Языки пламени, весело пляшущего в камине, бросают отсветы на его гладкую кожу, всполохами отражаются в неотрывно устремленных на меня голубых глазах. Зрелище завораживает. От созерцания этой красоты отвлекают тактильные ощущения – его руки не знают покоя, скользя по моему телу, пробираются под одежду, и у меня нет сил остановить это. Кровь закипает, кожа плавится от его прикосновений. Пересохшие губы что-то шепчут, то ли призывая его остановиться, то ли умоляя продолжать. Его лицо приближается к моему, и я сама тянусь ему навстречу, мечтая вновь ощутить пьянящую терпкость поцелуя, но он склоняется к моей шее, и я чувствую, как влажный язык скользит вдоль бешено пульсирующей артерии, а через секунду кожу прикусывают заострившиеся клыки. Послушно запрокидываю голову, давая полный доступ к своему горлу, и запускаю пальцы в его спутанные волосы, не позволяя отстраниться, настаивая на продолжении. Из груди вырывается тихий стон и… я просыпаюсь.
Ошеломленно обвожу взглядом знакомую до мельчайших подробностей обстановку собственной спальни. За окном вовсю светит солнце. Утро, наступления которого я с таким нетерпением ждала, давно вступило в свои права, а я не заметила, как заснула, хотя была совершенно уверена, что до рассвета не сомкну глаз. Делаю несколько глубоких вдохов и выдохов, пытаясь прийти в себя и успокоить судорожно бьющееся сердце, а потом зажмуриваюсь и закрываю лицо руками. Пылающие щеки жгут ладони, которые еще минуту назад скользили по мускулистой спине, наслаждаясь рельефностью перекатывающихся под безупречной кожей мышц… Стоп, стоп, стоп!!! Это сон, это всего лишь сон! Господи, как жаль, что это только сон… Прячу голову под подушку и для надежности натягиваю сверху одеяло. Все, спряталась. Меня нет. Ни меня, ни сумасшедших фантазий, ни ноющей тяжести внизу живота. Черт! До чего же реалистичное сновидение… Рука вдруг сама собой тянется к шее, дрожащие пальцы в панике шарят в поисках кулона. На месте. А я не знаю, радоваться этому или нет. Будь мой сон навеян… его героем (дыхание снова сбивается, да что ж такое?!), мне, наверное, было бы легче; но его автор и режиссер – я сама, и винить, кроме себя, некого. Это мои скрытые желания прорвались сквозь заслон задремавшего сознания. Скрытые? Будто ты не знала о них раньше! Будто воображение уже не рисовало тебе подобные волнующие картины! Поздравляю, Елена, теперь ты действительно знаешь, чего хочешь. Ты это видела. И ощущала… Рывком сбрасываю с себя одеяло, откидываю в сторону подушку, и она, скользнув по краю кровати, летит на пол. Плевать! Вскакиваю и отправляюсь в ванную. Холодный душ, мне нужен холодный душ. Нет, ледяной… ай!!! Пожалуй, прохладного будет вполне достаточно. Запрокидываю голову, отдаваясь во власть скользящих по лицу и телу струй, стараясь ни о чем не думать, надеясь, что вода смоет с кожи все еще хранимые ею ощущения. Почти помогает. Хорошо бы простоять так весь день… Отлично, Елена! С таким же успехом можно было воспользоваться методом страуса и сунуть голову в песок. Ты хотела разобраться в себе? Разобралась. Хотела определиться с чувствами? Определилась, лучше некуда. Ждала утра, чтобы расставить все точки над «i»? Ну так вот оно, утро, вот-вот уступит место дню, а ты все еще прячешься, то под одеялом, то за водной завесой. От кого? Снова от себя. Ты всегда так делаешь. Трусиха! Поворачиваю кран и яростно растираю себя полотенцем, так, что кожу начинает саднить. Так тебе и надо! Давай, вспомни, какой решительной была всего несколько часов назад. Вспомни, что он сделал. Нет, нет, не само признание, и уж тем более не поцелуй! Да это просто наваждение какое-то… Мне вдруг становится очень обидно: собственное сознание просто издевается надо мной! Смахнув злую слезинку, зажмуриваюсь, стараясь воскресить в памяти его поступки, которые помогли бы поддержать мой праведный гнев. Слава богу, таких достаточно. Правда, я понимаю, почему он их совершал… Нет, не отвлекаться! Никакого анализа, только факты. Минут через пять, успев слегка замерзнуть в своем полотенце, я достигаю наконец более-менее подходящего состояния и решительным шагом направляюсь обратно в спальню. Быстро сушу волосы (и дернуло меня залезть под душ с головой!), быстро натягиваю на себя первые подвернувшиеся под руку вещи. Медлить нельзя. Кто знает, надолго ли хватит моей решимости?
