего он хочет.
– Деймон, - Стефан развернулся ко мне, - чего тебе от нее надо?
– Неужели ты и сейчас будешь защищать ее? Стефан, эта женщина разрушила всю нашу жизнь! Она испортила все, что только могла! Причем гораздо раньше, чем ты думаешь! - я взял его за плечи и с каждой фразой усиливал давление. Я смотрел ему в глаза и не мог понять, притворяется ли он или на самом деле готов защищать ее. А если он ее защищает, то... Кетрин начала преподавать в 1857, в 1864 дала самостоятельную, а сейчас занимается итоговой аттестацией. Я вижу, как он колеблется. Неужели я потерял брата, только его получив?
– О чем ты говоришь? - выделяя каждое слово, Стефан так же взял меня за плечи и так же усиливал давление с каждой фразой, как это делал я. - Она дала нам жизнь, она сделала нас вампирами! Мы живы до сих пор только благодаря ей! И сейчас ты смеешь угрожать ей? Да, Кетрин сделала много ужасных и почти непоправимых вещей, но она дала нам жизнь! Она все равно что мать нам родная!
– Какое неожиданное прозрение, - я рассмеялся ему в лицо при фразе брата о «родной матери». Стефан занес руку для удара, второй держа меня за грудки. На его лице выступили вены. Интересно, это блеф? Если да, то Стефан мог бы сделать неплохое состояние на обучении актерскому мастерству. А если нет, то я бы заказал мраморный гроб. И непонятно еще, себе или ему.
Вдруг Стефан резко обернулся и направил удар по отношению к Кетрин. Он почти достиг цели, пользуясь эффектом неожиданности, но опытная старая леди, а по совместительству, как оказалось, мать родная, поймала его руку и вывернула ее, отчего лицо брата исказилось от боли. Кетрин повернула его голову так, что шея оказалась открыта для укуса, и ее можно было легко свернуть, на время вырубив Стефана. Было бы неплохо, если я узнал обо всем сам, а Стефану рассказал лишь то, что нужно. В любом случае, Елена расскажет мне все, что еще прочтет в дневниках. Хотя вряд ли Кетрин поделилась бы с моей наглой маленькой копией своими дальнейшими планами по поводу стирания памяти. Так что придется нашу Кетрин немного потрясти. Значит, нельзя вырубать Стефана.
– Сегодня твой день, братец, - я ослепительно улыбнулся и сделал с рукой Кетрин то же самое, что она с рукой Стефана. Она вскрикнула, и я удивился, что смог причинить ей такую боль. Я становлюсь сильнее, или это просто кровь? Пока Кетрин мешкала, Стефан высвободился из ее хватки и, мгновенно выломав еще одну ножку стола, пригвоздил ее к книжному шкафу. Ножка торчала из груди Кетрин, совсем близко к сердцу. Стефан явно разозлился и не понимал, что происходит. Черт, а я рад, что это был блеф.
– Ну, милая, - Стефан присел на корточки рядом с ней, погладив ее по лицу, - расскажешь, в чем дело?
– Мы же хорошо попросили, - я хлопнул ее по плечу, - пожалуйста.
– Деймон сказал мне, что есть какая-то новая информация насчет тебя, а после вы говорили о потери памяти. Ты явно стирала нам память. Но когда и зачем? - Стефан решил катить бочку по прямой траектории прямехонько в лоб Кетрин.
– Да, - я предупредительно вскинул руки, - когда будешь врать, то делай это так, чтобы твоя новая сказочка не расходилась с тем, что я уже знаю. А то будет обидно.
– Сейчас не время ссориться, - Кетрин устало прикрыла глаза, - нам лучше объединиться для борьбы против тех Древних, что хотят нашей смерти. Как вам мое предложение?
– А почему ты нам это предлагаешь? Мы предложили тебе раньше, - с едва заметным сарказмом в голове сказал я. Стефан нарезАл круги по комнате недалеко от Кетрин и, озабоченно потирая подбородок, о чем-то думал. Судя по выражению его лица, не меньше, чем о мировом устройстве.
– Почему ты не сопротивлялась? Почему не вытащила кол? Ты не можешь? Ты...стала слабее? - Стефан ошарашенно озвучил то, что казалось очевидным, но невозможным. - Почему?
– Я слабею. Возможно, даже умираю. Я не знаю, что именно с мной происходит, но я связана с Древним. Если с ним что-то случится, я стану слабее, но не умру, поскольку не происхожу от его прямой линии. Его имя Финн, - каждое слово давалось Кетрин с трудом, но вовсе не потому, что ей было больно. Она просто не могла признать и принять собственную слабость перед нами.
Мы с Стефаном полувиновато-полуудивленно переглянулись, что не осталось незамеченным для нее. Кетрин открыла было рот, но я ее опередил:
– Финн мертв. - Кетрин саркастически хлопнула в ладоши:
– Давно?
– Дня три, - тихо произнес Стефан.
– Как ты связана с ним?- я решил сразу перейти к делу.
– Он обратил меня, - надрывно сказала Кетрин, срываясь на шепот.
– Но как? Тебя обратила Роуз! Это невозможно! - я был в шоке от того, какую ложь она придумала, - хватит лгать! Скажи нам правду!
– Деймон, остынь, нам надо ее выслушать, - Стефан успокаивающе коснулся моего плеча. Я сердито вырвался.
– Говори, - отрывисто бросил я Кетрин.
– Меня действительно обратила Роуз, то, как я бежала от Клауса - правда. Но Финн обратил меня во второй раз, - Кетрин говорила тихо, и ее почти не быол слышно.
– Финн пролежал в гробу последние 900 лет, пока не вылез, чтобы его убили, - издав сардонический смешок, произнес я, - скажи что-то такое, чему бы я поверил.
– Деймон, не прерывай ее, - миротворческим тоном остановил меня Стефан.
