Я никогда в жизни - и человеческой и вампирской - всерьез не молился. Бог для меня был как человеческая глупость, которую люди придумали, лишь бы во что-то верить, кого-то обвинить в своих бедах, откуда-то ждать чудо. Поэтому если, когда я еще был жив, молитва и срывалась с моих губ в старых южных традициях, она никогда не была искренней. Может быть поэтому моя жизнь сложилась именно так, как... как сложилась.
Жизнь несправедлива. Это я понял давно, еще в своей человеческой ипостаси. И если подумать, то этот мой урок о несправедливости судьбы начался даже не с Кэтрин. О нет! Он вступил в силу с момента смерти моей матери. Мама была единственным человеком, который любил меня. Конечно, у меня были отец и брат, но Джузеппе с его властным сволочным характером вряд ли мог любить в принципе, а Стеф был занят тем, что все время пытался ему потакать. И, в сущности, мне было плевать на это, пока рядом была мама, вечно молодая, вечно красивая, с ее нежными руками и мягким, словно бархат, голосом. С тех пор, как себя помню, я точно знал, что этот голос могу слушать часами, а руки, гладящие по голове, буду вспоминать даже в аду. Что, впрочем, я до сих пор и делаю. Нет, тогда я еще не знал, что такое ад, и даже не задумывался, что попаду туда. Для моего молодого, неискушенного ума ад казался всего лишь красивой аллегорией, и, даже молясь перед ужином по наставлению матушки, я иногда давал себе возможность посмеяться над Богом и Дьяволом: они были для меня не более реальны, чем персонажи сказок, которые чернокожая нянечка рассказывала перед сном в детстве. Но тогда, в холодный ноябрь 1861 года я узнал, как выглядит порог ада, моего личного ада.
В то время только-только началась гражданская война за независимость между Севером и Югом. Федерация воевала против нас, южан, гордых рабовладельцев, а мы только и делали, что кричали о своих высокопоставленных персонах, хотя я, надо сказать, никогда не разделял стремления одних людей владеть другими. И все же меня отправили в армию отстаивать взгляды, которых я не поддерживал. Несколько месяцев я провел вдали от дома, от Мистик Фоллс, жил в Атланте и тогда впервые понял, но не осознал до конца, что жизнь несправедлива. Я, одинокий молодой парень, был брошен вдаль от дома, в то время как многие другие все еще находились со своими семьями и воевать не спешили. Хотя, признаться, в Атланте я не скучал: там всегда было шумно, весело, давались балы и бранчи, да и друзей у меня тоже хватало. Но едва мне пришло письмо из дома – письмо от Стефана, поскольку отец, видимо, не собирался мне писать – что мама заболела, я бросил все, почти на коленях умолял офицера отпустить меня домой и в Мистик Фоллс вернулся вечером того же дня, сев на первый поезд.
Едва войдя в дом, я бросился искать маму и нашел ее в спальне, хотя в то время – о да, тот пропахший условностями 19 век! – сыновьям было строжайше запрещено входить в материнские покои. Мне было плевать. Три дня я провел у ее постели, глядя, как в бреду она зовет кого-то: то меня, то Стефана, то слуг, но, что позже останавливало меня в моменты, когда хотелось убивать, она ни разу не позвала отца. Через три дня она умерла. Сгорела от брюшного тифа словно спичка. Передо мной до сих пор возникают ее серо-голубые глаза, их умиротворенный взгляд, которым она окинула меня в тот день и, спокойно вздохнув, умерла. Стоя на ее могиле и слушая, как негры заколачивают гроб, я готов был броситься в вырытую яму следом. Мне хотелось навсегда лечь рядом с ней, ведь она единственная любила меня. Это был первый урок несправедливости, который преподнесла мне судьба.
Второй конечно же Кэтрин. Эта хитрая змея, которая так расчетливо пригрелась в нашей семье, одаривая то меня, то моего брата лаской, необходимой нам обоим, и заманивая в свои сети. Ее притворная доброта, пламенные речи, дерзкие, но все же такие нежные манеры вскружили мне голову, мне - мальчишке, едва потерявшему мать, нелюбимому отцом. Она казалась поистине воплощением красоты, манер, любви, в конце концов. Стоя рядом с ней, я, зеленый юнец, робел как никогда, хотя еще в Атланте снискал себе славы отчаянного повесы. О Боги, какой же прекрасной она казалась мне, столь непорочной и чистой, что я со щенячьим восторгом закрывал глаза на ее флирт со Стефаном, искренне надеясь, что это всего лишь знаки внимания младшему брату. Да, в то время так было принято: у каждой девушки должно было быть много поклонников, с которыми она умело флиртовала и которых держала вокруг себя, словно строй оловянных солдатиков. Конечно, я не мог не знать, не видеть, как Стефан привязан к ней – он точно так же, как и я, сходил с ума по Кэтрин. И впервые между мной и братом завязалось негласное соперничество. Но оно исчезло так же быстро, как испарилась и сама причина - Кэтрин.
В ту ночь, ночь облавы на вампиров, наша со Стефаном жизнь закончилась. Во всех смыслах этого слова. И я, и братец не столько умерли, сколько потеряли смысл жизни, который для нас был в одной только Кэтрин. Мы оба закончили превращение, но в тот момент еще не было понятно, насколько трудной проблемой это станет для нас в будущем. Это было вторым уроком судьбы, которая нещадно показывала и доказывала свою жестокость и несправедливость.