Игнорируя даже мысль о завтраке и радуясь, что Аларика уже нет дома, сажусь в автомобиль и, хмуря брови, поворачиваю ключ в замке зажигания. Послушная машинка резво несет меня в сторону особняка Сальваторе.
У двери мне вдруг очень хочется, чтобы она оказалась заперта. Чтобы дома никого не было. Чтобы… Кривлюсь от презрения к самой себе и чересчур решительно барабаню по гладкому дереву. И вовсе я не трушу. Пусть сам откроет. Так мне захотелось. Мысль о том, что открыть может вовсе не он, почему-то даже не приходит в голову.
Дверь открывается, и сердце мгновенно совершает тройное сальто. Голубые глаза чуть прищурены, губы изогнуты в знакомой ухмылке. Я помню их вкус… Брови снова встречаются у переносицы, я яростно трясу головой, изгоняя оттуда совершенно неуместные воспоминания. Его голова заинтересованно склоняется к плечу.
- Я войду, или будешь держать на пороге? – от холода собственного голоса становится слегка не по себе.
На его лицо набегает тень, уголок привычно ухмыляющегося рта едва заметно дергается. Молодец, Елена. Ты просто мастер делать ему больно.
Он делает шаг в сторону, пропуская меня, и закрывает дверь, отрезая все пути к отступлению. Теперь только вперед.
- Стефана нет, - роняет он отстраненно, не глядя на меня.
- При чем тут Стефан? – удивленно спрашиваю, даже не успев обдумать вопрос.
- Разве ты не к нему? – он удостаивает меня взгляда, чуть исподлобья, пытливого и недоверчивого.
- Нет, конечно, - в этот момент кажется странной сама возможность такой мысли, мне удивительно, что он может считать иначе.
- Мне казалось, ты решила продолжить покаянные речи, - он снова усмехается, одними губами, глаза будто подергиваются льдом, и я понимаю, что он знает о нашем со Стефаном вчерашнем разговоре. Вчерашнем? За это время все так изменилось, что кажется, будто прошли месяцы.
- Он сказал тебе? – закипающая внутри злость очень кстати, пусть и вызвана не тем, на кого в итоге будет направлена.
- Не смог удержаться, - ухмылка становится шире, он слегка потирает ладонью челюсть, направляется к уставленному бутылками столу и наливает себе виски. Больше, чем обычно. И делает щедрый глоток.
Ловлю себя на мысли, что отмечаю каждое его движение, каждый жест – такие привычные, такие знакомые, что я улавливаю мельчайшие нюансы, помимо его воли выдающие испытываемые им чувства. Не знаю, когда научилась этому. Впрочем, в моем присутствии он чаще всего испытывает одно – боль. Приправленную чем-то еще или в оглушающе чистом виде, но именно ее. И сейчас я намерена преподнести ему новую порцию. Горло сжимается, а в сердце будто впивается игла. Мне вдруг становится абсолютно наплевать на все свои намерения, на чувство обиды, на всё вокруг. Хочется просто подойти к нему и обнять, прижаться сильно-сильно, прошептать куда-то в шею, зная, что он обязательно услышит: «Прости меня за всё!». А потом добавить одними губами: «Люблю тебя».