– Финн действительно принимал участие в моем обращении. Но он даже не знал об этом и действительно лежал в гробу под боком у Клауса последние 900 лет. После того, как я сбежала от него в 1492 году, став вампиром, он преследовал меня. И он мог меня найти. Клауса ничего не остановит, - я увидел страх в ее глазах, - у него есть слишком много причин, чтобы убить меня. Куда бы я ни шла, как бы я ни пряталась, - ничто не могло сбить его со следа. Как только я где-то оседала, заводила друзей, привыкала к ним, Клаус находил меня. Но каждый раз мне везло, и каждый раз мне удавалось скрыться. Он убивал всех тех людей и сжигал все те места, куда я убегала, чтобы у меня не было возможности вернуться не только к людям, но и к местам. На людей мне было плевать, но идти было и правда некуда. Я знала, что он пытал их, пытаясь выяснить у них хоть что-то обо мне — что я им сказала, куда я направлялась, собиралась ли здесь жить. Они могли рассказать ему. И тогда я стала стирать им память. Всем без исключения. Чтобы обезопасить себя, я ломала их жизни, стирая все, что они знали и помнили, даже самые элементарные умения — как сидеть, говорить, ходить, держать ложку-вилку. И это стало помогать. На мое счастье, Клаус не убил одну девушку, которой я стерла память. Когда я вернулась к ней, то, естественно, внушила ей вспомнить все. Но она не смогла. Человеческий мозг не настолько совершенен. И она так и осталась бы растением, если бы не моя милость. Я выпила ее. Зато она преподала мне урок. Теперь я стирала полностью все только тем, кто был мне абсолютно безразличен и к кому я никогда не вернулась бы. Такой расклад меня вполне устраивал. Перед своим приездом на Сардинию в 1856, - Стефан удивленно нахмурил брови, - я познакомилась с Перл, и у нее была ведьма. Она была достаточно сильной, чтобы помочь мне. Ведьма Клауса однажды использовала заклинание поиска, которое вывело его на мой след, который с тех пор и не терялся, поэтому оно не требовалось заново. Прошло почти четыреста лет, а я все бегала от него и не могла убежать. Но заклинание поиска работает только на живых. На тех, чье сердце беспрерывно бьется, а кровь циркулирует по венам. И тогда я поняла, что я смогу обмануть его, только умерев. На время. Ведьма Перл должна была сделать из меня совершенно новое существо, какого больше нет на планете. Но ведьмы с их природным балансом никак не могли допустить того, чтобы я стала сильнее, а они, такие как я, сильнее простых вампиров. Это было очень трудно сделать, но мы смогли. Ведьма сумела добыть эмульсию крови всех Древних, даже Клауса. И больше всего там оказалось крови Финна. Я не знаю, почему именно его и как она вообще сумела достать эту кровь, но она справилась. Видать, ей была дорога ее семья, - Кетрин осклабилась, немного помолчала и продолжила, - так что, проводя ритуал, я была обращена на крови Финна и всех других Древних, но в гораздо меньшей степени.
– Подожди-ка, - я нервно захрустел пальцами, - выходит, все, что связано с кровными линиями — бред?
– Ты не дослушал, Деймон, - цокнула языком Кетрин, - Финн не основатель моей кровной линии. Хотя я и была обращена сначала по крови Клауса, а потом Финна. Во мне течет кровь и Финна, и Клауса, и Элайджи, и Ребекки с Коулом. Я — Древняя. Но только наполовину.
– Что? - в один голос вскричали мы со Стефом- И ты молчала? Даже когда Стефан, рискуя своей жизнью, поспешил сказать тебе о кровных линиях? И когда бы ты нам рассказала? Мы столько раз могли убить тебя! И сами бы померли, и все из-за твоей глупой лжи, рассчитанной только на спасение собственной жизни!
– Деймон, - Стефан легонько, едва ощутимо потряс меня за плечо, - мы можем убить Клауса теперь.
– Она все равно умирает! - я пнул и так варварски покалеченный стол. - Сколько нам осталось?
– Вы не умрете, - уверенно сказала Кетрин.
– Потому что не умрешь ты? Но ты ведь слабеешь, - участливо посмотрел Стефан на Кетрин.
– Да, я слабею и, возможно, скоро умру. Но вы не погибнете. Вампир, который был обращен мною первым, станет во главе кровной линии и приобретет силу полуДревнего вдобавок к своей. Это маленькое преимущество за то, что я Древняя только наполовину. Баланс и все такое. Но преимущество это глубоко запутанное и непонятное. Тем более я не знаю, кого обратила первым,- пожала плечами Кетрин.
– То есть? - удивленно переспросил Стефан.
– А то, что у меня был мясницкий период, как у тебя. И я не знаю, обращала ли я кого-нибудь или нет. Но ему ужасно не повезло...- Кетрин притворно улыбнулась.
– Почему? - я подался вперед.
– Потому что. Просто не повезло, - заупрямилась Кетрин.
– Это потрясло меня в тебе много больше, чем наша первая встреча в 1864. А я никогда и не думал, что смогу впечатлиться больше, - Стеф выглядел совершенно растерянным и ошеломленным.
– Послушай, брат, - я похлопал его по спине, - не хочу тебя больше разочаровывать, но мы оба познакомились с Кетрин в 1857, когда жили еще на Сардинии, пока наша семья была еще целой. Кетрин была невестой дяди Феличе и нашим другом. Я обнаружил, что она вампир, но сейчас я ничего не помню. Помню только 1864 год, как и ты. Кетрин стерла нам память, и мы ничего не вспомнили, когда обратились, потому что она на самом деле Древняя. Это не ложь, Стефан. Это правда.
Стефан махнул рукой и молча сел на диван. Как же я хотел тоже дать слабину и просто уйти, бросить все это! Но я не мог. В конце концрв, я старший брат.