Потом тянулись долгие годы вампирской жизни, которая медленно, но верно своими скользкими руками лепила нового Деймона Сальваторе. Из зеленого и неопытного юнца я стал превращаться в настоящего вампира, в чем мне помогла и Сейдж: именно она научила меня, как правильно использовать женщин, а не только их кровь. Это было одним из самых больших вложений в того Деймона Сальваторе, которым я стал за полтора века и каким вновь явился на родину в Мистик Фоллс – город, который к тому времени ненавидел всей душой. Впрочем, я преследовал другие цели: отнюдь не родная земля манила меня. Я просто отчаянно хотел испортить брату жизнь. Так я думал тогда. Сейчас же я понимаю, что был бесконечно одинок и использовал любой повод, чтобы подобраться ближе к единственной родной душе. Как бы мне не хотелось это признавать, но я был привязан к Стефану, привязан, как ни к кому и никогда.
Но разве мог я подумать, что, гоняясь за причинами для недобрых шуток над братом, встречу ту, кто станет одновременно и ядом и противоядием для меня? Хотелось бы сказать души, но нет, тут уж я так или иначе уверен, что каждый вампир заложил душу дьяволу, разменяв ее на вечность и бессмертие. Елена стала для меня всем: воздухом, солнцем, водой, жизнью, и каждый раз она выбирала моего брата, отворачивалась от меня и резала, словно ножом. Мне, наверное, было бы легче, если бы меня просто опустили в ванную с вербеновой настойкой - Елена своими словами приносила куда большую боль, но каждый раз я находил ей оправдание. Она, внешняя копия, но такая непохожая внутри на Кэтрин, раз за разом хлестко била по лицу, перечила и кричала, обвиняла и говорила, что лучше бы мне убраться из города, из ее жизни. И, наверное, я бы послушал ее, если бы только ни знал, что где-то глубоко, очень глубоко, в самых недрах ее теплых глаз, так любимых мной, теплится взаимное чувство. Тончайшими фибрами своего мертвого сердца я чувствовал, что она привязывается ко мне, монстру и убийце, и – о да! – поступил, как настоящий эгоист. Я позволил ей взрастить какие-то чувства ко мне, не загубив их на корню. Это нужно было мне, необходимо, как воздух, хотя Елена была еще одним уроком несправедливости жизни: она все равно каждый раз выбирала Стефана.
Когда спустя много лет в город вернулась Кэтрин, которая, как я думал, должна была находиться в гробнице, стало еще хуже. На протяжении ста пятидесяти лет во мне все еще теплилась надежда: да, вот сейчас я спасу ее, вытащу, и она будет со мной, она обязательно останется рядом, и мы вместе проживем свой бесконечный век. Увы, мои планы и надежды потонули, словно Титаник, с громким треском ударившись об айсберг реальности. Кэтрин вернулась ради Стефана. И снова несправедливость, и снова этот вопрос: Ну почему они все всегда выбирают моего брата? Словно кто-то наложил на меня проклятие, заставив страдать вечно, в то время как Стефан пожинал плоды своего пушистого характера. В такие моменты я почти ненавидел его, почти, но так и не смог возненавидеть до конца, хотя, конечно, тогда жить стало бы гораздо проще.
А еще Роуз. Судьба показала свое по-настоящему сволочное лицо, когда с ядовитой усмешкой отобрала у меня единственного человека, который сумел понять меня после длительного одиночества. Она стала для меня другом, особым другом и даже после своей вампирской смерти была рядом, я уверен. Но все же судьба лишила меня и ее.
Жизнь несправедлива. Я мог бы повторять это раз за разом. Мог бы. Раньше. Но не теперь, когда, спустя много лет после нападения древних, личных трагедий и всей любовной путаницы, Елена сидела рядом со мной, доверчиво прижавшись к моему боку. Я слушал и наслаждался медленным биением ее сердца, такого же мертвого, как мое.
Наверное, справедливость восторжествовала, ведь за все, что я прошел – хорошее или плохое – я все же получил свою награду, свой ценнейший приз, который буду любить, которым буду дорожить вечно. В прямом смысле этого слова. Не знаю, что стряслось с этим миром, но я всегда буду помнить, как Елена пришла ко мне, не сказала ни слова, но я понял: за нее все сказали ее глаза. Она выбрала меня, не могла не выбрать. Она была рядом со мной долгое время и в какой-то момент не смогла оставить этот мир, как я никогда не смог бы оставить ее. Елена знала, что без нее я перестану существовать, и она, как всегда храбрая и благородная, выбрала вечность со мной. Она сама попросила меня обратить ее, когда была готова. И, как позже Елена говорила, она ни разу об этом не пожалела, лишь изредка кидая грустные взгляды на маленьких детей на игровых площадках.
И вот теперь, спустя столетие, сидя перед старым камином в нашем родном Мистик Фоллс, где в корне все изменилось, мы были друг у друга и были абсолютно счастливы. Мне уже грех жаловаться на всю несправедливость жизни, ведь у меня есть Елена, которая с лихвой окупает все пережитые мною страдания. Она то, ради чего я существовал долгое время, пытаясь найти себя. И все же все уроки судьбы все еще хранятся в моей памяти какой-то грустью.
И этот тост, Боже, я подниму за тебя. Наверное, в моих словах много пафоса, но тем не менее, мне хочется выпить бокальчик виски за тебя, Господи, который дал мне все, что я сейчас имею, не смотря на то, что такие как я - вампиры - порождения Сатаны. И теперь я верю, что где-то там в небесах, возможно сидит бородатый старик, который рано или поздно услышит твои просьбы, пусть даже эти мои мысли очень примитивны. Но так или иначе, а в некоторых случаях бессмертие может быть бонусом, возможностью достучаться до небес. Возможностью быть счастливым. Аминь.