Делаю шаг в его сторону и едва не спотыкаюсь, остановленная вопросом:
- Итак, план сработал?
Недоуменно хмурюсь, пытаясь понять, о чем он говорит. Он смотрит пристально, с прищуром, затем качает головой:
- Да брось, Елена. Но, знаешь, ты могла меня просто попросить, и мы давным-давно разыграли бы эту сценку. Возможно, даже на его глазах. Для большего эффекта.
- О чем ты?
- О том, что все удалось, - от его улыбки хочется втянуть голову в плечи или вовсе убраться из комнаты. – Наш дорогой Стефан снова чувствует, и перед вами открываются новые радужные горизонты. Идея разбудить его ревность оказалась удачной. Браво! – он пару раз издевательски хлопает в ладоши. – Горжусь, что принимал участие в этой грандиозной спасательной операции, хоть и в роли статиста.
- Что за ерунда? – из горла вырывается лишь хриплый шепот. – С чего ты все это взял?!
Он молча смотрит на меня – уже без улыбки, больше напоминающей оскал, без насмешливого прищура, холодным, отстраненным, каким-то чужим взглядом. Становится страшно. Нет, я боюсь не его. Боюсь потерять его – сейчас, навсегда. Надо срочно сделать что-то, объяснить…
- Однажды я уже говорил тебе, что ты лгунья, - голос не менее холоден, чем взгляд потемневших глаз. Чувствую, как меня пробирает озноб. – Но тогда еще не представлял, до какой степени. Даже сейчас не можешь сказать правду? Хотя бы в память о той дружбе, в которой ты меня заверяла. Если, конечно, это не было всего лишь очередным враньем.
И тут меня накрывает обида, захлестывает с головой.
- Правду? – и куда только делась придушенная хрипота? Голос звенит, словно натянутая до предела струна. Плохо. В любой момент может сорваться. – Ты любитель правды, Деймон? Что ж, прекрасно. Будет тебе правда – вся, целиком. Только сначала скажи правду мне: ты никогда не нарушал данного мне слова?
Он хмурит брови, явно сбитый с толку. Молча пожимает плечами.
- Ну, что же ты? Или тоже не понимаешь, о чем речь? Вспомни. Может быть, сделал что-то, чего не следовало? Сказал то, о чем пожалел? А потом просто стер ненужные воспоминания?
Вижу, как его глаза удивленно распахиваются, и он непроизвольно делает шаг назад, увеличивая расстояние между нами. А я делаю решительный шаг вперед, не позволяя ему отдалиться.
- Давай, Деймон. Правда – это так прекрасно! – теперь издевка звучит в моем голосе, но на последнем слове он все же срывается, не выдержав напряжения. Чувствую жжение в глазах и изо всех сил стараюсь сдержать подступившие слезы.
Он растерянно смотрит на меня, его рука протягивается в мою сторону, но тут же отдергивается, будто ее хозяин не уверен в своих действиях.
Предательские слезинки все же срываются с век, наперегонки устремляясь к подбородку, и я шепчу едва слышно:
- Зачем, Деймон? Зачем?
Его лицо искажает страдальческая гримаса, и он оказывается совсем рядом. Секунду медлит в нерешительности, а потом я оказываюсь в кольце сильных рук, прижимающих меня к твердой груди вампира. Обида все еще бурлит внутри, и я пытаюсь вырваться, судорожно всхлипывая, но он лишь сильнее сжимает меня в объятиях и прижимается щекой к моей макушке. Ощущаю внезапно волну тепла, сметающую остатки возмущения и еще каких-то чувств, еще минуту назад казавшихся такими важными, а теперь не имеющих ни малейшего значения. Утыкаюсь носом ему в шею, вдыхая знакомый запах, и снова тихо шепчу:
- Зачем?