– Почему ты вернулась, я одного не понимаю? И зачем тебе понадобилось уходить, если Клаус думал, что ты мертва?
– Я слишком наследила в Сардинии, так что даже вам пришлось уехать. Я стерла вам память, чтобы обезопасить себя. Мне нужно было место, в которое я могу всегда вернуться. И люди, которые мне будут рады. Ты теперь понял? - нетерпеливо спросила Кетрин.
– Да. Но вернулась-то ты зачем? Да еще и не на Сардинию, а в Мистик Фолс. Ты что, специально искала нас? - поддел я ее.
– Да, я вас искала. Вы стали для меня настоящими друзьями и настоящей семьей. Два маленьких брата Сальваторе. Поэтому я вернулась, - она слегка поморщилась, но взгляд Пирс оставался все таким же бесстрастным, не выражающим чувств.
– Мы, смиренные «птенцы гнезда Петрова»? - я просто разливался ядом, отравляя последние деньки Кетрин. Кто сказал, что я не могу поквитаться за все именно сейчас? И плевать мне, что она умирает. Ей же тоже было плевать, тем более она сознательно несколько раз подставляла меня на смертельную линию огня. Не говоря уже и о том, что это Кетрин обратила нас. Месть будет сладкой, милая.
– Да, именно вы. Два маленьких птенца, - Кетрин проигнорировала мою иронию и никак не ответила на выпад. На мгновение мне показалось, что она вовсе смягчилась. Я услышал умиление в ее словах и ностальгию. И это было правдой? Какими же сентиментальными становятся люди к моменту своей смерти. Кем бы ты ни был — птицей, со свистом разрывающей воздух могучими крыльями, огромным раскидистым дубом, человеком с простым человеческим же счастьем, вампиром с усиленными в стократ болью, виной и отчаянием, - конец неизбежен, и жизнь наша оборвется со временем. Время все расставит по местам.
– Ммм, птенцы. Я, наверное, немного перемудрил. Мы скорее цыплята, под стать мамочке, - я не мог позволить себе угомониться и мысленно поздравил себя с тем, что искусно назвал ее курицей.
– Скажи «спасибо», что ты не первый обращенный мной вампир, - вдруг сказала Кетрин, резко огрызнувшись. Я и не ожидал от нее такой прыти — настолько быстро она среагировала. По ее бледному лицу и слабости можно было с уверенностью заявить, что кровь Финна прямо-таки бурлила в ее организме с соотношением к крови других как 80:20.
– А чем это так плохо, а, ку... Кетрин? - я вовремя остановился, увидев, как заблестели ее глаза, а руки сжались в кулачки. Маленькие, но обладащие убийственной силой. Этим мне Кетрин решительно не нравилась. Женщина, сильная физически, - это не для меня. Мне нравилось, что мне не могут дать отпор в физическом плане. Хотя я просто млел, когда Елена просила меня открыть ей бутылки с газировкой. Признаю, все просто.
– А плохо это тем, Деймон, что жизнь этого вампира практически невозможна. Ужасные мучения на протяжении всего существования, отменить которые он не в силах. Он просто смиренно ждет этого, своего конца, не имея возможности остановить это и умереть, поддавшись слабости. И ничто не способно прекратить это, никто не поможет ему! Вечно обреченный на муки, этот вампир не способен отключать свои чувства, не способен насовсем подавить желание убивать; он чувствует так, как человек, он совсем как человек, только наделенный вампирской силой, слухом, обонянием и даром внушения, - тон Пирс слегка вывел меня из себя: она запугивала, угрожала, хотя прекрасно понимала, что ее дни сочтены. Не умрет в ближайшее время — через пару лет ее не станет, что она не делала бы. - А после моей смерти ему станет только хуже. Сила его возрастет, но возрастет она вместе с желанием собственной смерти. Чувства его обострятся до такого предала, что он сойдет с ума от их переизбытка. А выключить он их не сможет. Вся его душа будет терзать его: воспоминания утопят его в ностальгии и невозможности вернуть то, что было так дорого и любимо, боль будет резать, любовь — требовать жертву, вина — медленно убивать, распиливая на части, отчаяние — погр***ть заживо, натура его будет меняться полностью, ломая все то старое, что было в нем. Возможна даже потяре памяти. Но это в лучшем случае, если он сможет жить с этими чувствами вообще. Все как у человека, но только усиленное в тысячу раз. И убежать не получится: слишком большая дистанция и слишком короткие ноги.
– Мечтаю познакомиться с этим счастливчиком, дабы убедиться в том, что жизнь у меня просто курорт по сравнению с ним, - я озадаченно почесал затылок.
– У тебя жизнь и так сахар, - поцокала языком Кетрин, - ты не стареешь, почти что бессмертен, силен, невероятно красив, сексуален и умен.
– Знала бы ты, как ошибаешься, - невесело усмехнулся я.
– Не знаю, не знаю. Однако я точно могу сказать, не ошибившись: сахар этот частично растворился. Ты безответно влюблен в девушку своего брата, причем она никогда не станет твоей. И даже когда она умрет, ты будешь помнить эту боль и ревность. Потому что они никогда тебя не отпустят. А «никогда» для вампира — это очень долго. У тебя впереди вечность, - ее тон скакал с возбужденного на презрительно-уничижительный, а под конец она улыбнулась так, словно только что сбросила меня с Эйфелевой башни. Эта старая умирающая стерва, ставшая все же нашим спасением, порядком меня взбесила.
– Надо будет запомнить, что ты стала ходячей энциклопедией по нашим отношениям. Я польщен. Интересуешься так сильно чужими отношениями, компенсируя отсутствие своих собственных? - еще немного, и я бы сорвался от гнева, переполнявшего меня.
– Это даже нельзя назвать отношениями, не льсти себе, Деймон. Причем нельзя с обеих сторон — Елена уже давно не нужна Стефану, - Кетрин победно расхохоталась, - она просто-напросто бегает за ним, ища того самого Стефана, потопляющего свою истинную натуру в неискренней любви к двойнику той женщины, которую он все еще любит.
