Огненные языки пламени лизали кованную каминную решетку, а он сидел в кресле напротив очага и слушал, как сосновые поленья, точно издавая жалобный стон, потрескивали в камине и роняли кипящие смоляные слезы. Его лицо, словно вытесанный из мрамора обелиск, не выражало никаких эмоций. Вот только глаза, глубокие, голубые и чистые жили на застывшем лице. Языки пламени, отражаясь, танцевали в них, добавляя его облику толику демоничности.
Он уже давно потерял счет времени, впрочем, понятие времени не несло для него той смысловой нагрузки, какую по обыкновению привыкли вкладывать в него люди, потому как, по его глубокому убеждению, от человека в нем оставалась лишь чертовски привлекательная оболочка, прикрывающая собой самую суть его черной души. Впрочем, в наличии той самой пресловутой души он уже давно не был уверен. Монстр, чудовище — вот самые подходящие для него определения. Нет, он пытался измениться, только вот попытки взрастить райские кущи в пустыне в период засухи без единой капли дождя не увенчались успехом. Вот и она, единственный человек, который верил в него, признала его провал, вновь назвав его монстром. Он всегда спокойно воспринимал ее обличительные речи, только в этот раз все было иначе. Больнее, что ли. Словно плевок в душу. Стоп, у него же нет души. Тогда почему так больно, так тошно? Именно теперь он чувствовал, что те поленья, плачущие в огненном пламени, плачут за него, смоляные слезы — та влага, что никак не появляется в его глазах.
С осознанием пришло облегчение, но, вместе с тем, новый приступ боли заставил шумно выдохнуть, и хрустальный графин, на две трети пустой, полетел в сторону, посылаемый точным ударом красивой аристократической кисти, разлетевшись на сотни осколков, соприкоснувшись с дубовой дверцей старого секретера. В комнате сразу запахло дорогим алкоголем, а его совершенное зрение уловило тонкие облачка испаряющегося благородного напитка.
Прозаично и совсем не празднично, а ведь сегодня канун Рождества. И он снова один, впрочем, как и всегда. Он давно усвоил истину: мы одни приходим в этот мир, так же как остаемся наедине с собой, находясь на смертном одре. Одного он так и не смог понять: почему же весь отрезок пути, от рождения до ухода в небытие, он должен пройти в одиночестве. Неужели эта та самая плата за то, что находясь на пороге смерти он схитрил, обставив и жизнь и смерть, сорвал банк. Неужели, потеря души недостаточная плата за шальной выигрыш?
Он так и сидел у камина, отсчитывая секунды уходящей вечности, стараясь не думать о будущем и силясь придать забвению прошлое.

***


Она сидела на полу гостиной в окружении пыльных коробок, не совсем понимая, зачем достала их с чердака и принесла в дом. Запах пыли перемешивался с запахом хвои, но ощущение праздника никак не желало приходить. Тонкие пальцы приподняли потрепанную картонную крышку и свет лампы заиграл на гладких боках стеклянных шаров. Неторопливо, точно в замедленном режиме, она вынимала игрушку за игрушкой, боясь поломать хрупкие шары.
Ее собственная жизнь, подобно елочным игрушкам, давно разбилась от неаккуратного обращения, оставив лишь гору яркого, но никому не нужного стекла. Сколько времени прошло? Ей все равно, давно стало безразлично, куда выведет ее жизненная тропа. Она уже не замечала ни неровностей дороги, ни редких придорожных цветов, пытающихся скрасить ее жизненный путь. Возможно, это не правильно, скорее всего надо бороться, только вот не хочется, да и сил уже не осталось.
Она со злостью опустила маленький кулачок на пол и почувствовала, как внутри образовался вакуум. Точка, предел, черта. За чертой пустота. Нет отчаянья и боли, нет переживаний и несбывшихся надежд. Почему же не легче? Шальная мысль, что так себя постоянно ощущает он, пронеслась в ее голове и, точно зацепившись за что-то неведомое, прочно обосновалась в ее сознании. Она еще некоторое время смотрела на ящик с украшениями, ища подсказку, отговаривая себя не делать, не идти. Она занималась тем, что до сих пор получалось у нее лучше всего. Только не сегодня, не в этот раз.
Теплое пальто легло на маленькие плечи, вязанный шарф безвольной тряпицей повис на шее, накинутый скорее по инерции, нежели для тепла. Она распахнула двери и, вдохнув морозный воздух, бросилась прочь из дома.