Слышу, как он вздыхает и, не отстраняясь от меня ни на миллиметр, отвечает негромко:
- Я не хотел, чтобы ты чувствовала себя виноватой. Не мог не сказать, потому что… Просто не мог больше удержать это внутри. Но не желал, чтобы ты помнила. Ты бы обязательно изводила себя, устроила из этого целую трагедию, я же знаю, - он усмехается; я не вижу этого, но чувствую. – И потом… это ничего бы не изменило. Нет, это почти наверняка оттолкнуло бы тебя, заставило держаться в стороне. А я уже не мог… совсем без тебя. Уж лучше так, как было. В поисках Стефа, в постоянных мыслях о нем, но рядом со мной. Стоп! – он вдруг резко отодвигает меня на расстояние вытянутых рук, крепко сжимая мои плечи: - Как ты узнала?
- Вспомнила, - пожимаю плечами, все еще во власти только что услышанного, не понимая, что его так встревожило.
Он резко бледнеет. Разве вампиры могут бледнеть? Он смог. Взглядом расширенных от ужаса глаз быстро окидывает меня с головы до ног и обратно:
- Что произошло? – голос сиплый, сдавленный.
Все еще не понимаю, почему это так его напугало. Удивительно, конечно, ведь, судя по тому, что я знаю, восстановить стертые или измененные моменты памяти можно только… о, боже! Вот оно что.
- Нет, нет, нет! – быстро восклицаю, пытаясь дотянуться ладонями до его лица. – Все в порядке, это… Я жива! Успокойся, пожалуйста. Просто вспомнила. Во сне. Так получилось.
Он все еще не сводит с меня недоверчивого, испуганного взгляда. Испуганный Деймон Сальваторе. Нечасто такое увидишь. Губы дергаются в непроизвольной улыбке, и это как будто служит неким сигналом: он резко выдыхает, разжимает стискивающие меня пальцы («Наверняка синяки останутся», - отмечаю краем сознания) и задает потрясающий вопрос:
- Ты уверена?
- В том, что жива? – с губ срывается смешок. – Абсолютно. А вот в том, что выживешь ты – не очень. Все зависит от того, объяснишь ли мне, откуда в твоей голове взялась вся та чушь насчет плана и использования тебя ради того, чтоб вызвать ревность Стефана, - при последних словах губы презрительно кривятся, и это не ускользает от его внимания. В глазах, вновь вернувших оттенок весеннего неба, вспыхивают радостные искорки.
- Будем считать, что меня ввели в заблуждение, - отвечает он неожиданно весело.
- Это не ответ! – возмущаюсь я, и тут же с ошеломляющей ясностью понимаю, в чем дело: - Стефан…
Видимо, что-то в моем лице заставляет его насторожиться, потому что он предостерегающе произносит, растеряв все свое веселье:
- Елена!
Но охвативший меня гнев рвется наружу, я начинаю метаться по комнате, требовательно вопрошая:
- Это Стефан, так? Это его версия событий? И ты поверил?!
Вампир предусмотрительно не двигается с места, и это очень правильно: попадаться на моем пути сейчас опасно для любого, без исключений.
- Он был весьма убедителен, - осторожно отвечает мне брат худшего в мире мерзавца.
Из груди вырывается рык, которому мог бы позавидовать царь зверей. Или разъяренный вампир.
- Успокойся, Елена, - пытается воззвать к моему здравому смыслу Деймон, чем вызывает огонь на себя. Разворачиваюсь в его сторону и обвинительно тычу указательным пальцем:
- Ты! Не понимаю, как ты мог поверить во все это?! После всего… всего…
- После чего, Елена? – его голос тих, и это заставляет меня притихнуть тоже. – После твоих уверений в том, что «всегда будет только Стефан»? После того, как все лето я слушал твои стенания о том, как тебе не хватает моего брата? После твоих безумных попыток разыскать его с риском для своей, да и моей жизни? И жизни Рика, между прочим – прогулку к оборотням в полнолуние напомнить? Твое стремление вернуть его во что бы то ни стало было почти маниакальным, никакие уговоры и доводы не могли сквозь него пробиться. И вот он вернулся. Да, не таким, как мы бы хотели, но он здесь. Наворотил много чего, но это все еще он. Это он, Елена, просто таким ты его не знала. Но ты говорила о том, что будешь бороться за него, что бы ни случилось. И вчера я решил, что тебе удалось. Он снова сможет стать прежним, надо лишь приложить еще немного усилий. Так почему я не должен был верить? Что изменилось?