– Замолчи, Пирс! - я закричал на нее, сам не осознавая этого. Но гнев вдруг прошел и стал холодным, будто праведным.- Долгих лет жизни, - жестоко напомнив о самом страшном в ее жизни, я спокойно вышел из особняка на свежий воздух, оставив ее умирать. Поскорее бы — она того заслуживает.
***
Я был взбешен. Я не мог найти себе места. Только Кетрин могла повергнуть меня в такое состояние. Она полностью шокировала меня тем, что сейчас раскрыла, словно бросила меня в ледяную воду, в Атлантику в марте. И тут же в огонь — безжалостный, жаркий, испепеляющий все на своем пути. Чувства переполняли меня, я готов был взорваться. Я вспомнил о словах Кетрин насчет того самого вампира, которого она обратила первым. Если сейчас я чувствую боль так остро, а отчаяние так глубоко, то каково ему? Пока она рассказывала об этом вампире, на миг мне показалось, что это мог быть я. Но Кетрин ни слова не сказала о моей специфике. Может, она просто не знала? Черт, тогда кем же был я? Или она и имела в виду те самые «ужасные вечные муки»? А что, неплохо подходило под всю мою жизнь. Которая далеко не сахар, как заметила Кетрин. Сахар? Если только тростниковый, необработанный. Я, сам того не замечая, нарезал круги по двору. Ночь была необычайно темной и ясной. Звезды ярко освещали особняк, а луна лимонной долькой лукаво крысилась, будто подмигивая. Я поднял глаза к небу и улегся на траву, раскинув руки-ноги в разные стороны. Я долго блуждал взглядом по небу, выискивая знакомые созвездия. Большая Медведица виднелась где-то совсем далеко, раскинув свои маленькие прыткие звездочки вокруг себя в стройную линию. Я невольно залюбовался красотой ночного неба и прикрыл глаза, вспоминая, как в первый раз я смотрел на небо вместе со Стефом. Мы сбежали ночью из дома и быстрым шагом отправились к Ла-Марморе. Фонарем мы освещали себе путь, пробираясь сквозь небольшую густую рощицу, раскинувшуюся у подножия горы. Наконец выйдя из нее, мы со Стефаном отломали у молодых деревцев крепкие небольшие ветки. Я ножом заострил их концы, чтобы можно было ими пользоваться, поднимаясь на гору. Занятие было довольно безумным, если учесть то время суток, которые мы с братом выбрали. Тем не менее мы, два маленьких неугомонных авантюриста, продолжили свой путь. Мы обмотались веревками, по пути привязав ее к небольшому каменному выступу на горе. Но еще мы, стукнув друг друга по ладошкам и шепнув: «Брат за брата», тонкой, но прочной веревкой связали себя и друг с другом. Помогая друг другу, мы неторопливо покоряли невысокую Ла-Марморе. Поднимались мы сначала бодро и уверенно, но по прошествии часа мы почти что выдохлись. Стефан повис на веревках, почти полностью парализуя и мое движение своим весом. Я же продолжал взбираться. Если не идти, то ползти я еще мог. Таща за собой тело Стефа, я медленно, кряхтя и охая, продвигался наверх. Из последних сил подтянувшись, я влез на небольшой выступ, на котором можно было отдохнуть. Я бросил туда суму, которую повесил себе на плечи, и отправился за Стефом. Я спускался предельно осторожно, боясь сорваться. Наконец оказавшись на этом своеобразном «альпинистском пути», я потянулся к Стефану, изо всех сил стараясь поднять его на веревках повыше. Стеф жалобно кривился и старался помочь мне, но по большому счету он только мешал.
– Расслабься лучше, сейчас ты мне только мешаешь. Когда я скажу «давай», ты постараешься подтянуться, причем постарайся хорошо, как учил нас господин Фортескью,- размеренно и четко говорил я, стараясь одновременно и успокоить брата, и подстегнуть его к дальнейшим действиям.
– Хорошо, - пропыхтел Стефан. Я немного помолчал, приближая его к выступу, а потом тихо, но уверенно сказал:
– Готов? - Стефан кивнул, едва заметно.
– Раз, два, три, давай! - я слегка повысил голос, выделив последнее слово, и подтолкнул Стефана.
– Ууууф, - выдохнул он, оказавшись на выступе. Тут Стефан заметил мою взлохмаченную голову и протянул мне руку, помогая взобраться. Я залез на выступ и обессиленно улегся прямо на холодном камне, раскинув руки и ноги на все четыре стороны, прямо как сейчас. Стефан прилег рядом, подстелив нам под головы что-то шерстяное. И все-таки он всегда будет заботиться о своих близких. Чувство радости вдруг охватило меня, и я ласково потрепал Стефа по голове, отчего тот засмеялся. Я подхватил его смех и, казалось, прошла целая вечность, прежде чем мы остановились. Я потянулся к суме и достал для нас заранее припасенную флягу с водой. Мы оба радовались воде как восходящему солнцу. Напившись, мы снова улеглись на выступ, поросший травой и какими-то кореньями. Странно, что мы сразу не заметили тот клочок, что был усеян растительностью, ведь лежать на нем было гораздо теплее и уютнее, чем на голом холодном камне, никак не добавляющем приятных ощущений. Вот тогда-то я впервые и познал красоту ночного неба, которую я делил с братом. Я долго всматривался в иссиня-черное покрывало неба, на котором были вышиты чудесные мерцающие звезды. Я толкнул Стефа в бок и тихо сказал ему:
– Смотри, это Сириус!
– Где? - завертел головой брат, - я не вижу!
– Да вон же, рядом с месяцем! - я указал Стефану направление.
– Вижу! - в его голосе слышался неподдельный восторг и восхищение. - Какая яркая звезда!