***


Полная луна освещала ночную темень этой рождественской ночи и скучающим взором наблюдала за происходящим внизу. Ее пытливый взгляд уловил хрупкую девичью фигуру, что бежала по заснеженному лесу. Утопая в сугробах, прикрывая глаза от слепящего снега она продолжала двигаться, точно ей было жизненно необходимо добраться до места назначения. Луна улыбнулась и послала ей свой холодный серебристый луч, озаряя лесную тропку. И кто после этого продолжит утверждать, что в Рождественскую ночь не происходят чудеса?
Старинный особняк, глядящий на нее темными оконными глазницами, освещаемый лунным светом, казался зловещим. Хотелось повернуть назад и убежать, забыв про все желания, укротив порывы. Только она знала, что внутри этого каменного монстра, точно сердце, горит камин. Она знала, что он там, чувствовала каждой клеточкой своего тела, тянулась к нему, стремясь поделиться теплом остатков своей души.
Массивная деревянная дверь отворилась, впуская в дом вместе с гостьей морозный воздух и хоровод снежинок, что, истаивая, образовывали маленькие лужицы талой воды. Она позволила себе еще мгновение на обдумывание. Зачем, ведь назад дороги не будет. Она тут и он здесь, что еще нужно? Пальто и шарф остались лежать на полу у входа, небрежно брошенные хозяйкой. Сейчас не до них, все потом.
Он, не поворачивая головы, все так же сидел в кресле, и она, боясь разрушить волшебство момента, бесшумно присела на соседнюю софу.
Снежинки, запутавшиеся в ее волосах растаяли, от чего некогда прямые пряди легли по плечам мягкими волнами. Ее щеки, зарумянившись от мороза, добавляли ее лицу свежести, а огонь, отразившийся в ее глазах, создавал иллюзию светящегося счастья. Наблюдая за ней боковым зрением он пытался запомнить ее именно такой, более похожей на видение, нежели на живую девушку. Он мог любоваться ею вечно, вот только вопрос, прозвучавший в тишине гостиной, все же требовал ответа, и он вынужден был прервать свое тайное занятие.
- Ты не будешь против, если я посижу тут?
- Зачем ты пришла, Елена? Разве Рождество не принято проводить с семьей, с действительно близкими тебе людьми?
Он слышит, как воздух скручивается в спираль, когда она делает глубокий вдох, видит, как она нервно заправляет прядь волос, закручивающуюся на конце, за ухо, чувствует, как она нервно облизывает пересохшие губы.
- Ты прав, Дэймон, только вот слишком много «но». У меня почти не осталось семьи. Только Джереми, впрочем, сегодня его все равно нет дома. Ты же знаешь, что после «ухода» Анны и расставания с Бонни он сам не свой и старается все время проводить на работе. Говорит, это помогает отвлечься и не думать. Врет, конечно, но, если ему так легче, я приму его выбор. А близкие... Дэймон, разве я имею на них право? Я, разрушившая фактом своего рождения жизни своих друзей, изменившая их судьбы, перепутавшая миры. Имею ли я право портить им этот праздник своим появлением? Не думаю. Впрочем, я лукавлю. Знаешь, я только недавно поняла, что людей, близких мне душой, слишком мало.
- Если ты про Стефана, то он отрывается на вечеринке в Гриль-баре. Думаю, ты немного ошиблась адресом, хотя, если поторопишься, успеешь аккурат к самому веселью.
Она внимательно посмотрела на его профиль: тот же наклон головы, прямой взгляд, устремленный в каминное нутро, губы, сжатые в тонкую полоску, только нервно дернувшиеся пальцы выдали его напряжение.
- Душа Стефана заблудилась в потемках. Он сам погасил свой внутренний фонарь, а я, как бы не старалась помочь ему, сколько бы сил не прикладывала, чувствую, что наша духовная связь истончается, становится почти призрачной. Только я не об этом. Я пришла сказать, что у меня есть еще один близкий человек и именно с ним я хочу встретить Рождество. Дэймон, ты не против, если я тихонько посижу здесь, с тобой?
Тихое «спасибо» и банальное «не за что» запечатлелись в вечности. Старинные часы пробили двенадцать раз, возвещая о рождении чуда, что, некогда придя, продолжает до сих пор спасать этот мир. Они еще не знали, но именно в это мгновение между ними, наконец-то, родилось понимание, а они так и сидели рядом, слушая треск поленьев в камине, да завывание вьюжного ветра за окном, в то время как на небе, освещаемом серебристым лунным светом, зажглась новая звезда, оповещающая мир о свершении чуда, надеясь, что когда-нибудь он отыщет ее среди миллиона других звезд и подарит той единственной, что сидит сейчас на софе, подобрав под себя ноги и очень хочет поделиться с ним своей искореженной душой.