Слушаю его, виновато склонив голову. Он прав. В чем я его обвиняю? Разве может он знать, что этой ночью в моем сознании произошел глобальный переворот? Нет, не так. Что оно прояснилось наконец, будто спала пелена, позволяя увидеть всё в истинном свете. Что теперь я знаю свои чувства. Робко поднимаю взгляд – мне снова страшно, но я должна видеть его глаза:
- Я изменилась, Деймон. Этой ночью. После вчерашнего разговора… в общем, я кое-что поняла.
Он смотрит настороженно, ждет продолжения. А я судорожно пытаюсь сформулировать свои мысли так, чтобы это не звучало совсем уж глупо и неправдоподобно. Что сказать? «Я больше не люблю его, я люблю тебя»? «Он совсем не такой, как я себе представляла»? «Сегодня я проснулась с мыслью о том, что не могу без тебя жить»? «Я наконец-то оценила все, что ты для меня делал»? Бред, какой бред! То, что недавно казалось мне таким ясным и обоснованным, не желало облекаться в слова, превращаясь в нечто совершенно неубедительное и даже нелепое. Чувствую, что меня охватывает паника, с отчаянием смотрю в голубые глаза, понимая, что упускаю последнюю, наверное, возможность объяснить, что он для меня значит. Губы начинают дрожать, и я поспешно отворачиваюсь, злясь на себя так, как не злилась никогда и ни на кого. Косноязычная дура, не способная связать двух слов! Прохладные пальцы касаются щеки, разворачивая мое лицо к их обладателю, осторожно смахивают повисшую на моих ресницах слезинку. Тихий голос требовательно произносит:
- Скажи, Елена!
И тогда я говорю:
- Я люблю тебя.
Вот и всё. Этого оказалось достаточно. Не нужны пространные объяснения, долгие разговоры, убедительные аргументы. Три слова. Только нужно, чтобы они шли от самого сердца.
Теряю голову от вкуса его губ, умираю от счастья, чувствуя прикосновения сильных рук. Таю от ощущения его дыхания на своей коже. Хриплый шепот бьет по нервам, вызывая дрожь во всем теле. Теснее, ближе! Это еще прекраснее, чем во сне, потому что это – реальность. Колени подкашиваются, и он поддерживает меня, не давая упасть. А жаль… Пальцы почти сводит судорогой, но я все равно пытаюсь справиться с пуговицами его рубашки, скрипя зубами от нетерпения. Он позволяет мне повозиться с ними пару секунд, а потом одним движением избавляет меня от хлопот. Слышу легкий стук пластмассы по полу и счастливо улыбаюсь, добравшись, наконец, ладонями до его груди. Он рывком тянет вверх мой тонкий свитер, и я послушно поднимаю руки, сожалея о потерянных на миг ощущениях от прикосновения к шелковистой коже. Но все окупается с лихвой: теперь я чувствую его не только ладонями. Прижимаюсь как можно сильнее и сквозь собственный тихий стон слышу, как он довольно ухмыляется мне в шею. Запрокидываю голову, вспоминая свой утренний сон, тянусь пальцами к его волосам…
- Что здесь происходит?
Вопрос на миллион. Мы неохотно прерываем свое увлекательное занятие, поворачиваясь на возмущенный голос. Глядя в ошарашенное лицо застывшего в дверях Стефана, я пытаюсь вспомнить все, что хотела ему сказать: что только вчера поняла, какой он лицемер; что он играет нечестно, недостойно, недопустимо; что он не заслуживает такого брата; что… Да какая, в сущности, разница, скажу я ему об этом сейчас или позже? Много, много позже. И я, глядя ему в глаза и улыбаясь, произношу всего одну фразу, зато с глубоким чувством:
- Иди к черту, Стефан!
И снова ищу губами любимые губы.