– Это не просто яркая звезда, - поучительным тоном откликнулся я, это самая яркая звезда в созвездии Большого Пса. Ярче нее — только солнце. Говорят, она приносит счастье тем, кто видит ее каждый раз, как она появляется.
– Дей, значит мы будем самыми счастливыми!- Стефан рассмеялся, во все глаза смотря на прекрасного Сириуса.
– Наверное, - усмехнулся я, положив руку под голову.

Все это так явственно встало перед глазами, словно я и сейчас был в том времени, с тем Стефаном, с той Аннет, с живыми родителями и дядей, а впереди у меня было почти что безоблачное будущее. И не было Кетрин, которая разрушила жизнь моей семьи. Она растоптала ее, не оставив ничего ценного. Эта женщина погубила первых братьев Сальваторе и их семью и друзей. Она сожгла нас, не оставив даже пепла. И только черная копоть на камине, который больше некому было чистить, напоминала о былом счастье нашей семьи. Кетрин, Кетрин... Сначала ты была загадочной незнакомкой, просто невестой дяди, потом ты стала другом, а затем обернулась ненавистным вампиром. А затем ты стала моей любовью. Любовью, как я тогда думал, бессмертной и чистой, страстной и жаркой. Ты давала мне эту любовь, ничего не прося взамен. Я не мог жить без тебя, а ты ушла, инсценировав свою смерть. Как драматично. Ты была тем человеком, который, как оказалось, дважды перевернул мою жизнь с ног на голову. Ты дала мне силу, скорость, невероятное зрение и слух, но еще ты бросила мне в лицо мои чувства, которые теперь я должен держать в себе, чтобы не сорваться. Ты лишила меня настоящей жизни и нормальной смерти! А это самое ценное, ведь человек дорожит тем, что не вечно, что можно легко потерять. Но ты подарила мне бессмертие. И ты сама боролась за свою жизнь полтысячелетия, обманывая всех своих врагов и преодолевая все препятствия. Но воля к жизни тебя в конце концов и погубила. Я неожиданно для самого себя поймал себя на мысли, что мне жалко Кетрин. Жалко вовсе не потому, что она умирает, несмотря на то, что она мой друг, а из-за того, что у нее никогда не было нормальной жизни. У нее не было любви, спокойствия, уюта, тихого семейного счастья. И она теперь уже никогда не получит этого, ведь она уже ступила одной ногой в могилу. Как бы Кетрин не отпиралась, что ей все это не нужно, она меня не обманет. В этом нуждается каждый человек. Я невольно вспомнил Роуз, которая умирала с покоем на душе. Роуз была в рае, где она была человеком. Ее лицо грели лучи солнца, трава щекотала ее лодыжки, а опорой ей было мое надежное плечо. Я никогда не бросил бы друга умирать одного. Никогда. Боль утраты вдруг наполнила всего меня, я чувствовал ее каждой клеткой своего тела. Отчаяние сковало меня, а тоска по Розе вспыхнула в душе так ярко, словно она умерла только что, и пару мгновений назад я обнимал ее за плечи, провожая в последний путь.

Hurts - Illuminated
(включите и наслаждайтесь)

Налетевший вдруг ветерок заставил меня открыть глаза. Я посмотрел на небо, выискивая там то самое заветное чудо, что могло бы подарить мне покой. И я нашел его. Я увидел Сириуса. Он необычайно ярко светил сегодня рядом с почти полной луной, и это был последний день, когда он искрится на небе. И в тот момент, когда я посмотрел на него, я готов был расцеловать Кетрин за то, что она сделала меня вампиром. Я чувствовал любовь, страсть, желание. Они словно заставляли меня гореть заживо. Я мгновенно встал с земли, так же мгновенно отряхнулся, побежал к машине и завел ее, вставив ключи. Быстро выехав с территории особняка, я на максимальной скорости понесся к дому Гилбертов. Я должен был прямо сейчас увидеть ее. То единственное существо, которое я любил и страстно желал. Кровь стучала в висках, сердце бешено прыгало в груди, норовя выскочить. Руки чуть дрожали, и я уже сбавлял скорость, подъезжая к дому. Свет не горел, и , видимо, Елена уже спала. Я удивлялся тому, как быстро пролетело время в дороге. Не помня себя, я выскочил из машины, едва остановив ее. Я мгновенно переместился к окну, открыл его и оказался рядом с кроватью, на которой мирно спала Елена, ничуть не подозревавшая о моем присутствии в опасной близости от себя самой. Да, именно в опасной. Я был настроен более чем решительно и знал, что именно сегодня все получится. Едва сдерживая желание, уже почти что твердо оформившееся в небезызвестном районе брюк, я коснулся пальцами ее щеки и, все же не выдержав, накрыл ее губы своими. Елена все еще не проснулась, и я стал целовать ее лицо — щеки, нос, лоб, постепенно спускаясь к ее тонкой шее. Я часто-часто заморгал глазами, и она почувствовала мои ресницы — они щекотали ее, и Елена наконец проснулась. Не знаю, что она почувствовала, когда осознала, кто рядом с ней и что он делает, но Петрова сказала слегка сонным, чуть хриплым голосом:
– Деймон, - тихо прошептала она, - Джереми вернулся, он в соседней комнате, тише.
– Все разговоры — после, - я приложил палец к ее губам и заставил ее замолчать, страстно целуя.
Елена в ответ едва слышно простонала и скинула одеяло, представляя моему взгляду возможность пробежаться по ее стройной фигуре. На ней была моя любимая синяя пижама. Синий топ обтягивал ее грудь, позволяя мне рассмотреть все в «натуральную величину». Я почти что замурлыкал, словно ручной кот, когда ее рука оказалась в моих волосах, нежно перебирая их и невольно взлохмачивая. Мои руки прошлись по ее груди, на короткое мгновение сжав ее, а потом опустились на ее животик, обхватили талию. Я резко поднял ее, усадив на себя, и стянул с нее топ, на миг отстранившись от нее. Ее пытливые пальцы тянулись к моей рубашке, которую она необычайно быстро расстегнула. Я снял лишний предмет одежды, отбросив его вместе с синим топом куда-то в дальний угол комнаты. Я скользил руками по ее телу, а она целовала меня в шею, переходя на чувствительное ушко. Ее горячий язык проникал внутрь ушной раковины, так дерзко и опасно играя с вампиром. Она стала легко покусывать мочку моего уха, а пальцы ее горели на моей обнаженной груди, спускаясь все ниже, и где-то в этом момент я понял, что совсем скоро я потеряю контроль не только над собой, но и над все ситуацией в целом. Бедрами она ощущала мою эрекцию. Я еще сильнее прижался к телу Елены, ощущая, как крепнет желание обладать ею, взять ее, причем во всех смыслах, доступных как человеку, так и вампиру. Я снова уложил ее на кровать, покрывая поцелуями живот Елены и медленно опускаясь ниже. Мои ладони проникли под ткань шортиков. Шортиков? Что они тут делают? Я немедленно стал стягивать их, осторожно проводя ладонями по ее стройным ногам. Шортики скрылись в неизвестном направлении. Елена была передо мной совершенно обнаженной, и я невольно притормозил, любуясь ею. Однако унаследовавшая огонь Петровых девушка не теряла время и потянулась к ремню моих брюк. Я же убрал ее руки с уже расстегнутой ширинки, полностью беря инициативу на себя. Елена нетерпеливо взглянула на меня, ее глаза горели, и в этом момент я услышал ее сладострастный сон. Она дернулась, ощутив меня в себе. Я вошел в нее неожиданно, но в то же время неспешно, с силой и властностью. Я стал двигаться в ней быстро, ритмично, не сбиваясь с темпа. Елена извивалась подо мной, ее руки исступленно лохматили мои волосы, она нашла своими губами мои и поцеловала меня так, будто делала это в последний раз. Брать ее так, полностью, - это было невероятно и давно желанно мною. Я продвигался сильными толчками, стараясь проникнуть как можно глубже, а она отвечала мне с готовностью и полной, незабвенной самоотдачей. Сдерживаться становилось все труднее, и я приподнял, соединив, ее ноги, положил их себе на плечи и погрузился в нее до самого конца, вновь обостряя эти невероятные ощущения. Движения мои становились все сильнее и быстрее, и я почувствовал, что больше не могу сдерживаться. После еще нескольких движений меня накрыла волна наслаждения, и струя семени стимулировала оргазм Елены. Она выгнулась, громко застонав. Я прикрыл ей рот рукой, ощутив ее неровное горячее дыхание на ладони. Ее глаза сверкали, в них я видел тот огонь желания, который сейчас горел в полную силу. Я отнял свою ладонь от ее рта и стал целовать ее — горячо, страстно, неугомонно. Ее язычок играл с моим, вновь вызывая во мне волну желания. Но я твердо решил, что на сегодня хватит. Я мягко отстранился от нее, прервав поцелуй. Елена так обиженно на меня посмотрела, что я захотел послать свою силу воли куда подальше и не видеть ее больше вообще никогда. Но это-то и будет как раз проявлением слабости, а я не мог допустить этого. Для нее я должен быть сильным и надежным, волевым, всегда дающим опору и уверенность, а не только жаркий секс и занятное времяпрепровождение в приятной атмосфере шуточек и соблазнительного аромата свежеприготовленного тирамису.
Я едва слышно зашептал ей на ушко:
– Хорошенького понемножку, - и прикусил мочку ее уха.
– Деймон, Деймон, - Елена шутливо замахала на меня руками и улеглась так, как она лежала до моего скромного вторжения на ее территорию.
Я устроился с ней рядом, накрыв нас одеялом. Она положила голову мне на грудь и уткнулась носом в шею, сладко выдохнув.
– Только не говори мне, что ты собираешься взять и уснуть, - я в шутку упрекнул ее.
– Что ты, - Елена закатила глаза, - после тебя уснешь.
– Мне стоит воспринимать это как комплимент или как констатацию факта?- я состроил гримасу.
– Как констатацию факта, - признала Елена, положив руку мне на грудь. Я сделал вывод, что Гилберт заимела сегодня самый хороший секс в своей недолгой сексуальной жизни. Я нашел под одеялом ее вторую руку и крепко сжал ее.
– Приятно слышать, - с легкой иронией проговорил я. Однако было мне совсем не до шуток. Что будет сейчас, после нашей страстной связи? Будет больно услышать от нее, что это было случайной ошибкой и ничего не значит.- Елена, как ты считаешь, мы поступили правильно?
– Деймон...- она удивленно посмотрела на меня, убрав мне волосы со лба.- Я думаю, что,- в момент ожидания мороз прошел на коже, а руки даже чуть-чуть дрогнули,- это не было ошибкой.- Я выдохнул.
– Ты уверена в том, что это правильно? Именно для тебя? - я гнул свою линию.
– Я не знаю, как правильно, а как не правильно, но ведь все зависит от выбора конкретного человека. И это вполне свойственно людям — делать необдуманные поступки, которые потом не вызывают сожалений. Конечно, не всегда, но сейчас я точно тебе говорю, что я ни о чем не жалею, - уверенно проговорила Елена. Я молчал.
– Неужели и в твоей жизни не было чего-то такого, что ты сделал необдуманно, поддавшись чувствам? А потом радовался, что совершил это? - она чувствовала, что я не верю, что я тону в чувстве вины.
– Было, конечно. Но даже то, что я сделал сейчас, не дает мне истинного представления о том, что ты сейчас сказала. Думаю, ты меня поняла, - хмуро ответил я.
– Вина? - участливо, но никак не жалостливо спросила Елена. Она прекрасно понимала, что я не потерплю в жалости в этой ситуации. Девушка моего брата, которую я люблю, жалеет меня из-за чувства вины, возникшего после секса с ней! Это просто нелепо.
– Да, я бы не отказался! Любишь розовое полусладкое? - я обратил все в шутку, но осадок, разумеется, остался. А смыть его можно было только алкоголем — пусть некрепким, но дающим некоторую свободу. Хотя бы на время.
– Я бы выпила немного белого, может, даже Шамбри 1811 года, - Елена поняла меня, но почему-то лукаво смотрела на меня.
– Шамбри 1811? Ни разу не пил ничего подобного, даром что родился , когда это вино было тридцатитрёхлетней выдержки, - недоуменно сказал я, не зная, как себя вести с ее неожиданным лукавством. - А где это тебе довелось пригубить столь благородно выдержанного напитка?
– Нигде, старый склеротик, - Елена быстро пробежалась пальчиками по моей груди.
– Старый склеротик, говоришь? - я защекотал ее сзади, и Елена заливисто рассмеялась. (Всплыл в памяти эпизод из флешбека 1864 года, когда Деймон и Кетрин были в кровати? Плюс один к понимаю автора! :) )
– Хорошо-хорошо, ты не старый, - пробормотала Елена.
– Ух, как же неохотно ты с этим согласилась! - ехидно произнес я.
– Бывает, - Елена приложила палец к моим губам и, отняв его, мягко поцеловала меня. Я наслаждался ее губами, ни о чем больше не думая, но в памяти мгновенно возникли лица Кетрин и Стефана. Почему?
– Я рад, что сегодня мы вместе, - тихо проговорил я, оторвавшись от нее.
– Я тоже, - шепнула Елена. На миг у меня в голове возникла идея о продолжении банкета, но я решил только немного подразнить ее:
– А тебе, видать, давно хотелось меня, а? - я нагло улыбался, мысленно потирая руки.
– Иди к черту, Сальваторе, - Елена кинула в меня подушкой.
– Я бы, конечно, непременно ответил тебе, но я же тебя могу и нечаянно прихлопнуть тебя подушкой-то. Вот перья-то полетят, - озабоченно сказал я.
– Это нечестно и неправильно! - я не сразу понял, что она говорит о собственной смерти из-за подушки. Холод прошел по коже, а кровь будто застыла в жилах.
– Да, я согласен. Во всех смыслах этой фразы, - я грустно посмотрел на нее.
– Деймон, не стоит так воспринимать это. То, что мы сделали, может, и недостойно похвалы, но мы делали это от чистого сердца, без всякой задней мысли или злого умысла. Делали это из-за любви, из-за накала чувств, нарастающего между нами, из-за искры, которая внезапно вспыхнула! - Елена обняла меня, крепко прижав в себе, насколько могла ей позволить ее человеческая сила.
– Искры нет. Это выдумали мы, мужчины, чтобы иметь под рукой хорошую отговорку в случае своего ухода, - цинично проговорил я.
– Называй это как хочешь, - Елена ничуть не вспылила, к моему удивлению, - но ты не можешь отрицать, что мы поддались чувствам, которые лично для меня всегда были на первом месте. И для тебя тоже, я знаю, - она поцеловала меня в лоб.
– Елена, - я взял ее за плечи, - это, конечно, очень хорошо, и я рад всему, что сегодня случилось. Но ты сейчас говоришь о мотивах. О том, что предшествует сделанному. А я беспокоюсь за последствия. За то, что следует за сделанным. Понимаешь?
Елена опустила голову и притихла. Она вырвалась из моих некрепких объятий и, встав с кровати, надела синий бархатный халатик. Она подошла к окну, приоткрыла его и вдохнула прохладу загадочной ночи. Казалось, она совсем забыла о моем присутствии. Она открыла окно шире, и ветерок всколыхнул ее длинные волосы, а полы халата уютно зашевелились. Елена посмотрела на меня и тихо сказала:
– А если я сейчас уйду, ты тоже будешь думать о последствиях? Или отдашься чувствам? - и она поставила руки на подоконник, собираясь спрыгнуть. Я мгновенно оказался рядом с ней и сердито захлопнул окно. Я обнял ее ревниво, по-собственнически и недовольно пробурчал:
– Айда на ручки, - и взял ее на руки. Елена обхватила меня за шею и тихонько сказала на ушко простую истину:
– Я тоже сомневаюсь. Все сомневаются. И сейчас, когда ты так убивался, я подумала, что не нужна тебе. А ведь я переступила через все ради тебя. Надеюсь, ты это понимаешь.
– Понимаю. Но знаешь, я уверен, что сделал то же самое.
– Верю, - она улыбнулась, и на душе стало легко, а неприятный разговор остался позади. Я осторожно положил ее на кровать и сам прилег рядом. Елена укрыла нас одеялом, заботливо подоткнув его мне под бок. Она уткнулась носом мне в шею и засопела, щекоча ее своим дыханием. Я обнял ее так крепко, как мог. Разумеется, так, чтобы не причинить ей никакого вреда. Елена заснула. Я уставился в потолок и вскоре заметил маленькую мушку, которая по нему ползала. Черт, как она не падает?
– Деймон, - сонно прошептала Елена, - расскажи мне что-нибудь про свою жизнь.
– Что именно? - я слегка усмехнулся. Выбрать и правда было нелегко — так много всего было, что память, как тугой мешок, наполненный слезами, смехом и вином.*
– Не знаю, - прохрипела она, - что-нибудь про шестидесятые-семидесятые и дальше.
– Ну что сказать? Рассказать, как хиппи делали татушки с Piece of Piece, курили траву, пытались сыграть на гитаре Yesterday, а потом постриглись и занялись более серьезными делами? Я так могу долго рассказывать, ты и уснешь. Или ты решила меня использовать в качестве безвредного снотворного?
Ответом мне была тишина. Хотя нет, я обманываюсь. Я слышал едва различимое тихое посапывание Елены, свернувшейся калачиком возле меня. Я аккуратно убрал руки, чтобы не разбудить ее. Она так неожиданно заснула! Я уже надеялся поговорить с ней, немного забыться. Своеобразно отключить чувства. Получается, отключить негативные чувства может каждый человек. Надо только немного поговорить с самым близким тебе человеком, и все пройдет. А вообще, самый действенный способ, как говорила мне когда-то Аннет - «спи, и все пройдет». Надо будет попробовать.
Я был очень удивлен поведением Елены. Она никак не сопротивлялась мне. Правда поддалась чувствам, давно терзавшим ее? Вероятно. Она ни при каких обстоятельствах не стала бы лгать мне. Никогда. Тем более в чувствах. Ведь она тоже знает, чем это грозит. Но сам факт проявления этих чувств... Я испытал нечто новое, будто вышел на новый уровень, более высокий. Раньше секс для меня был просто сексом и вкусным десертом, но никак не «проявлением чувств». Однако то, что я почувствовал сейчас было абсолютно новым ощущением. Я будто ощущал ее: настроения, эмоции, мысли, мимолетные желания, страхи, сомнения, словом, все. В каждом ее жесте, движении, слове я улавливал нечто такое, что помогало мне понять ее, вникнуть в нее. В ее существо. Первозданное, не омраченное ничем земным. Но больше всего я был удивлен самим собой. И не этим новым ощущением, а тем, что моя вампирская сущность никак себя не проявила. Когда я был в Елене, чувствуя ее тело, ее душу, даже мысль о голоде не промелькнула у меня. Это был первый раз, когда я не хотел кого-то выпить, занимаясь сексом. Наверно, стоит воспринимать это как дар. Я могу быть рядом с любимым человеком, не причиняя ему никакого вреда.
Сон никак не шел, его не было ни в одном глазу. Я был переполнен событиями этой ночи. Сначала мы встрепенулись из-за дневника, потом вернулась Кетрин, раскрыв, кто она на самом деле, потом моя близость с Еленой и это ужасающее чувство вины и боль. Я поморщился. Почему я до сих пор испытываю вину? Почему? Стефан хотел бы, чтобы Елена смогла определиться, а для этого ей нужно было провести время не только с ним, но и со мной. И Елена действительно проявила свои чувства. Теперь они казались мне очевидными. Но что, если она после всего выберет Стефана? Это будет ужасно для всех. И для меня, и для Елены, и для Стефа. Елена не знает и не видит еще, как Стефан изменился. В нем не только проявилась его истинная сущность мясника, но и проснулась его любовь к Кетрин. Я слишком хорошо знал Стефана. И если он что-то уж сделал для нее, причем ценой собственной жизни, наплевав на все, то Кетрин действительно снова много значит для него. А Стефан не может не влюбиться в девушку, много значащую для него. Он слишком быстро привязывается ко всему. А я.. Я не доверяю Елене. До меня дошло. Я не могу поверить в ее выбор, в ее выбор меня! И я не верю. Просто не могу. Один раз я уже поверил женщине, также выбравшей меня, как она утверждала. И сходство просто поразительное. Причем не только ситуаций. Может, мне просто не везет с Петровыми? Я взглянул на спящую Елену, и все мои сомнения растворились. Она была прекрасна, и она была нужна мне. Но я не мог так сделать. Предать Стефана и быть с девушкой, в доверии к которой в этом плане я все еще не уверен, видеть свою боль, сомнению и вину в ее глазах? Не могу. И я знал, что надо сделать.
Я осторожно протянул к ней руки и легонько, почти невесомо, поцеловал ее в щеку. Снял с нее кулон и зажал его в кулаке. Я взял ее за плечи и слегка потряс ее, пытаясь разбудить. Она открыла глаза и недоуменно посмотрела на меня:
– Деймон, что такое?
– Ты забудешь все, что произошло между нами за эту ночь. Ты будешь помнить только то, что я ушел разбираться с Кетрин, а ты легла спать. Потом никто больше не приходил, и ты спокойно спала до утра. Ты все поняла? - сказал я, используя внушение. Однако, больше мне хотелось сказать ей что-то в духе «не бойся завтрашнего дня, я буду где-то рядом».
– Да, - ответила Елена со стеклянными глазами.
– А теперь засыпай.
Елена заснула, и я одел ее медальон обратно. Совесть стала грызть меня еще больше, появилось чувство утраты. Может быть, такого больше никогда уже не случится, и я потеряю Елену. Часть меня хотела исправить то, что я сейчас сделал. И мне так этого хотелось. Безумно. Я не смогу, я не сумею, я сорвусь, но останусь с нею...**
Но нет. Я подошел к окну и увидел Сириуса. Его ровный свет падал на шоссе, освещая его. И он будто говорил мне, что я все сделал правильно. Я неслышно выскользнул за пределы дома Гилбертов и отогнал машину куда-то машину. Я отправился пешком в лес — может, поохотиться, а может, просто посидеть у дерева, умирая от жалости к самому себе. Я шел и шел, не останавливаясь, ведь мое тело не знало усталости. Я считал собственные шаги. Наконец, остановившись на цифре в пять тысяч триста девяносто семь, я вошел в лес. Прошел еще немного, и уселся у дерева. Вокруг не было ни души, и я был совсем один. Но в моей голове был настоящий ураган мыслей. Их было так много, что я терял их суть, и они перемешивались друг с другом, порождая все новые и новые. Но среди них выделялась одна, четкая и цельная, мучившая меня больше всего: когда же настанет такая ночь, когда я смогу остаться?

* Отрывок из песни «Друзья» by Lumen.
** Отрывок из песни «В Порту» by Павел Чехов.